Отголосок (ЛП) - Блэр Э. К.

 

 

Минуты превращались в часы, а часы ― в дни.

Монотонная рутина депрессии следует за мной везде. Мое кровоточащее сердце страдает из—за Деклана. Я скучаю по нему. Иногда я думаю, если достаточно сильно заплачу, он вернется. Как будто жизнь была такой щедрой.

Нет.

Жизнь ― кусок дерьма.

Она дала мне вкусить ― слегка вкусить сладость ― прежде чем отобрала ее у меня. В тот момент, когда я поверила в надежду, поверила в добродетель, у меня забрали ее, вновь напомнив, что в мире я была одна. Но хоть раз я хотела верить. Я хотела глубоко копнуть, чтобы найти хорошее во мне, и отдать ему его, каким бы маленьким этот кусочек ни был.

Я надеваю все черное, чтобы оплакать моих любимых, но это не на их похороны я собираюсь, а на его. Мне даже не нужно притворяться перед семьей и друзьями, потому что страдания залегли глубоко во мне, только я страдаю из—за Пика и Деклана, а не из—за Беннетта, на чьи похороны собираюсь ехать.

Я держусь подальше от любых новостей о Пике и Деклане, их похороны, наверное, уже прошли. Но показаться там было бы глупо. Я не могу связать себя с ними, чтобы подозрения не пали на меня. В конце концов, это я сплела паутину для всей этой игры.

Проводя темно—красной помадой по губам, я вспоминаю, какими теплыми они были, прижимаясь к Деклану. Его сладость обжигала их. Иногда я не могла контролировать мою любовь к нему, нуждаясь в большем, я ранила себя. Управляемая чистейшим желанием.

Я выпрямляюсь, рассматривая себя. Мягкие волны рыжих волос спадают на мои плечи, мои глаза впали от горя, которое разрушает меня, но глазные капли помогают вновь им засверкать голубым, что напоминает мне о глазах папы, которые сверкали ярче всех остальных. Потери окружают меня, это все, что я знала в жизни. Я провожу вниз по гладкой черной ткани платья и подготавливаю себя для похорон моего мужа, поскольку эта потеря, которую я принимаю всем сердцем. Беннетт ― одна из моих немногих побед, хоть и горько—сладкая.

День холодный и серый. Легкий туман покрывает холодную землю, пока я еду к кладбищу, на котором родители Беннетта владеют семейным участком. Я еду одна, черная вдова. Все в черном, включая лимузины и таун—кары, которые выстраиваются в линию на улице, окаймляя путь к безупречной земле, где Беннетт найдет покой.

Когда я паркую машину, я глубоко вздыхаю, перед тем как замечаю, что Болдуин идет в моем направлении, неся большой зонт над головой. Я не видела его с тех пор как отпустила на прошлой неделе. Беннетт умер, и настало время начать уничтожать напоминания о нем, включая вещи и людей. Мне всегда нравился Болдуин ― также, как и Клара ― но, когда я отпустила Болдуина, я попрощалась и с ней тоже. Они оба понимали мои аргументы. Расставаться с Кларой было тяжелее всего, потому что я всегда чувствовала с ней связь как с матерью, хотя она ею не была.

― Миссис Вандервол, ― говорит Болдуин, когда открывает мою дверь и берет мою руку, чтобы помочь выбраться из машины.

― Спасибо, ― шепчу я, мои глаза скрыты за темными очками.

Его глаза мягкие, наполненные беспокойством, и я догадываюсь, что он хочет что—то сказать, поэтому я дарю ему улыбку, наполненную печалью, и он кивает, разделяя боль, только моя боль обманчива.

Я беру его под руку, когда он ведет меня к месту захоронения, где стоит гроб Беннетта, окруженный многочисленными цветами и плачущими близкими. Я присоединяюсь к ним, когда слезы стекают по моему лицу и капают с моего подбородка. К мудаку, по которому они скорбят, во мне гноится чистая ненависть. И эти слезы не по нему ― они из—за него.

Когда я занимаю последний пустой стул рядом с матерью Беннетта, мои глаза встречают глаза Жаклин. Я хочу улыбнуться при виде этой жалкой женщины, но не делаю этого, и она быстро отводит от меня взгляд, переступая с ноги на ногу от неловкости. Она знает, что я знаю. Адвокат звонил мне на днях, чтобы рассказать, что встречался с ней, чтобы обсудить волю Беннетта и трастовый фонд их внебрачного ребенка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я сижу.

Время идет.

Произносятся слова надежды и славы и восхваления Господа.

Жизнь ― это дар, утверждает пастор.

Херня.

Звучат звуки дождя, и люди плачут сильнее. Многие останавливаются и предлагают мне свои соболезнования, и я притворяюсь, что слова, которые говорят здесь, на самом деле предназначены для Деклана и Пика. Я сижу и переношу их на них, почитая сегодня их жизни, а не Беннетта. Поэтому я киваю и быстро благодарю каждого человека, когда они один за другим поворачиваются ко мне спинами и уходят, опустошая кладбище.

Ричард и Жаклин останавливаются, и что не очень характерно для Ричарда, он обнимает меня, хоть и коротко, и напряженно. Когда он оглядывается на изменщицу, она склоняет голову в безмолвной скорби, прежде чем обнимает меня. Для приличия я обнимаю ее в ответ.

― Я ужасно сожалею, ― шепчет она с глубокой симпатией.

Я отстраняюсь, делая объятья короткими.

― Спасибо за то, что пришли.

― Звони, если тебе что—нибудь понадобиться, ― говорит она, я уверена, скорее для того, чтобы держать ее мужа в стороне, чем от искренности ко мне.

Я киваю, и Жаклин уходит к Ричарду, не говоря ни слова.

Только несколько человек задерживаются, когда мое сердце ухает в желудок при виде Кэллума, отца Деклана. Я целенаправленно скрывалась от всего, что напоминало о Деклане, потому что мое сердце не могло свыкнуться с болью, но когда взгляд Кэла встречает мой, я встаю и иду к нему.

Нежности, которая всегда была у него ко мне, уже нет. Только каменное лицо человека, который потерял своего сына.

― Кэл, ― шепчу я, подходя к нему, когда он стоит под большим деревом. Он не говорит. ― Я не ожидала увидеть тебя здесь.

― Твой муж был мужчиной, которым я всегда восхищался. Ты знаешь это.

Я киваю и почти в шоке от своего разбитого сердца, когда шепчу с рваным вдохом.

― Ваш сын... я сожалею.

Я пытаюсь держать себя в руках, насколько это возможно, как ожидается от делового партнера. Кем, по мнению Кэла, я была для Деклана. Но мы были влюблены, желали жить вместе и делили мечту о нашем ребенке ― ребенке, что жил в гниющей утробе матери.

― Жизнь несправедлива, дорогая, ― говорит он мне с шотландским акцентом, в котором я слышу Деклана. Я опускаю голову и удерживаю так сильно, как только могу, его голос, чтобы никогда его не потерять, когда руки Кэла обхватывают мои щеки. Смотрю в его лицо ― оно размыто, из—за наворачивающейся агонии в моих глазах. Он медленно проводит большим пальцем по моей коже и собирает слезы, когда наклоняет голову и говорит:

― Забавно, не так ли?

Я моргаю несколько раз на его странные слова, прежде чем он продолжает:

― Оба мужчины… убиты в их собственных домах с разницей в несколько дней, и полиция не может найти виновных.

От его слов по моему позвоночнику проходит холод, и прежде чем я могу сформировать мысль, он целует меня в лоб и уходит. Я смотрю на его спину, на которую капает дождь, и падаю на колени в грязь. Он уходит последним, и я остаюсь одна. Руки тонут в сырой земле, и я безмолвно кричу, но в моей голове звук слишком громкий.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

 

Уже прошло две недели с похорон Беннетта, и с того момента, когда я смогла посмотреть в глаза моему любимому отцу. Я совершенно одинока и словно постепенно опускаюсь ко дну. Ничего не осталось для меня в этом мире, и единственное место, которое приносит мне некоторое успокоение, это мои сны, поэтому я сплю. Я привыкла во снах видеть Карнеги, принца, который превратился в гусеницу. Мой отец как—то раз рассказывал о нем, когда я была маленькой девочкой, но, когда я прикрываю глаза, я вижу Деклана. Прибывая во сне, я мечтаю о том, как могла бы сложиться наша совместная жизнь: мы жили бы в Шотландии в особняке, про который он мне рассказывал, и у нас был бы ребенок, мы бы любили друг друга. Эти образы словно накрывают меня теплым одеялом, но в ту минуту, когда я открываю глаза, меня приветствует пронизывающая холодность и равнодушие настоящего, напоминая мне, что сказки ― это всего лишь гребанная ложь и ничего больше.