Так было - Анастас Микоян

Мой отец, безусловно, нес ответственность за политическую обстановку в стране. Этого снять с него нельзя, я и не пытаюсь. Но не надо упрощать историю или примерять к ней сегодняшние мерки. А.И.Микоян всю жизнь, в том числе в периоды репрессий, стремился заниматься полезной обществу хозяйственной работой и, насколько мог, старался оставаться в стороне от сталинской "мясорубки" или даже притормозить репрессии, а также конкретно кого-то спасти. Некоторые такие случаи упоминаются в этой книге. А став по настоянию Сталина наркомом внешней торговли, он спас сразу тысячи людей, ибо Сталин выполнил условие Микояна не разрешать НКВД вмешиваться в работу руководимого им наркомата. На целых 10 лет Наркомвнешторг стал "островом безопасности" в стране, где царил произвол репрессивных органов. Лишь однажды, в 1948 г., МГБ убедило Сталина в необходимости ареста одного сотрудника Внешторга.

Мне могут, естественно, возразить, что из тех, кто не был репрессирован, честно поступил, может быть, только Орджоникидзе, покончив жизнь самоубийством. Да, честно. Но абсолютно ли правильно? Ведь если все честные люди добровольно ушли бы из жизни, они лишь облегчили бы задачу Сталина, а в верхних эшелонах власти не осталось бы тех, кто после его смерти разоблачал репрессии и отпускал невиновных из ГУЛАГа, кто освободил общество от кошмара сталинского режима.

Анастасу Ивановичу, конечно же, приходилось идти в этот страшный период на сделки с совестью. Но не следует забывать, что будучи еще совсем молодым политиком, он попал в орбиту сталинской магии воздействия на людей (о которой свидетельствует даже Уинстон Черчилль). Сталин умело и тактически безупречно возглавлял тогда оппозицию Троцкому, в чем его поддерживали ключевые фигуры партии, опасавшиеся диктаторских наклонностей последнего. Тогда, в начале 20-х годов, отец видел в Сталине не только руководителя, но старшего друга, чтобы не сказать старшего брата. Став жертвой этой магии, он все же не ослеп полностью, как Молотов или Каганович. В целом веря показаниям подсудимых на процессах 1937-38 гг., он не мог поверить в виновность многих из тех, кого знал лично с самой лучшей стороны. С 1936 года до конца 40-х годов его лояльность к Сталину явно противоречила его взглядам и принципам. Капкан захлопнулся: уже ничего нельзя было радикально изменить. "В последний раз мы могли его убрать в 1927 г. Как он делал несколько раз и раньше, Сталин предложил свою отставку, когда отдельные ведущие члены Политбюро оказывались против него. Но он всегда точно рассчитывал момент и соотношение сил. Будущие его жертвы оставляли его на месте Генсека, считая, что он еще понадобиться им для сведения счетов между собой", - сказал мне как-то отец. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, Рудзутак и другие вершители судеб страны видели в Сталине лишь орудие для решения своих задач (как и Троцкий несколько раньше) и не считали его опасным. А Микоян тогда вовсе и не хотел его устранять, да и был не столь значительной фигурой, чтобы инициировать подобную акцию.

Как-то в 70-х годах, на годовщине смерти Льва Степановича Шаумяна, его большого друга, почти брата, жена писателя Данина, у которой был репрессирован отец, довольно резко высказалась о периоде репрессий, имея в виду, скорее всего, ответственность Анастаса Ивановича за это. В семье Шаумянов моего отца любили и уважали безмерно. Разговор попытались перевести на другую тему, но Микоян не позволил этого, сказав: "Все мы были тогда мерзавцами". И долго еще рассказывал об обстановке в те страшные годы.

* * *

Я думаю, что в последние годы жизни Сталина Анастасу Ивановичу стало невмоготу подчинять свое достоинство и принципы самодурству "великого вождя всех времен и народов". Об этом свидетельствует и его поведение в связи с моей женитьбой на Алле Кузнецовой, дочери Алексея Александровича Кузнецова, героя обороны Ленинграда, снятого Сталиным с поста Секретаря ЦК за "антипартийные действия" и обреченного им на гибель. Иначе, как мужественным, смелым, поведение моего отца не определишь. Я до сих пор испытываю благодарность к нему за спасение детей Кузнецова от репрессий. Я счастлив, что он принял Аллу как родную дочь, в то время как Каганович назвал его сумасшедшим и убеждал не допустить женитьбы, а семья Косыгина (кстати, родственники жены Кузнецова) нас с Аллой просто перестала замечать. (Правда, на Косыгина были тоже "подготовлены" показания заключенных, о чем Сталин сам ему сообщил). Известно, что за три-четыре месяца до своей смерти Сталин объявил пленуму ЦК, что не доверяет Микояну и Молотову (на этом пленуме отец выступил против намерения Генсека ввести новый налог на крестьянство, что вызвало крайнее возмущение Сталина). Это означало неминуемые репрессии против них в ближайшем будущем. Сталин намеревался начать с их исключения из ЦК и из партии на следующем пленуме. А отец продолжает высказывать неугодные вождю мысли на тех заседаниях, куда он все еще ходит. В эти месяцы он держит в кабинете, в ящике стола заряженный пистолет (о чем он рассказывал моему сыну Володе), объясняя это тем, что, избежав ареста путем самоубийства, надеялся смягчить неизбежный удар по семье. В самом же предстоящем аресте у него сомнений не было. По-видимому, в тот период такой же пистолет у него хранился и дома.

Таким, по моему мнению, Микоян и был: мужественным, порядочным, отзывчивым, лояльным к соратникам.

Я уже говорил, что отцу был абсолютно чужд карьеризм. Причем от выдвижения на более высокие посты он отказывался исходя не из ложной скромности, а из желания принести большую пользу стране на работе, которую он уже освоил и с которой справлялся. Он стал высокообразованным благодаря учебе, самообразованию, чтению, любознательности, я бы сказал, дотошности, умению внимательно слушать и запоминать, и редкому по богатству жизненному опыту. Это был человек с умом и памятью, работавшими, как компьютер, необычайно трудоспособный и собранный, бесконечно преданный делу, в которое верил, и в то же время - мудрый, открытый новым идеям, обладавший широтой взглядов и чувством юмора. Недаром его зарубежные поездки, в том числе и в страны, с которыми СССР был в конфронтации, заканчивались с неизменным успехом.

Аверелл Гарриман, бывший посол в СССР и крупный политический деятель США, говорил мне: "Это единственный человек в Кремле, с кем можно нормально разговаривать". Шарль де Голль сказал ему, что считает его "исторической личностью международного масштаба". Премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон называл себя учеником Микояна в деле международных переговоров. Известный шведский экономист и государственный деятель послевоенной Европы Гуннар Мюрдаль как-то сказал мне: "Мне с ним было легко... Он не скрывал трудностей, вел прямой, открытый разговор и потому убеждал... Вы говорите о неуступчивости Микояна. Это не совсем точное выражение. Твердость - да. Но я предпочитаю в партнере по переговорам твердость в сочетании со здравым смыслом, с разумным подходом к делу". Жена Мюрдаля, тоже активный политический деятель, добавила: "Он умел влиять на людей, обладал неким магнетизмом. Внутренняя сила плюс откровенность - это действовало. К тому же он умел говорить не очень приятные вещи так, чтобы не вызвать обиды". Кстати, в 1947 г. Мюрдаль и Микоян согласились, что СССР должен вступить в "план Маршалла". Но Сталин не пошел на этот шаг, который мог бы изменить весь ход послевоенной истории.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});