Московские картинки 1920-х - 1930-х г.г - Борис Маркус

Дом страхового общества «Россия», о чем свидетельствовала большая надпись на картуше, украшавшем угол нашего дома, представлял собой типичный, входящий в первые годы нашего столетия в моду, доходный дом. Со всеми достоинствами и недостатками этого рода домов.

Стоял он в торце Новинского бульвара. Этаким прямоугольным островком. Узкой стороной выходил на площадь. И эта сторона была поэтому более украшена, чем остальные три. Кроме того, весь первый этаж ее занимали магазины. Вдоль длинных сторон пролегали проезды. Они были довольно узкими, и с нашей и с противоположной стороны. Между тротуарами проездов располагалась, как положено, проезжая часть, или мостовая. Именно, мостовая, мощенная булыжным камнем, как обычно для нецентральных улиц того времени. Ох, как громко цокали по камням своими подковами лошади извозчиков или ломовиков! Но всего хуже было с трамваями. Проезд-то был узким. Чтобы сохранить хоть какую-нибудь проезжую часть, пришлось трамвайную колею буквально прижать к нашему тротуару. А что еще можно было сделать? Трамвайные вагоны почти нависали над бордюрными камнями. Самым неприятным было то, что выходы из нашего и соседних подъездов были прямо на этот очень узкий тротуар. И, значит, на рельсы. И никаких оград перед подъездами не было. По тротуарам пройти можно было только вдвоем, или, в крайнем случае, втроем.

Получалась довольно опасная ситуация. Особенно зимой при гололеде. Да и шум трамвая под самыми окнами создавал не очень комфортную обстановку. Мы жили на втором этаже. Окна смотрели прямо на крыши проходящих мимо трамваев. Бесшумных трамваев тогда, разумеется, не было. Хотя и сейчас они не очень-то бесшумны, но те, что были в двадцатых-тридцатых годах, просто были невыносимы. Гремели и скрипели под окнами отчаянно. И при этом еще непрерывно звенели, сигналили. Тогда это для транспорта не запрещалось. Вот они и звенели. На всех стыках рельсов, конечно, стучали. Но особенно неприятно было ранним утром, часов в пять, когда начиналось их движение. Они появлялись на нашей Кудринке откуда-то с Пресни или с Лесной и делали повороты или на нашу кольцевую линию, или на радиальную, огибая при этом сквер. И делали они эти повороты, страшно визжа колесами. Почему это не очень ощущалось днем, не знаю, но под утро они как будто бы не могли по-тихому поворачивать. И приходилось часто просыпаться от этого страшно пронзительного визга. Но мы как-то все-таки терпели. А что еще можно было поделать?

Одновременно для нас, ребят, было что-то очень забавное в том, что трамваи ходили прямо под нашими окнами. Представляете, какой удовольствие испытывали мы, дети, когда удавалось побрызгать из продырявленного мячика или просто из клизмочки-спринцовки прямо в открытые окна вагонов. Прямо на ничего не подозревавших пассажиров. Вот смеху-то было! Правда, вскоре нас засекли, и в квартиру пришла милиция. Бедные наши родители! Пришлось прекратить «забавы», больше похожие на хулиганство, чем на игру. Но, что было, то было.

На нашем проезде под окнами не было трамвайной остановки. Поэтому вагоны проносились прямо в сторону Смоленского рынка. А на противоположной стороне дома чуть сбоку от ворот двора одно время была остановка трамваев, идущих в обратную сторону, к Садовой Кудринской улице, к Триумфальным воротам и дальше по Садовому кольцу.

Против нашего дома на углу бульварного проезда и Поварской стоял трехэтажный дом. Дом, как дом. Ничего особенного. Его снесли и построили вместо него пятиэтажный, который сразу же внес дисгармонию в застройку. Ведь двухэтажные дома между Поварской и Большой Никитской сохранились. И улица стала здесь сразу же какой-то ужасно кособокой и некрасивой. Испортили угол.

А вот соседний с ним по проезду дом долгое время вызывал у меня какое-то чувство настороженности. Представляете, около крайнего подъезда красовалась маленькая табличка. Белая с красным кругом в центре и расходящимися во все стороны лучами. А в круге было написано: «Военный атташе Японии». Я не очень точно знал, что такое «военный атташе», тем более, японский. Мне объяснили, что это значит шпион. Как же это так? Шпион, и так запросто, даже с вывеской живет у нас под боком. Этого я просто не понимал. Меня успокоили: это, мол, официальный шпион при посольстве. Но разве от этого легче?

Напротив, на другом углу Поварской стоял крохотный двухэтажный дом в три окна по фасаду, выходящему на площадь. Угол, как и у противоположного дома, был закруглен. Этот домик и сейчас еще стоит на том же самом месте. Можете убедиться. Только раньше на углу у него была дверь в лавочку, а теперь ни двери, ни лавочки. Лавочка же была непростая. Теперь по Москве ищи-свищи, а такой не найдешь. А все дело в том, что лавочка эта называлась «Нефтелавкой». Позднее название упростили, сделали понятнее — «Керосин».

Ясно, что там продавалось. Керосин и разные там москательные товары. Теперь-то и названия такого у магазинов не встретишь — «Москательные товары», а тогда сплошь и рядом повсюду можно было наткнуться на такую торговлю, замененную теперь словом «Хозяйственные товары». Но керосин за ненадобностью уже не продают. А тогда все эти товары были страшно нужными для каждой хозяйки. Представить невозможно, как бы обходились они без керосина, без хозяйственных мелочей, без всяких там спичек, хозяйственного мыла, щеточек, ершиков или ежиков. Даже таких, как иголки для примусов, или фитили для керосинок. Газ в Москве встречался редко, только в избранных домах. Массовое снабжение газом сделали только после войны, когда сооружен был к 800-летию Москвы газопровод Саратов-Москва.

Соседний на площади дом тоже был двухэтажным, и тоже все еще стоит на своем месте. Ничем он не примечателен. Только чуть подлиннее первого. Тот был в три окна, а этот имел целых пять. Ростом они были одинаковы. А вот следующий уже был поинтереснее и выделялся среди трех. Он стоял уже на углу Большой Никитской, был тоже двухэтажным, только чуть повыше первых двух. И стоял с некоторым отступом от линии застройки. Его второй этаж был выше первого, окна были длинные и очень отличались от окон соседних домов. Вообще высокий второй этаж делал и весь дом выше других. Обращали на себя внимание четыре трубы с красивыми дымниками над крышей и хорошо прорисованное слуховое окно чердака. Стоял себе этот дом стоял, и никто из нас даже не догадывался, что он такой знаменитый. И вдруг, как-то читая газету, я вычитал, что Чайковский жил в квартире одного из домов на Кудринской площади. И был даже снимок этого дома. Этого самого, о котором я только что говорил. Подумать только, сам Петр Ильич Чайковский. Композитор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});