…Но где-то копилось возмездье - Александр Володин

Служанка. Обращайся к его милости как должно, шут!

Шут. Да ведь мы с тобой теперь почти что собратья, куплетист? Скажи ей.

Петруччо. Ты прав, почти собратья.

Шут. Почему же ты смотришь на меня сверху вниз, приятель?

Петруччо. Тебе это кажется.

Шут. Хотя, верно. Это я по привычке смотрю снизу вверх.

Петруччо. Возможно.

Шут. Что же, когда-нибудь ты мне и за это заплатишь.

Служанка (выталкивая его). Слов не понимает.

Шут. Видишь, как со мной? Смотри, плата растет!

Служанка. Прошу прощенья, ваша милость.

Петруччо. Говоришь, она расстроилась?

Служанка. Она надеялась, что у вас более завидная участь. Честно говоря, я тоже надеялась.

Петруччо. Как видишь, она менее завидная.

Служанка. Госпожа изъявила желание поговорить с вами наедине. Ей отвели комнату для гостей.

Петруччо. Не хотелось бы лишний раз появляться. Ненужные вопросы.

Служанка. Тогда можно еще проще. Сейчас она как раз здесь, поблизости. Если вы не против… Госпожа!

Через мгновенье появилась Она. Время сказалось и на ней, она немного поблекла. Стояла, пристально глядя на Петруччо.

— Видно, жизнь и тебя не обласкала.

Петруччо. У меня отличное самочувствие, превосходно идут дела, единственное, что немного беспокоит — замечательное настроение.

Она. Почему ты не подошел ко мне?

Петруччо. Не хотел тебя смущать.

Она. Чего там. Теперь… Что бы со мной не происходило — все равно смешно. Дама, от которой так смешно улепетнул поклонник. Но меня одно утешает: что бы с ними не происходило, мне тоже смешно. (И вдруг вскричала.) Мое сердце пустует, злодей ты мой!..

Петруччо. Но как же теперь? Что же — теперь! Ты всегда была умней, скажи!

Она. А я знаю? Теперь — ничего…

Петруччо. Нет!

Она не ответила.

— Нет!

Она не отвечала.

В парадной зале взорвались аплодисменты. Слышны возгласы, короткие мужские, пронзительные женские: «Браво!» В двери появился куплетист. За ним повалили гости. Не обошлось без забавного недоразумения: его самого едва не затолкали. Усталый певец протягивал руки поклонникам. Дамы трепетали поодаль, ожидая своей минуты. Смелые решались приблизиться, бормотали беспомощные слова. Певец тоже робел, но внимательно выслушивал каждую.

— И главное, смело! Смело! — оглядываясь, переговаривались молодые.

Вот это место: «Ничтожество в роскошном одеянье!» И ты граф! Мог принять на свой счет!

Да это мог принять на своей счет не он один!.. И вот вам пожалуйста, властитель дум. А мы говорим, никого нет!

— Смотрите, граф обнял его. Все-таки молодчина, умеет стать выше этого.

Петруччо и Она стояли у противоположных стен, через головы гостей смотрели друг на друга.

— Как вам? — обратились к Куплетисту № 18, который тоже здесь.

— Не знаю, может быть я и тупица, но мне не все, мягко говоря, понятно. Нет, конечно, гениально, кто спорит! «Над простотой глумящаяся ложь.» А так — что говорить, просто на одном дыхании.

— Выхватить случайную строчку — это не довод! — возмутилась девушка.

— Положим, и в случайности должна быть гармония, — возразили ей.

— Но «чем случайней, тем вернее!» — сказал поэт. А здесь и случайно, и неверно.

— Ну уж, если совсем строго судить, то в строфах нет логической общей связи.

— Поразительно! Почему никто ничего не понимает! — вскричала девушка. — По-моему, тут сплошная логика! Тут логика сплошная!

— А я считаю, что все это вы напрасно, — заметил знаток. — Ничего такого я здесь не вижу.

— Чего — такого?

— Ну, такого, о чем вы здесь говорили.

— Мы говорили разное.

— Да, есть досадные срывы, есть просчеты, порой чего-то и не хватает. Сочинил строчку, поставил точку — и все. А глядь — недоделано.

— Не знаю, а мне, если хотите, недостает внутреннего трагизма.

— Да перестаньте вы, господа! — вмешался Хозяин. — И трагизм есть, и все. Но вот я послушал — и на душе у меня светло! Да эта штука посильней, нежели «Божественная комедия» Данте Алигьери! От всех нас низкий вам поклон!

И снова все дрогнуло от грома аплодисментов и ликующих восклицаний. Аплодировали и оппоненты.

Как вдруг — для двоих смолкло все. Люди сделались беззвучны. И Она в тишине сказала:

— Смотри, Петруччо, какие все сделались хорошие. Были бы такие всегда, как прекрасно стало бы жить! А я и не слышала, что он там такое пел, что все сделались такие. Попросить бы списать слова.

Петруччо. Начинает как-то так: «…Я смерть зову. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья… Над простотой глумящаяся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…» Дальше не помню. Боюсь, что такое дается один раз. Если больше у него не получится — будет терзаться до конца жизни.

Она. А я ведь тоже думала обо всем этом!

Петруччо. И я думал об этом. Об этом все, собственно, думают.

Она. Отец мой скончался от вина. Подруги надо мной потешаются. Герцог опять собирается воевать, у него никогда это не получалось, опять куда-нибудь эвакуируемся. Речка наша обмелела, в доме холод, нет денег на дрова… Достоинство, что просит подаянья… Платья, которые не понадобятся в дороге, я продала, так что на первое время нам хватит.

Петруччо. Как хорошо, что речка обмелела! Как хорошо, что дороги дрова! А герцог, что воюет неумело — прощай! Качай без нас свои права! Отныне как безмерны будут ночи! Отныне как огромны будут дни! Как светел этот мир, наш дом как прочен! А годы, что остались, как длинны!

На сцену вышла гримерша. Она постарела. Небрежно кладет на лицо Петруччо серый тон. Затем подошла к его женщине.

Она. Мне не надо.

Гримерша. Прости, подруга, замоталась.

Реквизитор разбрасывает действующим лицам разнообразную рвань, закопченные чугунки, котелочки.

Меркнет свет.

Осторожные костры горели на голом склоне. Здесь обитали беженцы:

— Кто это здесь? Расположился. Это наше место, мы занимали.

— На кладбище место займи.

— Тут плащ был свернутый. Где плащ?

— Кинь ему.

— Мама, он ко мне пристает!

— Не пищи, кому ты нужна, сопливка!

— Тут лепешка лежала, кто лепешку спер?

— Старик здесь сшивался.

— Вот он ко мне и приставал!

— Нужна ты ему, он лепешку стащил. Куда старик пошел, кто видел?

— Ни у кого ничего нет, а у него лепешки.

От костра к костру.

— Холодрыга.

— Хороший герцог начинает войну весной, а не осенью.

— А если ихний герцог обозвал нашего герцога осенью, что же ему, терпеть полгода?

— А поговаривают, что это наоборот наш герцог обозвал ихнего «прелюбодей».

— Ну, наш герцог мог себе это и позволить. Кто он по знатности и кто — тот. Можно сравнить?

— А я слышал, что все же это именно ихний герцог обозвал нашего «прелюбодей». А уж в ответ на это наш герцог возразил, что он сам прелюбодей.

— Ну и обратили бы это в шутку. А то сразу воевать…

У ближнего костра Петруччо, Служанка, Шут.

Шут. А вот ты, наша милость, вращался в тех кругах, наверное в курсе. Наш-то, по знатности, на каком примерно месте?

Петруччо. Давно было, давно, не помню. Кажется, делит с кем-то первое и второе место. Не помню, с кем… Но заметьте — дикость: судьба ловит нас на пустяках. И карает, не разобравшись. Кто попадется под руку! А вот исправить свою ошибку уже не может. И вот, она мертва. Она хотела что-то мне сказать. Это было видно по глазам. То, что помогло бы мне жить дальше. Ведь надо жить дальше. И не успела сказать — как.

Шут. Вот тут ты прав. Парадокс! Кому, наоборот, абсолютно нечего сказать — тот обязательно воспользуется случаем. Рядом со мной, какой-то ландскнехт. Испускает дух. Его последние слова были: «С завтрашнего дня бросаю курить». А знакомый трактирщик…

Петруччо. Все бегут, ливень, паника, слышно, как пули хлещут по воде, а она хохочет, что-то ее насмешило… С другим, с таким же веселым, как она, ей, наверно, было бы лучше. И она, главное, жила бы! Но кто он — другой? Перебираю — не нахожу.

Служанка. Не вините себя, сударь. У госпожи была счастливая жизнь. Сколько женщин живут вовсе без любви? Возьмите хоть меня. Сердце мое пустует.