Инспектор мертвых - Дэвид Моррелл

– Не только врачи, но также законники и политики пускают пыль в глаза. Уж вы-то могли догадаться, – заметил лорд Палмерстон.

В темноте холла мне вдруг показалось, что рядом кто-то есть. Я даже вздрогнула и, быстро обернувшись, обнаружила леди Палмерстон, стоявшую рядом. Свет, что пробивался из банкетного зала, едва рассеивал тьму, но его хватало, чтобы рассмотреть встревоженное лицо ее светлости под оборками чепца. От хозяйки дома можно было ожидать недовольства моей бестактностью, однако ее взгляд, напротив, говорил о том, что в последнее время она беспокоится о супруге не меньше, чем я об отце.

Мы обменялись кивками и снова прислушались к беседе.

– Милорд, согласно системе Брауна, болезни случаются либо от недостатка возбуждения, либо от его избытка. Когда противоположности находятся в равновесии, итогом является хорошее здоровье, – пояснил отец.

– В данный момент, – устало сообщил хозяин дома, ставя канделябр на стол, – я страдаю от слишком уж большого возбуждения.

– Из-за войны и крушения правительства, милорд? У вас, должно быть, немало забот.

– Разговоры о войне вызывают у меня головную боль. Лучше ответьте: некоторые люди умирают от ложки лауданума, а вы пьете его унциями и не только способны двигаться, но двигаетесь беспрестанно. Отчего опиум не утомляет вас?

– В браунизме опиум считается стимулятором, милорд. Самым сильным из препаратов, которые поддерживают жизнь и восстанавливают здоровье.

– Ха!

– Однако это правда, милорд. Когда я был студентом и во время тяжкой болезни впервые попробовал лауданум, то ощутил небывалый прилив сил. Я без конца бродил по городу. На рынках и людных улицах улавливал каждое слово в сотнях разговоров вокруг. На концертах слышал тончайшие тона между нотами и парил на невообразимых высотах. Причина моей нынешней неусидчивости заключается в уменьшении дозы опиума до благоразумного уровня.

– Что мне хотелось бы уменьшить, так это головную боль.

В тени за пределами банкетного зала леди Палмерстон вцепилась мне в руку.

– Если позволите… – Отец вынул из кармана флакон. – Это уймет ваши муки.

– Королева испытывает столь сильную антипатию ко мне, что будет только рада, если узнает, что я пил с вами опиум.

– Один глоток не вызовет привыкания, милорд. Но если вы не верите в пользу лауданума, то рекомендую вам пройтись со мной. В лучшем случае физические упражнения снимут нервное напряжение. В худшем – нагонят на вас сон.

– Это было бы благословением.

Мы с леди Палмерстон наблюдали за странной ночной прогулкой двух пожилых мужчин. Рядом они выглядели весьма нелепо: стремительная фигурка в потрепанном сюртуке и полный достоинства сиятельный муж в халате, ночном колпаке и домашних туфлях. Несмотря на свой более чем скромный рост и короткие ноги, отец быстро обогнал министра.

– А вы проворны для старика, – скрепя сердце признал лорд Палмерстон.

– Спасибо, милорд. – Отец не стал уточнять, что в свои семьдесят хозяин дома на целый год старше его. – Стараюсь проходить по крайней мере двадцать миль в день. За прошлое лето мне удалось преодолеть шестнадцать сотен миль.

– Шестнадцать сотен миль. – Похоже, лорда утомляло одно только повторение числа.

Отец первым добрался до противоположной стороны зала и повернул назад.

– «Таймс» придумала новое чудище под названием «военный корреспондент», – ворчливо поделился своими бедами лорд Палмерстон.

– Да, я знаком с репортажами Уильяма Рассела из Крыма, – отозвался отец.

– Рассказы Рассела едва ли можно назвать правдой.

– Дела обстоят не настолько плохо? Тогда изобличите его ложь, милорд.

– Хотелось бы мне, чтобы он попросту лгал. Бездарность чиновников делает войну еще страшнее, чем описывает Рассел. От болезней и голода умирает больше солдат, чем от вражеских пуль. Но кто бы мог подумать – газетный писака заполучил такую власть над людскими умами, что сверг правительство. Господи, бедная моя голова!

На следующее утро лорд Палмерстон ни единым жестом не показал, что помнит о зародившихся накануне добрых отношениях. Напротив, он вел себя даже грубее обычного, возможно чувствуя неловкость из-за проявленной слабости. Стало очевидным, что мы с отцом должны уехать, даже если придется встретиться с многочисленными взыскателями долгов, ожидающими нас в Эдинбурге.

Между тем инспектор Райан (которого я в личных беседах зову Шоном) достаточно оправился от ран и мог сопровождать нас в церковь. Недавно возведенный в чин детектива сержант уголовной полиции Беккер (его я зову Джозефом) тоже присоединился к нам. Семь недель назад, в первую встречу, их подозрения, будто отец виновен в убийстве, вызвали во мне настоящую ненависть к ним. Но едва мы объединились против опасности, грозящей не только нам самим, но и всему Лондону, я обнаружила в себе растущее расположение к обоим, хоть и несколько разной природы.

В свои двадцать пять Джозеф всего на четыре года старше меня. Вполне естественно, молодость сближает нас, и стоит признаться, что он весьма привлекателен. Шону же сорок, он старше меня почти на два десятка лет. Как правило, такая разница в возрасте разделяет людей, но есть нечто чарующее в уверенности и опыте, которые отличают обращение инспектора со мной. Я ощущаю едва уловимое соперничество между детективами, говорить о котором ни один из нас не осмеливается. И не планирует, поскольку это воскресное утро должно стать последним из тех, что мы проведем вместе, да еще вдобавок на церковной службе, где мы намерены воздать хвалу за спасение наших жизней и дарованную нам дружбу.

Преподобный Сэмюэл Хардести продолжал вопить. Шепот прихожан перешел во встревоженный гул. Неужели викарий лишился рассудка? И зачем, ради всего святого, он тычет пальцем в сторону молельни леди Косгроув?

В добавление ко всем потрясениям один из убого одетых незнакомцев, которые заняли место лорда Палмерстона, перепрыгнул через ограду и помчался туда, куда указывал священник.

К воплям викария присоединился женский крик. Затем еще один и еще. Полковник Траск открыл дверцу и, поддерживая левой рукой перевязь с больной правой, вышел из кабинки, чтобы выяснить причину волнения. Ободренные видом его алого мундира, другие джентльмены тоже посчитали себя вправе посмотреть, что происходит.

– Помилуй нас, Боже! – ахнул один из них.

– Кровь! На полу кровь! – подхватил другой.

Под несмолкающие крики прихожане заметались по церкви. Одни поспешили к алтарю узнать, что случилось, другие бросились в противоположную сторону к спасительной двери. Джентльмены сталкивались с джентльменами, дамы – с дамами. Агнес едва не затоптали ногами, но староста успел оттащить ее в сторону.

– Кровь!

– Прочь с дороги!

Священник кинулся к леди Косгроув, но кто-то наступил ему на подол облачения, едва не опрокинув на пол. Тот самый чужак, что выскочил из кабинки лорда Палмерстона, подхватил викария как раз вовремя, прежде чем тот рухнул в багровую лужу, разлившуюся под ногами.

Второй бедно одетый незнакомец открыл дверцу кабинки и загородил собой дорогу тем, кто хотел подобраться поближе к месту происшествия. Подняв над головой полицейский значок, он громко объявил:

– Я инспектор Скотленд-Ярда. Успокойтесь и вернитесь на свои места!

Его слова потрясли прихожан. «Инспектор Скотленд-Ярда? У нас, в Мейфэре? В церкви Святого Иакова?»

Паника усиливалась.

– Вы мешаете мне пройти! – рявкнул какой-то господин своему соседу, угрожающе выставив перед собой трость.

– Стойте! – воскликнул инспектор и поднял значок еще выше. – Сядьте на свои скамьи и держите себя в руках, пока никто не пострадал.

– Кое-кто уже пострадал! – возразил тот же господин и велел другому лорду: – Прочь с дороги!

Полковник Траск вернулся к своей кабинке и встал на скамью. И без того рослый, он теперь возвышался над всеми прихожанами.

– Слушайте все! – крикнул он повелительным тоном, какой мог принадлежать только строителю железной дороги или офицеру, вернувшемуся из пекла Крымской войны. – Эй вы! И вас тоже касается, сэр! Всех до единого! Выполняйте распоряжение инспектора и садитесь на свои скамьи!

Суматоха не унималась.

– Пропади вы все пропадом! – взревел полковник Траск.

На него наконец обратили внимание. Столь недопустимых выражений в церкви Святого Иакова еще не слыхивали.

– Черт побери, делайте, что вам говорят!