Далекий звон монет - Андрей Дышев

– Цончик, вы что, с ума сошли? – с порога закричала сестра, которая ставила мне капельницу, и кинулась ко мне. – Вам нельзя вставать!.. Что вы пьете?.. Где вы взяли спирт?.. Я сейчас крикну врача!

Она с опозданием схватила меня за руку и завладела уже опустошенной мензуркой. Ядреный медицинский 96-й осушил рот и стянул язык. Но я проглотил его не морщась, хотя судорога сдавила мне горло.

– Врач… прописал… – с трудом произнес я сиплым голосом и лег, накрывшись простыней с головой.

Глава 4

Перед ужином меня перевели в палату, где зализывали свои раны пятеро мужиков. У них были куда более серьезные проблемы со здоровьем, чем у меня. Если не считать легкой головной боли, я чувствовал себя вполне сносно. Симулировать перед страдающими людьми было стыдно, и до тех пор, пока повариха не пригласила больных в столовую, я бродил по коридору, собираясь с мыслями.

Зря я, конечно, затеял этот маскарад с переодеванием в пальто Цончика. В те минуты, когда я стоял у дымящейся машины, мне казалось, что если я отступлю от нее на шаг, дам оттеснить себя милиции, смешаюсь с толпой зевак, то навсегда потеряю возможность выйти на след того, кто навел на меня грабителей. Теперь, когда выяснилось, что в кейсе были отнюдь не монеты, моих незадачливых грабителей, невольно спасших мне жизнь, можно было вычеркивать из игры.

Меня теперь интересовал только Влад. Нетрудно было догадаться, для чего ему понадобилось отправить меня на тот свет. Человек скурвился, когда наступило время отдавать мою долю. Он подложил мне свинью, эквивалентную ста граммам тротила. Он уверен, что я вскрыл кейс и меня разорвало на части. Он поставил крест на мне вместе с моими претензиями на часть золота и на Анну. Что ж, я приду к нему с того света и объясню, что он не прав.

Вот только что делать с Анной? Неужели она была заодно с Владом?

Я вышел на лестничную площадку, где был установлен телефон-автомат для больных, но там была толпа желающих позвонить. Тогда я вернулся в отделение и, убедившись, что в коридоре никого нет, зашел в ординаторскую. Там, среди отвратительных гипсовых голов с проломленными черепами, расплющенными носами и свернутыми челюстями, я нашел телефон и набрал знакомый номер.

Анна снова не отвечала. Еще несколько секунд я слушал ноющие гудки, потом с облегчением опустил трубку и прижал ее ладонью. Все-таки хорошо, что Анна не ответила. Слушать ее голос и молчать – слишком трудное испытание. «Не надо торопиться, – сказал я сам себе. – Я сначала расквитаюсь с Владом, а потом найду Анну. Если она была с ним заодно, знала об адской начинке кейса и хотела моей смерти, то я пришлю ей надгробную плиту со своим именем и навсегда уйду из ее жизни. Больше она меня не увидит».

Я помахал рукой изуродованным черепам и вышел в коридор. Калеки в пижамах и спортивных костюмах медленно выползали из столовой – кто с костылем, кто наполовину в гипсе, кто шаркал тапочками, едва передвигая ноги. Казалось, что я иду навстречу останкам роты, отходящей в тыл с линии фронта. Большая часть больных задерживалась в холле, где стоял телевизор, включенный на полную громкость. Все стулья и кресла были заняты, и люди садились на подоконники и большие кашпо, в которых росли фикусы и пальмы.

Меня тронул за руку пожилой мужчина, опирающийся на палочку.

– Это ведь вы?

– Что я?

– Ну, вы сегодня в машине взорвались? – обрадованно воскликнул он. – Про вас показывают!

Я все понял и на мгновение оказался в центре внимания, как популярный артист. По телевизору шел «Дорожный патруль». Показывали мрачную подворотню, развороченную взрывом машину, тела, лежащие на асфальте. Комментатор скороговоркой вещал:

– …водитель и двое пассажиров скончались на месте, еще один пассажир – Михаил Цончик – в тяжелом состоянии доставлен в клинику имени Склифосовского. (Меня перекладывают на носилки. Камера наезжает, окровавленное и совершенно неузнаваемое лицо – крупным планом.) По предварительным данным, в машине сработало самодельное взрывное устройство. Кому из пассажиров оно принадлежало и для чего было предназначено – предстоит выяснить следствию. (Носилки задвигают в машину «Скорой помощи». Оперативный работник, сидя на корточках, показывает на ручку от кейса. Камера дает ее крупным планом и останавливает кадр.)

В холле началось оживление. Десятки глаз устремились на меня.

– А говорили – в тяжелом состоянии! – сказал кто-то.

– Слава отечественной медицине! – безрадостным голосом добавил второй.

– А не надо бомбы в кейсах возить! – вставил некто остроумный, прячась за чужими спинами.

Мне жидко поаплодировали. Я откланялся и спрятался от славы в палате. Михаил Цончик, думал я, лежа на койке с закрытыми глазами. Михаил Игоревич Цончик. Если Влад случайно увидел эту передачу, то вряд ли узнал меня. При таком освещении, в грязи и крови, мое лицо выглядело совершенно неузнаваемо. Но если эту передачу увидели родственники или друзья Цончика, то в ближайшее время мне надо быть готовым принять гостей. Словом, вляпался я в дерьмо на свою голову!

Я уже хотел было встать и пойти к дежурному врачу, чтобы рассказать ему о трагической ошибке, о том, что в суматохе, должно быть, на меня надели пальто Цончика, и я вовсе не Цончик, а Вацура, и необходимо срочно звонить на телевидение и требовать, чтобы дали опровержение. Но тогда сразу всплывет вопрос: а где в таком случае тело настоящего Цончика? И почему я не возразил «комсомольскому активисту», когда он назвал меня Михаилом Игоревичем?

Скрипнув зубами, я вдавил лицо в подушку и качнулся на панцирной сетке. «Надо уносить ноги, – подумал я. – Это все добром не кончится. Завтра утром я найду свою одежду и выпрыгну из окна. Еще до завтрака меня уже здесь не будет».

Это твердое решение успокоило меня, и я мгновенно провалился в сон.

* * *

Мне снилось, как я с кейсом в руках катаюсь по снегу, а на меня со всех сторон сыплется град ударов. Боли я не чувствую, тяжелые ноги катают меня по тротуару, как футбольный мяч. «Только по кейсу не бейте! – кричит кто-то над моей головой. – Не бейте по кейсу, а то шарахнет!» Я поднимаю голову и узнаю Влада. Его тяжеловесная фигура нависает надо мной, как памятник Пушкину на Тверской. А за его спиной, презрительно улыбаясь, стоит Анна, и мне все никак не удается поймать ее взгляд…

Кто-то тряс меня за плечо. Я еще не совсем проснулся и провел рукой в пустоте, отыскивая кейс, которым можно было бы прикрыть голову. Ослепительный свет обжег глаза, и я поморщился, пытаясь отвернуться и накрыть голову одеялом. Мощный фонарик, как НЛО, повис над моим лицом. Из темноты кто-то негромко сказал:

– Вставай и выходи в коридор.

Тут уже я окончательно пришел в себя и понял, что сейчас глубокая ночь, что я спал на своей койке в палате, кто-то меня разбудил и намерен вытащить из постели.

Я привстал, закрыл ладонью фонарь и спросил:

– Что такое? Кто это?

Мне тотчас заткнули рот рукой. От сильного хвата затрещал ворот больничной пижамы.

– Тихо! – многообещающе прошептала темнота. – Не ори. Делай что говорят.

– Куда идти-то? Выключите фонарик, ни черта не видно.

Я пытался тянуть время, чтобы хоть немного прийти в себя и собраться с мыслями. Но меня грубо толкнули в затылок, и я чуть не свалился с койки. Босым я вышел в коридор. Меня поддерживали под руки двое мужчин в белых халатах и марлевых повязках.

В коридоре должно было гореть дежурное освещение, но там была такая же темень, как и в палате. Я заметил, что нас ждали еще двое в белом. Они пошли вперед, открывая перед нами двери. Меня тащили едва ли не волоком. Я слабо сопротивлялся, хотя сам не мог понять, зачем это делаю. «Вот и гости«, – подумал я. Они пожаловали намного раньше, чем я предполагал.

Меня выволокли к лифтам. Те двое, что шли впереди, побежали по лестнице вниз. Я услышал шум, звон разбивающегося стекла, приглушенные крики. Мои конвоиры оставались спокойными и невозмутимыми, лишь крепче, до боли, выворачивали мне руки.

Раскрылись створки лифта. Мы вошли внутрь. Здесь тускло светила лампа, и я мельком взглянул на бритые черепа, несвежие халаты, надетые поверх черных кожаных курток, и тяжелые ботинки незнакомцев. Они не проявляли агрессивности, не интересовались мной, они держали меня, как грузчики держат холодильник или шкаф.

В холле, куда мы спустились, было светло как днем. Похитители, пригнув мою голову к груди, кинулись к выходу. Я шлепал босыми ногами по холодному кафелю и косился по сторонам. Два охранника клиники в камуфляже стояли к нам спинами, упираясь руками в стойку гардероба, словно их тошнило, а рядом держал их на прицеле один из моих «гостей» с «калашниковым» в руках. Второй «гость», сжимая двумя руками массивный револьвер, караулил двери.

Все происходило в полной тишине. Никто ничего не говорил. «Гости» действовали четко и красиво, как линейные на параде. Едва мы выбежали на улицу, как нас «подрезал» и остановился словно вкопанный черный джип. Меня втолкнули на заднее сиденье. Машина тотчас сорвалась с места и на большой скорости выехала из ворот. В течение нескольких минут джип кружился по ночным улицам, не притормаживая на перекрестках и игнорируя красный свет. На темном повороте, въехав в сугроб, джип остановился. Все, кто был в машине, вышли наружу. Я спрыгнул с подножки и увяз в сугробе почти по колени. Холод был жуткий. Я не мог удержать подбородок; он трясся, и зубы выбивали дробь. Ледяной ветер пронизывал меня насквозь, а тонкая пижама не могла сохранить тепло.