Час совы - Сергей Рокотов

Старуха пела, паясничала и кривлялась, потом принялась плясать в проходе. Она была так уморительна, что народ покатывался со смеху. Многие узнавали её. — Это же Сова! — Давненько её не было! — Когда она едет, не соскучишься, и дорога проходит незаметнее… Ну, артистка…

В её холщовый мешочек, висевший на руке посыпались пятерки, десятки, рублики… Она кланялась и делала ртом какие-то ужимки и гримасы. И вдруг заметила у окна Филиппа и Алену и остановила на них пристальный взгляд. А затем продолжила представление. Собрав с вагона урожай, прошествовала в следующий.

Примерно через полчаса она появилась вновь. Вагон был уже почти пустой. Старуха села на такое место, откуда было хорошо видно лицо Филиппа, вытащила из мешочка фляжку с какой-то жидкостью и стала потягивать из этой фляжки, постоянно бросая мимолетные взгляды на Филиппа. Алена оглянулась, а старуха скорчила ей нелепую гримасу и обнажила прокуренные зубы.

— Очень даже глупо, — заметила Алена и отвернулась.

Через некоторое время старуха встала и пошла к ним. Села рядом с Филиппом и уставилась на него. — Как тя зовут, мил человек? — спросила она. — А твое какое дело? — рассвирепел Филипп. Он и так был на взводе, его колотило от того, что они с Вованом задумали, а тут ещё эта… — А ну, пошла отсюда! — Ишь ты, каков…, - нахмурилась гримасница. — На старуху голос повышает, на жертву репрессий и произвола… Подумаешь тоже, пустой бамбук… Фигли-мигли, фу-ты, ну-ты…

— Иди, говорю, отсюда! — сжал кулаки Филипп и привстал, желая испугать старуху. Но та нисколько не испугалась, продолжала сидеть на своем месте, строя Филиппу мерзкие гримасы.

— А поглядите-ка на него, павлин какой! — надула она губы и вытаращила глаза. — Фраер дешевый, орясина! Трихомудия заморская… Вишь, набычился, что, застращать решил? Сижу, где желаю, такая же гражданка России, как и ты, право имею, шакал…

Ей видно понравились её собственные слова, и она решила добавить, улыбаясь прокуренными зубами:

— Шакалюга позорная, бамбук пустой, дурачина… — До чего ж не люблю таких шакалов… — Встала, повернулась спиной, подняла полы желтой шубейки, наклонилась и показала Филиппу задницу, облаченную в длинные голубые бабьи штаны. Тот было хотел дать ей пинка, но побрезговал. А старуха с невиданной прытью отскочила в сторону и пошла к выходу, отхлебывая из фляжки.

— А и так знаю, как тя звать, — крикнула она, раздвигая двери и подмигивая Филиппу. — Не скажу только…

Она появилась ещё раз, незадолго до Александрова. Зашла в вагон, молча подмигнула Филиппу, закурила папироску и снова ушла в тамбур.

… В Александрове Филипп стал подходить к частникам, договариваться о цене. Но говорил Алене, что эти люди не вызывают у него доверия. Наконец, перешел площадь, где в бежевой «шестерке» сидел Вован и при Алене стал громко торговаться с ним.

— Нормально, — объявил он ей. — Этот нормальный парень. А те какие-то подозрительные…

Они сидели на заднем сидении «шестерки», несущейся по темной трассе. Алена пыталась прижаться к Филиппу, а тот словно одеревенел от страха и чувствовал, как сердце буквально выпрыгивает у него из груди. Он был готов немедленно отказаться от страшного плана, но вспомнил про кружановские миллионы, про злобного кредитора, который напоит его досыта кровью и крепко сжал зубы. Да и как теперь можно было отказаться от плана? Нет, пусть будет, что будет…

… Неподалеку от Дорофеева Вован остановил машину.

— Что случилось? — спросил Филипп. — С машиной что-то?

Вован молча вылез из машины, подошел к задней дверце и открыл её. Схватил Филиппа за грудки и резко рванул на себя.

Алена закричала, попыталась даже ударить Вована… Господи, она же защищала его… О н а е г о!!! Но они стояли на темной проселочной дороге, рядом никого не было… Вован втолкнул Алену обратно в салон, затем несильно, но размашисто ударил Филиппа в лицо, а когда тот от этого бутафорского удара, бутафорски же упал на дорогу, пнул его ногой в солнечное сплетение. Быстро сел в машину и рванул её с места…

Филипп встал, отряхнулся и поперся окольными путями к своему дому. Он позабыл дорогу и в кромешной тьме заблудился. Но, благодаря тому, что поселок Дорофеево был невелик, вскоре все же вышел, куда нужно. Открыл ключом калитку, прокрался мимо озверевшей, рвущейся с цепи собаки, не узнавшей его, вошел в дом…

Быстро переоделся в чистое, налил себе заготовленного Вованом коньячка и стал ждать исполнителя…

Человек устроен довольно странно, порой раскисая от мелочей, а порой закрывая глаза на что-то очевидно страшное, чудовищное… Коньяк взбодрил Филиппа, он курил сигарету и смотрел в экран телевизора, порой даже возмущаясь творимому в мире произволу и насилию… Он поначалу даже не нервничал, до того он доверял уверенному в себе спокойному Вовану, убедившему его, что все будет в порядке… Лишь почему-то жутко раздражали воспоминания о глумной старухе, паясничавшей в электричке.

По настоящему волноваться он начал только тогда, когда прошли все допустимые сроки… Вован давно уже должен был появиться или, по крайней мере, дать о себе какую-нибудь весточку. Филипп с надеждой бросал взгляды на мобильный телефон, лежавший на диване рядом с ним. У Вована при себе тоже был телефон, и чуть что, он должен был сообщить обо всем Филиппу. Но телефон молчал, неизвестность пугала Филиппа. Гробовое молчание, тьма за окном, шелест деревьев, порой вой собаки… И больше ничего…

«Борьба за жизнь… Каждый за себя… Борется за свою жизнь…», звучали в ушах слова Вована. Но он… за что борется он? За то, чтобы отнять жизнь у НЕЕ, у той, которая его так любит, которая носит в себе его ребенка?…

Только теперь ему стало по-настоящему страшно, он ощутил угрызения совести… А если бы все получилось, если бы Вован осуществил, что они задумали? Тогда что? Тогда было бы все о, кей? И угрызений совести не было бы?

Филипп выпил ещё коньяка и беспрестанно курил… Иногда для разрядки выходил во двор и подкармливал кусками мяса мрачную здоровенную собаку… Сожрав несколько приличных кусков, собака несколько прониклась к нему и перестала хрипло лаять и рваться с цепи…

… Кромешная тьма, шелестящие деревья… А за этой тьмой неизвестность, неясность, страх… Филипп передернул плечами и пошел обратно в дом…

… И тут зазвенел телефон. Он бросился к нему, словно утопающий к спасательному кругу… — Это ты? — задыхаясь, спросил Филипп. — Это я, прозвучал ответ. — Но не он. Не тот, чьего звонка ты ждешь…

Филипп подумал, что бредит… Ему показалось, что это был голос той самой старухи из электрички… Наваждение какое-то… — Узнал голос-то, бамбук? — словно не желая оставлять у него никаких сомнений, спросили по телефону. — А где…? — преодолевая необъятный комок в горле, спросил Филипп. — Твой друг-то? — раздался в трубке хриплый хохот. — Там, где ему и положено быть — в аду. А оттуда обратного хода нет… Так что, больше он тебе в твоих злодеяниях помогать не станет, сам справляйся… Читывал Драйзера? Видать, не на пользу пошло тебе это чтение, нелепый ты человек…

Это было попадание в десятку… Клайд Гриффитс, Роберта Олден, Сондра Финчли… Только у нас нет электрического стула…

— А…? — хотел задать он следующий вопрос, но не смог произнести имени той, которую он хотел убить… — Ты свободен от нее, пустой бамбук… Эту проблему ты решил удачно… Правда, у тебя возникнут некоторые другие проблемы… Но согласись, что ты их заслужил, убивец…

Филипп произвел горлом некий клокочущий булькающий звук.

— Разве ты не согласен, Рыльцев? — назвала его фамилию старуха, и он понял, что попал крепко. — Ты организовал злодейское убийство женщины и твоего ребенка, сидевшего в ней, то есть, двойное убийство. За это тебе полагается по российскому закону пожизненное заключение… Обвиняемый Рыльцев приговаривается по статье сто пятой к пожизненному заключению! — с явным наслаждением произнесла старуха. — Да, к пожизненному заключению…, - повторила она, смакуя впечатление, производимое ей на Филиппа. — Так и поделом тебе, пустой бамбук… — Что… от меня требуется? — спросил Филипп. — Откупится хочешь? — расхохоталась старуха. Это запросто, мне много не надо — рублик, пятерочку, десяточку, яичко, булочку, стопочку… Прорвешься, павлин, не тушуйся… А пока нужно одно, посерьезнела она. — Скоро к тебе возможно придут, председатель, участковый, ещё кто-нибудь и станут задавать вопросы насчет твоего дружка, так ты будь любезен — ответь им, что он пьяный разбил себе голову, а потом пришел, собрался и уехал отсюда восвояси. И больше его здесь никогда не будет… Это первое… Второе — ты завтра же умотаешься отсюда сам, нечего тебе тут делать, лесной воздух портить своей персоной, пустой бамбук, дыши московскими выхлопными газами, полезнее будет для здоровья… Третье — к Алисе Кружановой подойдешь только для того, чтобы навсегда отказаться от нее… — А про Алису… Кто? Откуда? — лепетал Филипп. Откуда она знала про это? Это была тайна для всех…