Путь на Амальтею. Стажеры (сборник) - Аркадий и Борис Стругацкие

– Амальтее грозит голод, – сказал Сантор Ян. – Вашим командиром будет прославленный межпланетник, тоже выпускник нашей Школы, Алексей Петрович Быков. Вашим старшим штурманом будет весьма опытный космогатор Михаил Антонович Крутиков. В их руках вы пройдете первоклассную практическую школу, и я чрезвычайно рад за вас.

О том, что в рейсе принимают участие Григорий Иоганнович Дауге и Владимир Сергеевич Юрковский, Жилин узнал позже, уже на ракетодроме Мирза-Чарле. Какие имена! Юрковский и Дауге, Быков и Крутиков. Богдан Спицын и Анатолий Ермаков. Страшная и прекрасная, с детства знакомая полулегенда о людях, которые бросили к ногам человечества грозную планету. О людях, которые на допотопном «Хиусе» – фотонной черепахе с одним-единственным слоем мезовещества на отражателе – прорвались сквозь бешеную атмосферу Венеры. О людях, которые нашли в черных первобытных песках Урановую Голконду – след удара чудовищного метеорита из антивещества.

Конечно, Жилин знал и других замечательных людей. Например, межпланетника-испытателя Василия Ляхова. На третьем и четвертом курсах Ляхов читал в Школе теорию фотонного привода. Он организовал для выпускников трехмесячную практику на Спу-20. Межпланетники называли Спу-20 «Звездочкой». Там было очень интересно. Там испытывались первые прямоточные фотонные двигатели. Оттуда в зону абсолютно свободного полета запускали автоматические лоты-разведчики. Там строился первый межзвездный корабль «Хиус-Молния». Однажды Ляхов привел курсантов в ангар. В ангаре висел только что прибывший фотонный танкер-автомат, который полгода назад забросили в зону абсолютно свободного полета. Танкер, огромное неуклюжее сооружение, удалялся от Солнца на расстояние светового месяца. Всех поразил его цвет. Обшивка сделалась бирюзово-зеленой и отваливалась кусками, стоило прикоснуться к ней ладонью. Она просто крошилась, как хлеб. Но устройства управления оказались в порядке, иначе разведчик, конечно, не вернулся бы, как не вернулись три разведчика из девятнадцати, запущенных в зону АСП. Курсанты спросили Ляхова, что произошло, и Ляхов ответил, что не знает. «На больших расстояниях от Солнца есть что-то, чего мы пока не знаем», – сказал Ляхов. И Жилин подумал тогда о пилотах, которые через несколько лет поведут «Хиус-Молнию» туда, где есть что-то, чего мы пока не знаем.

«Забавно, – подумал Жилин, – мне уже есть о чем вспоминать. Как на четвертом курсе во время зачетного подъема на геодезической ракете отказал двигатель и я вместе с ракетой свалился в совхозное поле под Новоенисейском. Я несколько часов бродил среди автоматических высокочастотных плугов, пока к вечеру не наткнулся на человека. Это был оператор-телемеханик. Мы всю ночь пролежали в палатке, следя за огоньками плугов, двигающимися в темном поле, и один плуг прошел совсем близко, гудя и оставляя за собой запах озона. Оператор угощал меня местным вином, и мне, кажется, так и не удалось убедить этого веселого дядьку, что межпланетники не пьют ни капли. Утром за ракетой пришел транспортер. Железный Ян устроил мне страшный разнос за то, что я не катапультировался…

Или дипломный перелет Спу-16 Земля – Цифэй Луна, когда член экзаменационной комиссии старался сбить нас с толку и, давая вводные, кричал ужасным голосом: «Астероид третьей величины справа по курсу! Скорость сближения двадцать два!» Нас было шестеро дипломантов, и он надоел нам невыносимо – только Ив, староста, все старался нас убедить, что людям следует прощать их маленькие слабости. Мы в принципе не возражали, но слабости прощать не хотелось. Мы все считали, что перелет ерундовый, и никто не испугался, когда корабль вдруг лег в страшный вираж на четырехкратной перегрузке. Мы вскарабкались в рубку, где член комиссии делал вид, что убит перегрузкой, и вывели корабль из виража. Тогда член комиссии открыл один глаз и сказал: «Молодцы, межпланетники», и мы сразу простили ему его слабости, потому что до тех пор никто еще не называл нас серьезно межпланетниками, кроме мам и знакомых девушек. Но мамы и девушки всегда говорили: «Мой милый межпланетник», и вид у них был при этом такой, словно у них холодеет внутри…»

«Тахмасиб» вдруг тряхнуло так сильно, что Жилин опрокинулся на спину и стукнулся затылком о стеллаж.

– Черт! – сказал Юрковский. – Все это, конечно, нетривиально, но, если корабль будет так рыскать, мы не сможем работать.

– Да уж, – сказал Дауге. Он прижимал ладонь к правому глазу. – Какая уж тут работа…

По-видимому, по курсу корабля появлялось все больше крупных метеоритов, и суматошные команды противометеоритных локаторов на киберштурман все чаще бросали корабль из стороны в сторону.

– Неужели рой? – сказал Юрковский, цепляясь за нарамник перископа. – Бедная Варечка, она плохо переносит тряску.

– Ну и сидела бы дома, – злобно сказал Дауге. Правый глаз у него быстро заплывал, он ощупывал его пальцами и издавал невнятные восклицания по-латышски. Он уже не сидел на корточках, он полулежал на полу, раздвинув для устойчивости ноги.

Жилин держался, упираясь руками в казенник и стеллаж. Пол вдруг провалился под ногами, затем подпрыгнул и больно ударил по пяткам. Дауге охнул, у Жилина подломились ноги. Хриплый бас Быкова проревел в микрофон:

– Бортинженер Жилин, в рубку! Пассажирам укрыться в амортизаторах!

Жилин шатающейся рысцой побежал к двери. За его спиной Дауге сказал:

– Как так в амортизаторы?

– Черта с два! – отозвался Юрковский.

Что-то покатилось по полу с металлическим дребезгом. Жилин выскочил в коридор. Начиналось приключение.

Корабль непрерывно мотало, словно щепку на волнах. Жилин бежал по коридору и думал: этот мимо. И этот мимо. И вот этот тоже мимо, и все они мимо… За спиной вдруг раздалось пронзительное «поук-пш-ш-ш-ш…». Он бросился спиной к стене и обернулся. В пустом коридоре, шагах в десяти от него, стояло плотное облако белого пара: совершенно такое, как бывает, когда лопается баллон с жидким гелием. Шипение быстро смолкло. По коридору потянуло ледяным холодом.

– Попал, гад, – сказал Жилин и оторвался от стены. Белое облако ползло за ним, медленно оседая.

В рубке было очень холодно. Жилин увидел блестящую радугой изморозь на стенах и на полу. Михаил Антонович с багровым затылком сидел за вычислителем и тянул на себя ленту записи. Быкова видно не было. Он был за кожухом реактора.

– Опять попало? – тоненьким голосом крикнул штурман.

– Где наконец бортинженер? – прогудел Быков из-за кожуха.

– Я, – отозвался Жилин.

Он побежал через рубку, скользя по инею. Быков выскочил ему навстречу, рыжие волосы его стояли дыбом.

– На контроль отражателя, – сказал он.

– Есть, – сказал Жилин.

– Штурман, есть просвет?

– Нет, Лешенька. Кругом одинаковая плотность. Вот ведь угораздило нас…

– Отключай отражатель. Буду выбираться на аварийных.

Михаил Антонович на вращающемся кресле торопливо повернулся к пульту управления позади себя. Он положил руку на клавиши и сказал:

– Можно было бы…

Он остановился. Лицо его перекосилось ужасом. Панель с клавишами управления изогнулась, снова выпрямилась и бесшумно соскользнула на пол. Жилин услышал вопль Михаила Антоновича и в смятении выскочил из-за кожуха. На стене рубки, вцепившись в мягкую обивку, сидела полутораметровая марсианская ящерица Варечка, любимица Юрковского. Точный рисунок клавиш управления на ее боках уже начал бледнеть, но на страшной треугольной морде все еще медленно мигало красное изображение стоп-лампочки. Михаил Антонович глядел на разлинованную Варечку, всхлипывал и держался за сердце.

– Пшла! – заорал Жилин.

Варечка метнулась куда-то и пропала.

– Убью! – прорычал Быков. – Жилин, на место, черт!

Жилин повернулся, и в этот момент в «Тахмасиб» попало по-настоящему.

Амальтея, «Джей-станция»Водовозы беседуют о голоде, а инженер-гастроном стыдится своей кухни

После ужина дядя Валнога пришел в зал отдыха и сказал, ни на кого не глядя:

– Мне нужна вода. Добровольцы есть?

– Есть, – сказал Козлов.

Потапов поднял голову от шахматной доски и тоже сказал:

– Есть.

– Конечно, есть, – сказал Костя Стеценко.

– А мне можно? – спросила Зойка Иванова тонким голосом.

– Можно, – сказал Валнога, уставясь в потолок. – Так вы приходите.

– Сколько нужно воды? – спросил Козлов.

– Немного, – ответил дядя Валнога. – Тонн десять.

– Ладно, – сказал Козлов. – Мы сейчас.

Дядя Валнога вышел.

– Я тоже с вами, – сказал Грегор.

– Ты лучше сиди и думай над своим ходом, – посоветовал Потапов. – Ход твой. Ты всегда думаешь по полчаса над каждым ходом.

– Ничего, – сказал Грегор. – Я еще успею подумать.

– Галя, пойдем с нами, – позвал Стеценко.

Галя лежала в кресле перед магнитовидеофоном. Она лениво отозвалась: