Прозвища казаков донских и кубанских станиц. Казачья жизнь - Геннадий Коваленко

Грушевская станица. Прозвище станицы: «Бугаи колоколами трезвонили»

Ославились грушевцы не потомкам на славу, а людям забаву. Сами были остры на язык. Над соседями любили посмеяться. Да забыли казаки народную мудрость: не смейся, горох, не лучше бобов: размокнешь – и сам лопнешь. Да иной смех, как на грех: вырвется, и человек обидится. Вот так смеяться смеялись, и сами на остёр язык попались.

Наняли грушевцы пастуха, стадо станичное пасти да костями по степу трясти. Пастух вроде справный, да мало кто знал, что на выпивку славный. Весна пролетела, да лето настало. Солнце в зените, а пастух худобе – извините. Хватил из бутылочки, да и придремал в холодке. Спит, седьмой сон видит. А коров да бугаёв на речку гнать пора, поить, а там и на стойло – доить. Помыкалась худоба без пастуха, да и заспешила напрямки к речке. Да на пути станица. Бабы то, известное дело, на стойле, коров дожидаются, а казакам в обед сладко спится – дремлет станица.

Вот так станичное стадо грушевских казаков, по недогляду, как пастуха, так и местных жителей, зашло на станичный майдан. Прёт худоба гуртом, что с них возьмёшь – скот, скотом. Майдан запрудили, плетень повалили, да и вошли в звонницу. А в церкви, не попа не дьяка, был звонарь, да и тот задремал собака.

Впутались быки в верёвку колокола, да и стали. Дальше то проходу нет. Ревёт на всю ивановскую худоба, тут и мёртвого поднимут их гроба. Тут и казаки глаза продрали. Схватили, кто байдик, кто кнут, кагалом на майдан бегут. Стали казаки быков выгонять вон, и начался тут беспорядочный колокольный звон. А бык тот от звона совсем сбесинел, чем больше рвётся, тем звон отчаянней раздаётся. Люди потом говаривали, что чуть ли не в Новочеркасске звон тот слышали. Сбежалась на него вся станица, себя показать, да повеселиться. Отсюда и пошло прозвище грушевских казаков: «Бугаи колоколами трезвонили».

Гундоровская станица. «Простачки», «Обрезанцы», «Телушки»

Расскажем теперь прозвища станицы Гундоровской. Лихие казаки гундоровцы, а прозвища у них обидные. « Дражнят их просточками», « обрезанцами», « телушками». Прозвища «соленые», не во всяком обществе расскажешь историю их происхождения. Просим и читателей извинить нас за некоторую вольность.

Ехал как то казак гундоровец на подводе по своим делам. Видит – идет казачка, да такая стройная, красивая, молодая – кровь с молоком. Идёт будто пританцовывает, так, что молодца в жар бросает. Да казак сам молодой, да красивый, в самом расцвете сил. Оно, конечно, одному ехать скучно. Подъехал он к казачке, говорит: « Садись, подвезу красавица…»

Казачка внимательно посмотрела на казака, будто цыган жеребца оценивает, да и села на подводу. Едут, молчат. Думает казак, как же дело начать, разговор завести. И хочется ему и колется и маманя не велит. Вот он и говорит:

– Как же это ты красавица не побоялась ехать одна со мной? Ведь ты меня не знаешь, вдруг, прости Господи, случится чего то такое…?

Казачка посмотрела на него, стрельнула глазом, да и в ответ:

– Ну и простачки же, гундоровцы… вон лесочек, сворачивай скорее….

О дальнейшем умолчим… Расстался казак с казачкой полюбовно, да вместо того, чтобы язык за зубами держать, сболтнул он с дуру в станице Митякинской про простачка. А станичникам, только того и надо. Зуб у них на гундоровцев был и не малый. С тех пор гундоровцы и стали «простачками».

А тут ещё одна напасть. Как то случилось в той же Гундровской станице следующее происшествие. Приставал дед к одной молодой снохе, чей муж на действительной был. Как говорится, седина в бороду, бес под ребро. Приставал, да приставал, просто проходу не давал. А сноха была бойкая, но надоел ей дед страсть как. Вот она ему и говорит как то – приходи. Один раз, думает она, рожает казачку мать, один раз и отвечать. Сама же припрятала бритву, да и в нужный момент и отчекрыжила причиндал у деда. Дед в крик и домой: куды ж делся братцы… мой.

Бабы народ, как известно, мстительный. Так она еще и подала жалобу станичному атаману и к жалобе приложила вещественное отчекрыженное доказательство деда. А атаман был большой службист и педант, подал рапорт окружному атаману. Да чтобы все было по закону, он к своему рапорту також приложил вещественное доказательство. Что было дальше – не знаем, злые языки говорят, что дело дошло до Войскового атамана. Прочёл атаман рапорт и в ярость пришёл: разгоню, мол обрезанцев этих к… Вот так об этом узнали казаки других станиц. От того и стали казаки гундоровцы – «обрезанцами».

Ну а про «телушку…» мы промолчим, прозвище это, совсем уж неприличное.

Добринская станица. «Кабарга»

Наметил однажды окружной атаман под Троицу добринских казаков посетить. С визитом, стало быть, явиться. По обычаю высокое начальство всегда вся станица с торжеством встречала. Оно, как известно, атаманам пышки, а казакам шишки. Хочется станичному отличиться, а казакам головная боль. А после официальной церемонии да разговоров по поводу жизни полагалось атамана со свитой на хоперском бережке потчевать осетринкой да севрюжкой. Вот пока атаман вникал в дела станичные, рыбаки по реке сеть раскинули.

Через часок-другой именитый люд потихоньку от церкви на гульбище потянулся, ушица должна была быть знатной, да и на беленькую станичный не поскупился из станичных сумм. А тем временем какой-то местный хитрец решил из казенной снасти осетринкой, да другой рыбкой поживиться. Станичники Богу молятся, а он воровством неволится. Выбрал что попалось, да шутки ради умотал в пятиперстовых ячейках валявшуюся неподалеку кабаргу – лошадиный хребет с ребрами.

Когда дерябнули казаки по чарке под зелень и вода для ушицы в казане закипела, а терпковатый дымок аппетит разогнал – засучили кто по моложе порты с лампасами, спустились к речке, ухватились за прожилины, потянули… Вдруг из воды показалось нечто странное, похожее на раскорячившегося метрового рака. Атаман даже присел:

– Так это ж, так твою мать, кабарга! – оторопело обвел он глазами станичную братию. – Ух, черти!.. Рыбы, и той словить не можете!

Сконфуженные казаки переглядывались: неловко вышло. Одним словом: рыбаки ловили рыбу, а поймали рака, целый день они искали, где у рака срака.

Весть о том, как добринцы окружного атамана чуть кабаргой не угостили, моментально разнеслась по хоперским станицам. С тех пор люди, оказавшиеся в незадачливом положении, кроме насмешливого – «Кабарга!», в свой адрес другое обзывательство редко слышали.

Станица Егорлыцкая. «Стрепетятники»

В станице Егорлыцкой часто засухи случались. А как известно, коль будет дождичек в маю, всё казакам по… Собрались стрики станичном правлении, говорят атаману, надобно, мол, крестный ход совершить. Молить Бога, чтоб дождя ниспослал хоть немного. Божью Матерь молить да святому Никлоле, чтоб дождей было поболе, да пророку Илье.

Отправили депутацию к батюшке. Кланяются ему, да спрашивают, не поможет, мол, ваше священство нашему степенству? Коль будет дождь, будет казаку и пашеница и рожь. А тот дождь, будь он окаянн, идёт не тогда когда просим, а когда жнём, да сена косим.

– Отчего ж не помочь – говорит батюшка – казаку молебны завсегда потребны.

– Ну, Бог тебе тогда батюшка в помощь! – ему в ответ атаман.

А поп то из бойких, за словом не лезет в карман.

– Эх, честна станица, и ты господин атаман, Господь то Бог занемог, а вот ты бы мне помог. Собери ка со станицы ругу, за ту мою услугу.

Ударил батюшка с казаками по рукам, да и в назначенный день все собирались в церкви. Отстояли станичники утреню и литургию, взяли, кто образа, кто хоругви и пошли крёстным ходом в степь. Впереди идут старики с иконами, да старухи с поклонами. За ними – батюшка, одетый в фелонь и епитрахиль, несет свой крест, един как перст. Машет кадилом, да взывает к небесным силам. А за ним уже клир поет богородичные гласы. За клиром казаки с казачками, валят целыми пачками.

Идут чин по чину, чтоб избыть свою кручину. Всё славно да степенно. А тут, как на грех, из падинки, стайка стрепетов выскочила. Крестный ход увидели и замерли, глядят будто удивляются. А батюшка то, охотник был азартный, страсть как это дело любил. Оно то, как известно: охота та, пуще неволи. Точно говорят, что горбатого могила исправит.

Как завидел батюшка стрепетов, так в голове будто помутилось. Забыл и про крёстный ход, какой там молебен!? Кому он потребен!? Одна беда, ружья нет. А в руках кадило, была не была, метнул его во вспорхнувших стрепетов. Да то кадило, незнамо куда угодило. Сорвал с груди крест и его вслед. И то ж в белый свет как в копеечку. Кадило то быстро станичники нашли. Уголёк из него выпал, да на сухую траву попал, а та, и занялась. А вот крест, как в воду канул. Всей станицей искали, и искать устали. Сплюнул батюшка с досады, перекрестился и говорит: