Начатки Крэя (СИ) - Чернухин Лев

— Прекращай, мы тут все — немчики, забыл, что не в Советах уж?

— Забудешь тут, баб Лен. На немецком чай говорю с вами, не русском.

— Кончай паясничать, ребенка надо в чувства привести.

Крэй лежал молча и даже не пытался вырваться, убежать или задать лишний вопрос. В кровати, за двумя слоями одеял и пледов, мальчик чувствовал себя, как дома… И еще он слаб. Все тело лихорадило.

— Парень, как звать тебя?

Усатый военный присел на край кровати и с суровым видом смотрел на Крэя, без капли жалости в глазах. Скорее, как на неизвестного врага, анализируя, размышляя, что с ним делать. Казнить или помиловать?

— Крэ… — мальчик закашлялся, — Крэй.

Настоящее свое имя парень оставил далеко позади и забыл про него. Имя, которое он придумал себе при встрече с Монахами, понравилось куда больше, чем данное родителями.

— Крэй, ты из Гитлерюгенд? Дойчес юнгфольк?

— Что? Дойчес что?

На лице парня красовались не только капли холодного пота, но и искреннее удивление.

Бывалый солдат не привык сразу верить на слово и продолжил допрос.

— Пимпфам ты? Отвечай!

Солдат прикрикнул, резко, дерзко. На детей нацистов в этом возрасте такое работало всегда, маленькие дети не выдерживали прессинга, особенно в стрессовых ситуациях, в коей Крэй и находился. Только солдату Евгению, прошедшему фронт, на чужбине, совсем близкому к победе над врагом, даже рядом не приходило в голову, насколько стресс мальчика Крэя велик. И почему.

— Я не знаю! Pümpflein? О чем вы⁈

Вместе с влагой, исходящей из кожи, теперь появилась и влага соленая. Слезы непроизвольно потекли по щекам несчастного потерянного мальчика.

— Женя, прекрати, видишь же — он не нацист!

Хелена, урожденная немка, участвующая в Германском Сопротивлении все эти годы, добрая и познавшая жизнь женщина, сразу распознала в мальчике чистую душу. Евгений должен был убедиться до конца. После такой проверки любой мальчуган бы выдал все.

— Прости, парень. Обязательства.

Крэй плакал. Он не понимал, что происходит. Ему плохо, начинало тошнить.

— Неси таз, скорее!

Как раз вовремя, мальчика вырвало в принесенную Евгением бадью.

— Вот так, тише, тише милый.

— Воды, прошу…

Евгений открыл фляжку и поднес ко умоляющему в жажде рту Крэя. Жадно, ненасытно больной мальчик осушил ее до дна.

— Как тебя в лес занесло без рубахи, без шапки, скажи хоть? Причем в чащу такую глубокую. Если б наши случайно не наткнулись, поминай как звали… Прости еще раз, что накричал.

— Я… Я…

Крэй не знал, что ему ответить. Он и правда — не знал и желал узнать ответы.

— Я не знаю. Я продавал безделушки, с братом выпил глинтвейну, заел пирожком…

— Так, продолжай малец, ну…

— В следующее мгновение — оказался закопан в песке на берегу, палило солнце… До этого зима, а затем вдруг лето…

Баба Лена и Евгений переглянулись. Солдат цокнул языком.

— Я разделся, было жарко. Затем вниз, лечу… Падаю. Кубарем валюсь вниз… Потом мягкая ватная розовая река, необычные деревья… И я уснул. И вот я здесь… Где я?

— Кведлинбург, Германия. Знакомо? Узнаешь название?

Солдат всерьез обеспокоился за мальчишку. Горячка и бред — недобрые знаки.

— Да, я здесь вырос…

— Родителей как зовут, где живут?

— Они… Умерли. Давно, от болезни. Я с братьями живу в монастыре…

— Понятно. Отлеживайся, мы за тобой присмотрим. Скоро будешь как новенький! Баба Лен, на минуту можно вас?

— Нет, милок, нельзя! Видишь — за парнем уход нужен. И так понимаю, без слов. Тише, тише родной, на, еще попей водички и отдыхай. Все будет хорошо…

* * *

Девочки по бокам лежали в тихом ужасе. Боясь перебить и задать лишний вопрос, они тяжело дышали. Уже сухие, уже согретые. Но им неуютно и грустно. Они чувствовали всю ту боль, что испытал тогда я. Просидев в тишине пару минут, Кварта выдернула меня из раздумий о прошлом.

— Крэй, а что дальше? Ты опять переместился? Как ты так жил, это же…

— Ужасно? Да, это ужасно, отвратительно, страшно, мучительно. Но — я жил. И успокою — ребенком я так пропрыгал по кочкам не много. До следующего скачка прошло три с лихом года.

— Ты жил в Кведлинбурге все эти годы?

— Нет, в СССР, на Севере. Меня с собой увез Евгений в Териберку. Решил, что мне будет лучше под боком у выигравшей Войну страны, усыновил и обучаться отправил… Русский изучить за полгода, с ним общаясь — не так сложно. Сказал, у меня талант к языкам, — я улыбнулся.

И правда, талант, сейчас точно стало понятно.

— А дальше? — Секунда посмотрела на меня пронизывающим и грустным взглядом.

— А дальше…

В медбей зашел капитан корабля.

— Ĉu ĉio estas en ordo?

— Ordo! — ответил я.

Первое правило нового для себя языка — повтори последнюю фразу. Обычно вначале это всегда вопрос типа: «Все в порядке?». Надеюсь, я угадал и не нагрубил. Толстенький усатый капитан в годах очень вежлив, учтив, и в глазах читается забота. Как сказал мне в свое время, когда я еще вел счет годам, Евгений: «Ты хорош в двух вещах. Понимать языки, и понимать людей».

И я понимал: человек стоящий перед нами — хороший человек, не желавший зла.

Глава — Авантюрист. Из книги «Синкретизм» цикла Мимесис.

1 — Вторая Родина

— Разберите следующие рассуждения: а) «Книги являются источником познания и удовольствия; таблица логарифмов есть книга; следовательно, таблица логарифмов есть источник познания и удовольствия» Правильно ли это?..

Кирилл Васильевич в привычной ему манере диктовал резво и не давал времени обмозговать услышанное. Говорит — пиши. Повторений не будет. Строгий, порой даже грубый. Человек, прошедший войну, не сюсюкался с подростками. Мог и бранным словом покрыть не явившихся на нововведенный урок логики и психологии, порой и подзатыльник с любовью от всей широкой русской души отвесить не чурался.

Но учитель — крайне хороший.

Подглядывая в тетрадь соседа по парте, не поспевая за скорой русской речью, Крэй понял это уже в первый год в новой школе.

«Хороший-Плохой», «Свой-Чужой»… Понятия, весьма размытые для беспризорника Чумной Саксонии, ворующего еду, обирающего карманы, удирающего от Бычар по запутанным Гассенам Кведлинбурга…

С жаргонизмами его Мира ушли в небытие и подложки знакомых слов. В послевоенном СССР, в Териберке, куда его по доброте привез с собой и усыновил офицер Евгений — символические «Хороший-Плохой» расслаивались еще сильнее.

Когда однополчане Евгения нашли умирающего полуголого ребенка в лесу Германии — Крэй вполне мог оказаться для них «Плохим». Частью Юнгфольк — детей с промытыми мозгами, нацистов, готовых умереть за свою идею. Но виноват ли ребенок, которому с детства внушали, что другой истины не существует? Можно ли считать неокрепший ум «Плохим», расстреливать на месте, брать в плен и судить, как всех?

Окажись Крэй не ребенком из чужой реальности, а юным солдатом врага… Кто-то в полку готов был придушить таких на месте. Но они и сами тогда не отличались бы от зверей, за такое Евгений собственноручно отправил бы под трибунал. Иные русские солдаты относились к таким детям неоднозначно. Если Крэй касался этой скользкой темы, солдаты отвечали, что отпустили бы ребенка или попытались перевоспитать…

Что сказали бы те ребята, побывав на месте их командующего Евгения?

Крэй понял так: наверное, есть до сих пор негласное табу на информацию о том, как десяти-пятнадцатилетние гитлерюгенд заживо сжигали в танках русских солдат, сбивали самолеты, расстреливали невооруженных пленных, и, наконец, уже после 9 мая 1945 года целились через снайперские прицелы в праздновавших Победу фронтовиков.

Евгению «посчастливилось» вместе с подполковником союзнических войск Робертом Даниелем бок о бок освобождать концентрационный лагерь Берген-Бельзен.