Простые слова - Адин Штайнзальц

Не следует слишком далеко отклоняться от «грубых» ее законов, хотя в принципе и это возможно. В поисках нужной дороги мы можем оказаться в пустыне, и это должно подсказать нам, что мы выбрали не тот путь и заблудились. И, к сожалению, никакие знания не могут стать гарантией того, что модель поведения избрана верно, — ведь можно наизусть знать все правила, а поступать все равно ошибочно.

Все вышесказанное можно проиллюстрировать старой-престарой притчей[3]. Г-сподь, создав человека, сказал: «…создадим человека по образу и подобию нашему…» («Бытие», 1:26). По традиции считается, что Творец обращался к ангелам. Если это так, то Его замысел не слишком удался, ибо люди совсем не похожи на ангелов. В соответствии с другим толкованием, Он обращался ко всему живому, ко всей природе[4]. В этом случае слова «по образу и подобию нашему» означают следующее: пусть каждый внесет свой вклад в его создание, пусть и лиса, и голубь, и тигр, и коза, и паук, и пчела вложат в человека частицу себя (что сделали также и ангелы, и демоны). Мы, люди, сочетаем в себе многие качества других живых существ. Кому-то досталось больше черт от козы, кому-то — от лисы, но в целом в каждом, в разных пропорциях, заложены все свойства, существующие в природе. С этой точки зрения мы являемся итогом сложения всех ее компонентов. Мы обязаны учиться у «братьев наших меньших» и молиться о том, чтобы Б-жественная искра разума, дарованная человеку Г-сподом, помогла нам принимать верные решения.

Добро

В древности единым понятием «добро» определяли все, что представлялось людям хорошим, положительным и относилось к трем категориям явлений: приятное, полезное и моральное. До сих пор о приятном человеке говорят, что он «добрый малый», о пригожем парне — «экий добрый молодец!», о пище, вкус которой нам нравится, — «добрая еда», о резвом жеребце — «добрый конь». Полезные вещи и предметы тоже хороши, хотя и не всегда приятны, как, скажем, касторка, о которой говорят «хорошее лекарство».

Все перечисленные категории — эстетическая, функциональная и моральная — подчиняются определенной внутренней логике, но, к сожалению, никак не пересекаются. Так, например, красота может быть в нравственном отношении ущербна, непрактична или даже опасна. Кстати, и большинство ядовитых грибов намного красивее своих съедобных собратьев. С другой стороны, то, что нарушает законы эстетики, не обязательно аморально — так, некрасивый человек может приносить большую пользу обществу.

Эстетические и функциональные виды добра довольно легко определимы при помощи объективных, формальных признаков. При возникновении затруднений можно обратиться к эксперту, который подскажет правильный ответ. Что касается третьей категории — «морального добра», — то его не так-то легко идентифицировать или измерить. Тут вам не поможет ни один эксперт, да и обнаружить такого совсем не просто. А если вам и удастся найти подобного специалиста, то, скорее всего, выяснится, что его услугами пользуются нечасто. Что может помочь нам однозначно определить какую-либо вещь как хорошую или плохую? Может, у нас есть внутренний «моральный инстинкт», чувство, позволяющее отличать плохое от хорошего? Но даже если это так, насколько можно на него положиться?

Вопрос о выборе между «хорошим» и «плохим» не теоретическая проблема, нам приходится сталкиваться с ней ежедневно. Многие, правда, на протяжении всей своей сознательной жизни не задаются такими вопросами, обходясь без поиска критериев для этого. Но для большинства людей характерна потребность соотносить поведение, как свое, так и окружающих, с нормами морали. И немного найдется таких, кто во всеуслышание готов заявить, что проблемы добра и зла его не волнуют, — обычно люди отказываются руководствоваться моральными принципами, не акцентируя на этом внимание окружающих. Есть и такие, кто «перестал различать добро и зло, склоняясь, впрочем, в сторону последнего», подобно Саки, герою романа Г.-Г. Мунро «Тобер-мори».

Подобное безразличие, принятое как руководство к действию некоторыми политиками и «деловыми людьми», представляет собой, по сути, четкий выбор. Игнорируя постулаты морали, они тем самым выбирают зло, что не так романтично, как у Бодлера в «Цветах зла», зато практично.

Можно ли воспринимать закон как руководство для принятия моральных решений, как воплощение «морального добра», если на самом деле он создан для поддержания общественного порядка? Сегодня закон уже вовсе не претендует на право решать, что есть добро, а что — зло. До сих пор законодатели различных стран по привычке или в политических целях говорят о том, что правовые системы тесно связаны с моралью. Однако правда состоит в том, что эти системы заботятся в основном о своей внутренней непротиворечивости и об отражении настроений и желаний общества.

На самом деле наша повседневная реальность полна зла, никак не регулируемого законом, потому что он либо не заинтересован вмешиваться в происходящее, либо не может ничего изменить. Многие аспекты человеческой жизни, начиная от банковских операций и кончая поведением отдельной личности, являются вполне законными юридически и одновременно в той или иной степени противоречат общепринятой морали. Можно быть грубым, эгоцентричным и причинять неприятности людям, не выходя за рамки законодательства. Таким образом, мы не можем полагаться на закон как на моральный критерий.

Многие из нас верят в способность интуитивного распознавания добра и зла. Но якобы присущий нам от рождения внутренний голос обусловлен временем, местом, культурой и воспитанием, а также личностными качествами. Мы живем в агрессивной шумной культуре, которая буквально заваливает нас книгами, журналами, газетами, радио-, теле- и кинопродукцией, видеоиграми — все они пытаются руководить людьми, давать им советы и убеждать их. В результате подсказанные идеи, услышанные и увиденные нами, внедряются в нас на уровне подсознания. Нам кажется, что мы самостоятельно принимаем какое-либо решение, а на деле повторяем слова телеведущего, услышанные в одной из передач. Часто мы не осознаем того, что уже воспринято нами, однако сживаемся с навязанной мыслью и потом используем ее. Практически невозможно провести границу между подлинными чувствами и восприятием и теми, что «трансплантированы» в нас. И в более спокойные, чем ныне, времена люди не жили изолированно от влияния окружающих. Оно начинается с родителей, потом появляются друзья, круг общения, лидеры. Кроме того, личное участие и сопереживание неизбежно корректируют моральную оценку происходящего. Так, мы всегда пытаемся найти оправдание своим поступкам, даже признавая себя неправыми, и тем более тогда, когда, уверенные в своей правоте, укрепляем свои позиции при помощи многочисленных аргументов, чтобы убедить себя и других[1]. Эта скептическая точка зрения была представлена уже царем Соломоном, который говорил: «Все пути человека чисты в его глазах»[2]. Таким образом, на нашу объективность и «врожденную мораль» лучше не полагаться.

В небольших социальных группах существует негласное соглашение — «общественный договор», — именуемое обычно моралью, о том, что считать добром и что — злом, это помогает выработать четкие правила поведения. Чем многочисленней и пестрее общество, тем сложнее такая задача, потому что у каждой из составляющих его групп есть собственные представления об этом. Эталона добра, как впрочем и зла, который был бы принят всем человечеством, в нашем мире попросту не существует. Законы морали, принятые в обществе, обычно не зафиксированы на бумаге (так называемые «непи-саные» законы) и зачастую допускают разночтения, тем не менее, люди, как правило, соблюдают их, и не подозревая порой, что ведут себя в соответствии с императивом, выработанным этим обществом.

Представители разных культур, пытаясь при встрече найти точки соприкосновения в вопросах морали, убеждаются в том, насколько она относительна: правила, считающиеся сами собой разумеющимися в одной культуре, могут показаться глупыми или непонятными носителям другой. Например, большая часть человечества не поддерживает каннибализм, однако в некоторых странах ритуальное людоедство или его символическая замена в культовых целях практикуются вполне легально. Наше неприятие каннибализма не является следствием практической целесообразности, оно скорей проистекает из соображений традиционной морали. Можно предположить, что этот обычай вызывает у нас отвращение только потому, что грубо нарушает границы допустимого с точки зрения эстетики поведения.

Чтобы еще больше запутать читателей, добавлю, что есть поступки, которые считаются аморальными в одних условиях (место, время и т. д.), но в случае изменения ситуации эти же действия уже не воспринимаются как достойные порицания. Так, отношение к убийству, оказывается, вовсе не однозначно и зависит не только от норм поведения в конкретном обществе, но и от состояния, в котором оно находится в данный момент. Во время войн люди истребляют себе подобных; какие бы оправдания они для этого ни находили, уничтожение противника это не что иное как убийство, хотя и узаконенное моралью и правом. То же относится и к смертной казни. Вообще же привычное воспринимается людьми абсолютно некритически. Приведу простой пример: в годы Второй мировой войны затемнение на окнах в целях безопасности во время воздушных налетов было обязательным, и дети тогда свыклись с тем, что свет из окон не должен быть виден с улицы. Но война закончилась, и эти дети, увидев, что родители поздно вечером снимают светомаскировку, были шокированы «аморальностью» их поведения.