Непутевая - Лиза Альтер

— Если кто-нибудь начнет приставать к тебе, не стесняйся, — посоветовал отец. Джинни знала, что он не шутит. Неважно, если те, кто пристанут к ней, выдают себя за продавцов Библии. — Если не уверена, что это приличные люди, — стреляй!

— Знаешь, папа, ты стал таким же параноиком, как мама.

— Ты называешь это паранойей, а я — реальностью.

— Если все время ждать беды, невольно навлечешь их на свою голову.

— Самым худшим из моих капиталовложений в этой жизни, — задумчиво проговорил отец, — было то, что я отправил тебя в Бостон. Раньше ты была такой послушной, вежливой девочкой.

От изумления у Джинни глаза полезли на лоб.

— Но, папа, ты ведь был единственным, кто хотел этого.

— Я? Уверяю тебя, Вирджиния, я этого совсем не хотел. Вернее, мне было все равно.

Джинни ахнула: неужели он сознательно лжет? Или она жила выдуманной жизнью, выполняя родительские желания, которые существовали только в ее воображении?

— Я никогда не старался влиять на твой образ жизни, — продолжал отец.

От злости Джинни так стиснула руль, что побелели кончики пальцев. Тягостное молчание нарушил отец.

— Если я больше не увижу тебя, Джинни, — хрипло сказал он, — хочу, чтобы ты знала: в общем, ты очень неплохая дочь.

— Папа, ради Бога! — взвизгнула Джинни, чуть не выехав на обочину.

— Ну, если летаешь столько, сколько я… Ты, кажется, не осознаешь, что тоже смертна.

Джинни беспомощно посмотрела на него. Жизнерадостный, элегантный, в расстегнутом костюме-тройке…

— Разве я могу этого не знать? — вздохнула она. — Что еще я слышала от вас всю жизнь?

У аэропорта Джинни припарковала джип.

— Пойдем выпьем по чашечке кофе, — предложил майор, забирая после взвешивания чемодан. Он зарегистрировался, взял дочь под руку, подвел к серому металлическому барьеру и заполнил страховой полис на сумму семь с половиной тысяч долларов на имя Джинни.

— Спасибо, — рассеянно проговорила она, сложив полис и сунув в карман блейзера.

Они сели за маленький столик и заказали ланч. Когда принесли кофе, произошла заминка: каждый ждал, что другой сделает первый глоток. Желание выпить еще теплый напиток не пересилило страх перед смертью в общественном месте из-за того, что кофе отравлен.

Джинни подняла чашку и сделала вид, что пьет. Майор поудобней устроился в кресле и стал медленно размешивать сливки. Чтобы выиграть время, Джинни положила себе еще ложечку сахара и спросила:

— А как мама относится к идее продать дом?

Хотя Джинни и так знала мнение матери: «Майор знает лучше. Как он решит, так и будет».

— Она согласна, что дом слишком велик для двоих. Непохоже, чтобы ты или мальчики собирались жить с нами.

С заговорщицким видом майор достал из кармана пузырек и вытряхнул пару маленьких таблеток. Бросил в рот и запил водой.

От удивления Джинни хлебнула кофе.

— Что это?

— Комадин.

— Комадин?

— А что это такое?

— Антикоагулянт, — отвел глаза майор.

— От сердца?

Он мрачно кивнул.

— С ним что-то не в порядке, папа?

— Ничего страшного. Был маленький приступ.

— Когда?

— Месяц назад.

— Мне ничего не сказали.

— Не о чем было говорить. Я просто переутомился. Полежал несколько дней — и порядок. — Он сделал большой глоток и скривился: кофе уже остыл.

Джинни стало страшно. Значит, кофе все-таки отравлен? И ей придется встретить свой конец здесь, на покрытом линолеумом полу закусочной аэропорта? Мать всегда советовала надевать перед выходом из дома лучшее белье: ведь никто не знает, где настигнет непредвиденный случай. Но разве Джинни ее слушала? И теперь встретится с вечностью в застегнутом на булавку бюстгальтере.

— Что-то не так? — участливо спросил майор.

— Ничего, — храбро ответила она. Он уже улыбается, значит, все в порядке. Вот только его сердце…

— Ты надолго уезжаешь?

— На две недели. — Он широко улыбнулся: деловые поездки в Бостон радовали его, как радует матроса предстоящее плавание после месяцев жизни на суше.

— Бизнес?

— Больше. Не знаю, говорил ли я тебе, что мы думаем перебраться в Бостон.

— Как вы можете?! Это же наш общий дом!

— Да, верно. Но я всегда ненавидел этот город. Когда-то собирался прожить здесь всего год, но встретил твою мать, а она и мысли не допускала о том, чтобы уехать из Халлспорта. Один Бог знает почему…

— Но как ты можешь так легко бросить все, чем жил тридцать пять лет?

— Могу. И очень легко, — улыбнулся отец. Он допил кофе, встал, поцеловал Джинни и поспешил на посадку.

Через два с половиной месяца он умер от сердечного приступа.

Проводив взглядом самолет миссис Янси, Джинни медленно поехала домой. Мать — в больнице, отец умер, дом, в котором прошло ее детство, выставлен на продажу… Халлспорт задыхается, будто его легкие поражены раковой опухолью. У нее нет ни дома, ни семьи — с тех пор, как Айра выгнал ее и лишил дочери.

За окном показалось огромное здание из красного, как все в этом городе, кирпича с белой отделкой. Халлспортская средняя школа. Вирджиния проезжала мимо стадиона. Каждый кустик, каждая ямка были знакомы: казалось, она только и занималась в школьные годы тем, что маршировала по этому стадиону, стараясь сгибать ноги в коленях под строго определенным углом. Сколько лет она была чиэрлидером? Два года. Ей доверили маршировать впереди всей группы поддержки, размахивая флагом «Халлспортских пиратов». Джинни улыбнулась, вспомнив, как самозабвенно кричала она «Привет!» — в серых шортах, каштановом мундире со шнуровкой на груди и серебряными эполетами, в белых кроссовках с кисточками и высоком пластиковом шлеме с козырьком и страусовым пером, прикрепленным к околышу. Она несла светло-коричневый флаг с эмблемой Халлспортской средней школы, на которой был девиз: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Круглая ручка флагштока позволяла вращать флаг в любом направлении, и она подолгу тренировалась со своей группой, распевая школьный гимн. Быть чиэрлидером — великая честь!

Джинни медленно ехала вдоль стадиона, смакуя былой триумф и думая о том, как легко сделать человека счастливым. Нужно только создать подходящую обстановку. Она вспомнила, как они с Клемом Клойдом мчались на его «харлее» по треку навстречу спортсменам, когда поблизости не было тренера. Из-под колес «харлея» в красные напряженные лица промокших насквозь атлетов летели мелкие камешки. «Прочь с дороги!» — кричали им вслед.

Вот и сейчас по гаревой дорожке бегут спортсмены: длинноволосые — по новой моде, — голые по пояс, сверкающие каплями пота под палящим летним солнцем. Джинни резко нажала на тормоз и свернула на обочину. Она где угодно узнала бы эту потную спину! Мышцы, выпиравшие по обеим сторонам позвоночника, ритмично вздымались при беге их владельца. Сколько раз она танцевала, держась руками за эту спину и страстно желая, чтобы это напрягшееся тело опускалось и поднималось над ней!

Это был Джо Боб Спаркс собственной персоной!

Глава 3

По лезвию бритвы.

Когда я впервые близко увидела неотразимого капитана «Халлспортских пиратов», он словно сошел с плаката: грозный пират с черной повязкой на глазу, цветным платком вокруг лба и с ножом в зубах. Я, конечно, слышала об этом полузащитнике и капитане: он был легендарной личностью, — но никогда не видела вблизи, только на расстоянии. Он жил в новом квартале, и мы учились в разных начальных школах.

Болельщики надрывались на трибунах: «Спарки! Спарки! Ты — наш кумир! Если не забьешь ты — забьет Доул!» (Мне казалось неправдоподобным, что этот свирепый Джо Боб может не забить гол и вообще чего-то не уметь.) Под улюлюканье трибун Доул прыгнул в обруч, разорвав натянутую на нем бумагу. Чиэрлидеры в белых кроссовках с кисточками яростно замахали флагами, обнажив загорелые тела под взметнувшимися вверх рубашками.

В центре поля, как лошадь на старте, гарцевал Джо Боб. Музыка стихла. Словно мафиози в окружении телохранителей, вышел тренер Бикнелл со своими помощниками. Игроки моментально выстроились в шеренгу, сняли шлемы, держа их в согнутой левой руке. Я тоже замерла со своим флагом у плеча, как с винтовкой. Команда подняла звездно-полосатый флаг, и я восторженно наблюдала, как Джо Боб прижал к груди огромную правую руку, почтительно глядя на флаг. Потом они собрались в тесный кружок и зажмурились, и Джо Боб, конечно, зажмурился сильнее всех. Тренер Бикнелл напутствовал их на честную игру и, естественно, на победу.

В кадрах семейной хроники, запечатлевших тот знаменитый матч, я предстаю в самых разных позах: то размахиваю шлемом с пером с таким видом, будто от этого зависит вращение земли; то кричу в мегафон трибунам: «Громче! Громче!»; то падаю на колени и, воздев к небесам руки, молю Господа ниспослать нам гол; то прыгаю от счастья, когда гол все-таки забили… «Спарки! Спарки!» — скандировали трибуны. (Мне не нравилось, что его так называют. Я предпочитала простое «Джо Боб».) А болельщики другой команды кричали своему вратарю: «Задница! Джим — задница! Джим — педик!»