Круг ада - Александр Золотов

Вернулся Юров, его лицо было несколько растерянным.

– Носов и Басов пришли, а Бустиной нет.

– Почему?

Как мне сказали, она сильно заболела, на глазах у дочери упала в обморок. Она лежит, дочь сидит у ее постели, даже в школу не пошла.

– Женские штучки!

– А если вправду заболела?

Емельянов помолчал, раздумывая над сложившейся ситуацией, затем решительно сказал:

– Разберемся позже, а сейчас мне нужна её характеристика.

Дронов поднял глаза, в них читалось злое недоумение.

– Оставьте в покое женщину! Она-то в чем виновата? Заболел ребенок, она мать и потому не смогла дитя свое оставить. Это жизнь, в ней существуют беды и проблемы и к ним надо относиться с пониманием.

– Не нервничайте, Иван Александрович. Мы разберемся, если невиновна, то ничего с ней не случится. Поймите, поступил сигнал, и поэтому мы обязаны разобраться. Мне нужна характеристика на неё.

– Пришла устраиваться на работу, как все, работала в столовой посудомойкой, затем узнали, что хорошо готовит, поставили поварихой. Живет с дочерью десяти-двенадцати лет, тихая и послушная женщина, хорошо работает и прекрасно готовит. Ни в чем предосудительном не замечена.

– Был бы еще один ангел, но ангелов в женском виде не бывает, – иронично заметил Емельянов и покрутил головой, будто воротник гимнастерки душил его.

Некоторое время он еще раздумывал, затем встал:

– Благодарю за сотрудничество, пойду разбираться по существу. Антон Петрович, найдется ли мне место для работы?

– Кабинет коменданта подойдет?

– Вполне.

***

Трактористы бригады Носова, один за другим давали показания, Емельянов писал.

Предпоследним вошёл Басов, его слегка качнуло. Следователь посмотрел на него так, что Никита съёжился.

– Кто тебя подбивал заниматься саботажем?

После вчерашнего перепоя у него трещала голова, он оторопело смотрел на Емельянова и стал несвязно бормотать.

Емельянов разобрал только одно слово, «саботаж».

– Ты уже успел похмелиться?

– Никита замахал руками, его глаза округлились.

– Не-ет, я сегодня не пил – это вчерашнее…., – он судорожно сглотнул слюну и повторил, – это вчерашнее.

– Отвечай, говори правду, иначе я тебя сейчас отправлю в район, посажу в камеру

– Хорошо…, – Басов покорно опустил голову, – спрашивайте.

– Ты спал под трактором,

– Спал, признаюсь.

– Что тебе сказал бригадир, когда увидел, что спишь?

– Он сильно кричал на меня.

– Что кричал?

Басов даже с помутнённым с похмелья разумом, сообразил, что нельзя говорить о том, какие слов говорил Носов.

– Я со сна плохо помню.

– Басов, ты начинаешь мне врать. Твои товарищи показали, что он называл тебя саботажником и опасался, что у него из-за тебя могут быть неприятности.

– Я плохо помню….

– Опять врешь!

Басов сник, его похмельная голова запаниковала.

– Да, он назвал меня саботажником. Мы с друзьями перебрали днем раньше, стало невмоготу, вот я и придумал, как отдохнуть.

– С кем дружит Носов?

– Его лучший друг Изотов, они всегда советуются.

– Слышал о чем они говорят?

– О работе, о женах, о детях.

– О товарище Сталине, что говорят в бригаде?

– Они ничего про Сталина не говорили.…

– Не о Сталине, а о товарище Сталине! По-ня-ял! – взъярился Емельянов.

– Понял, понял, – испуганно лепетал Басов.

– Про Советскую власть в бригаде плохо говорили?

– Я не слышал. Я слышал, как Изотов сказал, что много урожая забирают, могли бы хлеборобам оставлять больше.

Емельянов резко сменил тему допроса:

– Жена Носова гулящая баба?

– Бабы много чего говорят, но никто ничего не знают. Она красивая, статная, мужики вокруг да около вьются, вот бабы завидуют и сплетничают.

– За что ты жену свою избил?

– Много стала брать на себя. Туда не ходи, с тем не дружи, последнюю копейку пропиваешь….

– Ты продолжаешь покрывать товарищей по бригаде, а это очень плохо, придется арестовать тебя за побои жены.

Басов с ужасом взглянул на следователя.

– Никого я не покрываю….

– Не может быть, чтобы народ о политике не говорил, – продолжал нажимать на Никиту Емельянов.

– Я такого не слышал, утром рано в поле, стемнело – спать, некогда говорить.

– Иди, свободен пока, если что вспомнишь, сообщи.

Последним вошёл Носов, остановился у входа, снял кепку.

– Здравствуйте, – голос его чуть дрогнул, выдал волнение.

– Проходи, бригадир, садись и рассказывай все как на духу.

– Что рассказывать, виноват.

– Виноват – это ясно, но мне надо знать, почему прогулял, какие причины тебя привели к преступлению. Может ты в это время занимался антисоветской деятельностью.

– На духу так на духу….

Носов рассказал все, как было, и даже грустно пошутил:

– Наоборот, всю ночь старался, чтобы увеличить население страны, нет у нас с Катериной детей, не получается….

– Ты назвал Басова саботажником. Есть для этого основания?

– Нет никаких оснований, просто, я хотел его пугнуть, чтобы взялся за ум. Иди домой Носов, постарайся увеличить население, а то может, потом не придется.

– Иди, свободен пока.

Емельянов задумался:

– Что делать с поварихой? Вины на ней нет, но нужна бумажка, о ее невиновности, но поди, напиши такую…. Нет, не поймут, там не поймут.

– Емельянов тяжело поднялся со стула и пошёл в кабинет председателя сельсовета. С порога он спросил его:

– Что будем делать с поварихой?

– Пойдем к ней домой, там и допросите, она живет близко.

– Согласен, идем.

Юров вошел первым и попятился, у стола сидела Бустина и ее дочь, на столе лежал узел с вещами. Он растерянно оглянулся на Емельянова, который почему-то сильно изменился в лице. Мелькнула мысль: «Что это с ним?», но собранные вещи заставили его ужаснуться

– Она уже узелок собрала….

Увидев человека в форме, девочка загородила собой мать.

– Не дам маму, она не виновата.

Мужчины стояли в оцепенении, а девочка поняла ситуацию угрожающей, она схватила со стола нож.

– Только попробуйте, только попробуйте.

Бустина потянулась к дочери:

– Света, положи нож, а то тебя тоже заберут, я тогда умру….

– Никто вас не собирается забирать, успокойтесь! – поспешил крикнуть Емельянов.

Долгую паузу прервал Юров:

– Никто вас не тронет, Света, положи нож, – он сделал шаг к девочке, но она изготовилась к борьбе.

Емельянов тронул Юрова за рукав.

– Выйдем…, – лицо следователя побледнело.

Юров согласно кивнул и подумал: «Что с ним?» – но по инерции продолжил говорить:

– Светочка, мы пришли поговорить с твоей мамой, мы не будем отнимать ее у тебя, успокойся. Товарищ Емельянов, скажи ей.

– Я пришёл поговорить с твоей мамой, мы напишем бумажку и я уйду, – голос его дрогнул, а Юров опять подумал: «Что это с ним, не заболел ли?»

В глазах девочки появилось сомнение, а Емельянов продолжил:

– Мы выйдем, а вы успокойтесь.

Мужчины вышли, Бустина продолжала плакать, Света, не выпуская из рук нож, выглянула в окно.

– Мама, они не уходят, курят.

– Положи нож.

– Мама, они опять придут.

– Доченька, ты ножом делу не поможешь, только хуже сделаешь себе и мне. Мне больший срок дадут, тебя тоже могут посадить или сделают так, что тебе будет очень плохо. Положи нож, ты же у меня умница.

– Мама….

– Положи, они же пообещали, что не заберут меня, положи.

В дверях показался Юров.

– Таня, я прошу тебя, перестаньте упорствовать. Я обещаю тебе, что никто тебя не заберёт.

Бустина краем платка вытерла слёзы.

– Мы уже не упорствуем, правда Светочка, будь что будет.

Света положила нож на стол, а Юров постучал в окно и призывно махнул рукой следователю.

Войдя в комнату Емельянов остановился у двери, тревожная тишина заполнила все пространство комнаты.

– Попрошу оставить нас наедине с Бустиной Татьяной Евгеньевной, – он уже справился с собой, но голос не казался официальным.

– Нет, я не уйду, – Света опять бросилась к матери.

– Света, мы же пообещали, что ничего плохого мы твоей маме не сделаем, – Емельянов постарался говорить мягким, доверчивым голосом.

Бустина говорила, Емельянов писал, но в его душе рос протест. Он поначалу пытался подавить его, старался исполнять свои обязанности, но почему-то перед его глазами появилась девушка из далекой юности. Она улыбалась ему, как тогда милой любящей улыбкой. Нет, он не забыл, как арестовали его первую любовь, он также не забыл её наполненные слезами и надеждой глаза. Потом он узнал о ее расстреле.

– Я предал её, – несвязно пробормотал он, его руки судорожно смяли листок, – я предал их, они сегодня опять смотрели на меня. Опять!

Бустина с удивлением смотрела на человека, которого еще несколько минут боялась, как огня, в ней что-то стало таять. Она увидела в глазах этого человека страдания.