Огненное лето 41-го - Александр Авраменко

Из комнаты слышен голос:

— У тебя умыться можно?

— Иди сюда.

Проверяю умывальник — вода есть. Через мгновение шлёпают босые ноги. Появляется фигура, закутанная в покрывало.

— Выйди.

Молча киваю и ухожу в комнату. Плещет вода, я пока навожу порядок в разгромленной комнате. Кое-что привлекает моё внимание, и я удовлетворённо киваю головой. Минут через десять молодая женщина возвращается и развешивает мокрое покрывало на спинах стульев. Дождавшись, пока она развернется ко мне, с невинным видом выдаю:

— Красивая у тебя родинка на левой груди.

— А!..

В результате короткой, но уже откровенно шутливой борьбы, мы опять оказываемся в койке… после чего вновь приводим себя в порядок и, наконец, вылезаем на свет божий.

Сашка и Татьяна уже во всеоружии, то есть, в одежде. На лицах — блаженство. Похоже, что у них тоже всё сладилось. Я знакомлю брата и будущую невестку, затем мы идём завтракать на кухню и провожаем девушек, договорившись о времени следующей встречи. Я украдкой сую Катерине ключ от квартиры, нечего ей в общежитии жить. Теперь — нечего. Не положено…

Командир вновь не утвердил план практических занятий. Мотивирует тем, что необходимо экономно расходовать ресурс двигателей и боевые запасы. Страна, мол, и так напрягает все силы, а мы бензин и патроны почём зря жжем. Это, конечно, понятно, но что делать, если немцы начнут? То, что война будет — ясно и без всяких Пактов о ненападении. Вроде и в Польском походе на одной стороне выступили, только после этого столько всего произошло…

Сейчас вон почти каждый день их моторы над головой гудят, а нас предупреждают, чтобы огня ни в коем случае не открывали! А их юнкерсы чуть не на бреющем над нами ходят, фотографируют.

Наверняка уже знают все наши аэродромы, запасные площадки. А судя по тому, что мне известно об их оптике — и о каждой бородавке на лысине нашего замполита тоже.

А у меня в эскадрилье — больше половины молодые, только из ленинградского училища прибыли. По десять часов налёта на «Чайке», штурмовой практики — и вовсе ноль. Стрелять не умеют — один Чумаков чего стоит! А ведь он — лучший из прибывшего пополнения! Что же о других говорить?

Ох, чует моё сердце, обойдётся нам эта экономия большой кровью. Гитлер уже всю Европу под себя подмял. А, значит, силён немец, что бы там нам на занятиях не говорили, силён!

И ведь не только в нашем полку — везде подобное творится вон и брат мне рассказывал, что и у них то же самое на провокации не поддаваться да лишние ресурсы не расходовать. Плюс ещё переформировка — собрали со всех частей полки и дивизии, да в корпуса сводят, аж по тыще машин в каждом. И что толку? Эх, непонятно мне, чем наши командиры думают? И что товарищ Сталин, неужто не знает, что в армии творится! Да нет, знает, конечно, просто меры ко всем сразу принять не может. Он один, а этих экономистов — море. Пока до каждого руки дойдут…

— Вы что-то хотите сказать, товарищ Столяров?

Забивалов! Как всегда со своим мёртвым лицом…

— Так точно, товарищ начальник особого отдела. Я считаю недопустимым экономить на обучении молодого пополнения и слаживании боевого подразделения.

— Правильно говорите, товарищ старший лейтенант. А как же экономия?

— Боюсь, что будем мы оплачивать эту экономию кровью наших пилотов.

— Верно сказано, товарищ Столяров. Если посчитать, сколько страна оторвала от себя для того, чтобы создать наши самолёты, вырастить и обучить лётчиков, то экономия трёх тонн бензина на один вылет для эскадрильи не стоит того. Я считаю, что это прямое вредительство, направленное на понижение боеготовности нашего подразделения. Так, товарищ Столяров?

С трудом киваю разом загудевшей головой. Все-таки подставил, гад! Ой, как подставил…

Между тем Забивалов поворачивается к побледневшему командиру и внимательно на него смотрит:

— Так что, товарищ полковник, верно говорит товарищ Столяров?

Усольцев выдавливает трясущимися губами:

— Верно, товарищ Забивалов… Но у меня приказ командующего округом…

Удар кулаком по столу звучит, будто пушечный выстрел, все присутствующие в кабинете вздрагивают от неожиданности, а особист уже кричит срывающимся голосом:

— Приказ, говоришь! А своя башка у тебя на плечах есть, полковник? Или Ежов вас вообще думать отучил! Так сейчас у нас Лаврентий Павлович Берия командует! Он людей зря не стреляет и не сажает! По вине таких экономистов я в Монголии за один вылет из двенадцати машин десять потерял, потому что пацаны только по картинкам стрелять учились, понял! И если у меня завтра же полк летать как положено не начнёт — оформлю как саботаж и вредительство! Вон, Столяров пускай командует полком, меня в Округе послушают!..

Что-то гундосит Розенбаум, пыхтит Телегин, начальник снабжения полка, но Забивалов никого не слушает…

Вечером встречаемся с Сашкой и я рассказываю ему об инциденте. Он качает головой и говорит:

— Значит, свезло вам с особистом, грамотный мужик попался! А то у нас в соседнем батальоне решили новые танки на показ начальству вывести, помнишь, ты в Финляндии садился? Так вот, представь — их бензином в парке заправили!

— Ну и что?

Старший брат смотрит на меня с удивлением, потом спохватывается:

— Они ж дизельные. Им солярка нужна.

— А…

…Появляются наши дамы, и мы идём в парк, гулять. Эту традицию соблюдаем уже два месяца. Когда девушки на минуточку нас оставляют, Сашка шепчет:

— Ты как себя чувствуешь?

— Паршиво. Финляндия снится без перерыва… Что за напасть такая?..

— И мне…

…Отсчитываю витки штопора. Первый, второй, третий… Пора! Ручку влево, толкаю педаль — и в этот момент… Яркая зелень полей мгновенно меняет свой цвет на белый; откуда ни возьмись, появляются вековые сосны леса. Вот она, фашистская Финляндия, Выборгские леса…

Тяжёлые пули рвут перкаль плоскости. Фоккер с горизонтальной голубой свастикой вывалился из-за тучи, когда моя тройка как раз выходила из пике. Идущий ведущим Костя Родионов, по-моему, даже и понять ничего не успел, прежде чем прямо в воздухе взорвался. Мы в разные стороны шарахнулись — это меня и спасло. Финн за Рахметкуловым погнался: «Чайка» хоть и юркая, да и враг ей не уступит — опытный гад попался! Рахим вспыхнул уже после второй очереди и пошёл со снижением в сторону наших окопов. И, пока D-XXI набирал высоту, я успел уйти на разворот, попытавшись пристроиться ему в хвост. Куда там! У него скорость выше, так и оторвался. То ли патроны кончились, то ли еще что…

…Четверг, восемнадцатое июня. Возвращаюсь после учебных полётов (по земле, в смысле, возвращаюсь, приземлился уже), когда меня окликает Забивалов. Он только что вернулся из командировки в ПрибВО, прилетел на У-2. Взъерошенный какой-то, словно на его плечах лежит неимоверная тяжесть.

— А, Столяров… здорово. Зайди во мне, дело есть.

Пожав плечами, иду следом в его служебный кабинет. Особист делает знак занять свободный стул, молча открывает пачку «Казбека»:

— Угощайся.

Мягко стелет… К чему бы это? Неужели решил из меня сексота сделать? Так ведь не выйдет! Хороший ты мужик, Забивалов, только и я не из таких! Но он молча смотрит мне в глаза своим тяжёлым взглядом:

— Слушай, комэск, у нас ничего сегодня в части не объявляли?

— Да нет. Всё как обычно, по распорядку. Полёты, потом учебные классы.

— А самолёты не велели готовить? Запасные площадки?

— Да нет, ничего такого не было.

Он делает глубокую затяжку, несколько секунд молчит, затем глухо роняет:

— Я сегодня перед отлётом из Шауляя приказ получил, во исполнение директивы товарища Сталина. Немедленно привести полк в боевую готовность в связи с началом войны с фашистской Германией 22 июня. В воскресенье.

Я молчу, потом до меня доходит:

— Как война? В воскресенье начнётся!

— Да, комэск. Утром приказ пришёл, прямо из Кремля позвонили. Велели немедленно готовить войска к войне. Укрепрайоны, боеприпасы, вывести войска, танки и авиацию — в районы сосредоточения, занять позиции. Приготовиться к обороне и удерживать врага минимум пятнадцать дней, пока не пройдёт мобилизация.

— !

— Ну, раз тут пока не говорили, значит, незачем. Ты вот что, комэск, иди домой. И помалкивай о том, что я тебе сказал. Ни одной живой душе, понял?

— Так точно…

…Оглушённый такой новостью, бреду домой, сна, несмотря на усталость, дело ясное, ни в одном глазу. Неужели оно? Война?..

…Пятница. Двадцатое июня. У нас сегодня показательное выступление. Летим я, комэск-один Сидорович, капитан Ветров, заместитель командира полка по боевой подготовке. Полная тройка, как положено по уставу. Единственное, что мне не нравится — хитрая улыбочка Розенбаума.

Наверняка какую-нибудь гадость приготовил — любит он такое делать. И командир полка такой же. Думаете, забыл, как его особняк припёр? Не-ет… Ладно, мне последний день, собственно говоря, отслужить осталось. С завтрашнего дня, двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года, я получаю отпуск по семейным обстоятельствам и еду домой. Сашка, кстати, тоже.