Мифы и легенды старой Одессы - Олег Иосифович Губарь

саженей. Характерно, что Еврейское чумное кладбище, в отличие Русского чумного, примыкало непосредственно к основному, не вполне корректно выражаясь, «здоровому» кладбищу. В настоящее время Чумка, или Чумная гора, — искусственная насыпь, куда арестантской ротою когда-то свозился перемолотый колёсами щебень, составлявший покрытие проезжей части одесских улиц, и прочий бытовой мусор, — с лихвой покрывает небольшое ретроспективное Русское чумное кладбище, тогда как Еврейское чумное кладбище лишено какой-либо насыпи и частично застроено. Насыпка искусственного холма над Чумным кладбищем осуществлялась не только одесской арестантской ротой. 30 марта 1832 года на этот счет опубликовано специальное постановление, назначавшее одним из мест свалки грунта от выборки под фундаменты зданий и сооружений, колодцев, цистерн, погребов и т. д. территорию «на старом чумном кладбище».

Параллельно решался другой, быть может, наиболее проблематичный в данном контексте вопрос: на каком участке Городского кладбища располагались могилы зачумленных, погребённых в самом начале эпидемии, когда страшная болезнь ещё не была диагностирована (или же попросту игнорировалась). О том, что погибшие от чумы до 18 августа 1812 года погребались на городском кладбище «без ведома начальства» сообщает и А. А. Скальковский. 29 октября 1826 года одесский полицмейстер Василевский, член Строительного комитета коммерции советник Рено и прораб титулярный советник Кривчиков сообщили Строительному комитету: «… Пригласив титулярного советника Савоини, осматривали места, где погребены тела умерших от чумы людей. По расспросам старожилых граждан и священников никто не мог указать чумных мест на общем кладбище, и г-н Савоини, по давности времени, не зная также насто-яще оных, указал, однако, два, полагая таковые чумными. Сии удобным кажется в отвращение, дабы не были рыты вновь могилы, обнесть деревянным барьером и в средине поставить крест с надписью. На чумных кладбищах, состоящих за чертою порто-франко, кои Комитет полагает обнесть каменною оградою, способнее, кажется, насыпать могилы, сколь можно возвышеннее, ибо как близ сих мест прогонится для пастьбы городской скот и идет проезжая дорога, то посему скотом и проезжим стена может быть обрушиваема, камень будет растаскиваем, чрез что ежевременно должно будет подчинять с значительными на то издержками. Могил же довольно высоко высыпаемая, и даже без окопа рядом, может служить навсегда, и хотя временем и станет оседать, но тем прочнее сделается. Сверх того чрез каменную ограду могут лазать собаки и рыть землю; так же если вокруг обнесённой стены не будет оставлено входа, то неудобно делать полиции розысков, и подозрительные люди будут иметь случай укрываться там в ночное время. По сим представляющимся неудобствам признаём насыпь могил на чумных местах несравненно выгоднее, нежели каменные стены. Таким только образом и все кладбищные места по городской земле должно высыпать могилами. Сия мера действительно поможет к отвращению всякой опасности и будет существовать долговременно (…)».

15 декабря 1826 года коммерции советник Жан Рено и титулярный советник Михаил Кривчиков представляют в Строительный комитет «… скопировку пространства, занимавшегося до 1814-го года погребением умерших на общем Городском кладбище, каковое по обмеру нашему в окружности выходит на 280 погонных сажень». 23 декабря того же года Комитет поручил военному инженеру, штабс-капитану Иоганну Кругу «по представленной скопи-ровке составить смету на отгорожу опасного места в общем кладбище».

А где же упомянутая скопировка Старого кладбища, запечатлевшая его, можно сказать, архаический этап? Суть в том, что изучавшие до меня «Дело о чумных кладбищах» исследователи просто-напросто не обратили внимания на крохотный и крайне неопрятный клочок бумаги, вклеенный меж двумя стандартными большими листами, с едва различимым карандашным рисунком. Им и в голову не могло придти, что это безобразие могло быть официальным документом, по которому когда-то предстояло составить смету! И, тем не менее, это поистине уникальнейший документ. На плане размером в два спичечных коробка начертана кладбищенская ограда, главные ворота, строящийся храм Всех Святых, оконтурен участок, на котором производились захоронения до начала чумной эпидемии, с указанием его размеров. Мало того, чтобы не было ошибки, автор плана привязал границы участка к самым приметным, самым известным могилам — Шабер и Клёнова. Евтей Карпович Кленов — известнейший фигурант ранней истории Одессы. Его могила сохранялась до самого разрушения Старого кладбища. Что касается «могилы девицы де Шабер» — это поистине легендарное захоронение, породившее массу легенд, связанных с привидениями, по крайней мере, в 1820-1830-х годах. Ее отец, коллежский секретарь Антоний Петрович Шабер, в 1809–1811 годах был переводчиком Черноморского департамента, а в 1811–1815 годах служил преподавателем французского языка в младших классах Одесского благородного института, чуть позже преобразованного в Ришельевский лицей, летом 1812 года получил участок под застройку близ Нового базара. Именитый гражданин Кленов скончался 21 февраля 1810 года, его могила маркирует одну из сторон архаического участка кладбища.

В начале 1810-х годов занятая погребениями часть Городского кладбища представляла собой небольшой прямоугольник с периметром менее 600 метров. Обширное пространство вокруг Всехсвятской церкви оставалось совершенно свободным до самого начала 1840-х годов. Учитывая, что недостатка в свободных местах не было, то есть захоронения находились на некотором, нередко значительном удалении друг от друга, располагались хаотично, вне каких-либо нумерованных линий и кварталов, а значительная часть надгробных памятников пребывала в заброшенном состоянии.

И чтобы завершить рассмотрение архивного «Дела о чумных кладбищах», прибавим следующее. 9 декабря 1827 года городской полицмейстер Василевский доложил в Строительный комитет о том, что «во всех урочищах около чумных кладбищ покопаны рвы».

Граф М. С. Воронцов не зря беспокоился о приведении в порядок чумных кладбищ. Через год, как он утвердил счета на эти мероприятия, вспыхнула новая чумная эпидемия. В 1829 году жертв «чумной заразы» — 180 горожан — хоронили рядом с погибшими в 1812-м, и генерал-губернатор распорядился воздвигнуть на вершине насыпи камень с надписью о предполагаемом устройстве здесь «памятника для усопших от чумы». В «Одесском вестнике» от 9 мая 1868 года сообщается о том, что в 1830-х годах на вершине Чумки, с южной стороны, стояла вертикально плита из мальтийского камня с надписью: «Здесь граф М. С. Воронцов предположил устроить памятник над гражданами Одессы, умершими от чумы в 1812 году». Вследствие того, что холм продолжали насыпать, плита эта оказалось на крутом южном склоне, и до нее нелегко было добраться.

Чума 1837 года унесла 108 жизней: из 125 заболевших выжило лишь 17.

* * *

Коль скоро мы говорим об истории чумных кладбищ, надо хотя бы слегка коснуться истории карантинного некрополя, на котором в разные годы тоже упокоились жертвы эпидемий. Это тем более уместно, что и о нём бытуют самые невероятные легенды, мифы, вплоть до локализации этого погоста по улице Маразлиевской.

Известно, что впервые чума посетила