Девушки со странностями. Книга 3 - ВиКи

– Честно? Я хочу работать в конюшне.

– Где?!

– В нашем конноспортивном клубе. Хочу ухаживать за лошадьми.

– Может, хотя бы тренером в школе верховой езды? – с надеждой спросил отец.

– Пап, ну какой с меня тренер? Я даже кота не могу к лотку приучить.

– А твои награды, разве они ничего не значат? – Он показал на полку с кубками, которые слабо поблёскивали под слоем пыли.

– Несколько побед в юношеских соревнованиях. Кого этим удивишь?

– Ты ведь лучшая наездница Парижа.

– Была. И то среди молодняка.

Отец разочарованно покачал головой.

– Мне определённо не нравится твой настрой.

– Я сама себе уже давно не нравлюсь.

– Не понимаю. Ты же всегда была ответственной, хорошо училась…

Я села на кровати, неосторожно потревожив сон Муссона.

– Я просто тупо заполняла свою жизнь. Не останавливаясь и не думая, зачем я это делаю. Я ведь ни в школе, ни на первом курсе ни одного дня не пропустила, представляешь? Ну разве не дура?

– И что в этом плохого?

– А то, что всё это мне было не нужно.

– А что тебе нужно?

– Я не знаю. Я вообще не знаю, кто я. Внутри надлом, пустота, у меня болит душа…

– Давай ты сдашь сессию, а потом уже подумаешь о надломе и душе? – нетерпеливо перебил отец. – Пока ты не определилась со своей жизненной стратегией, ты продолжишь учиться на факультете журналистики.

– Пап, я буду самым бездарным журналистом на земле.

– Сейчас ты позвонишь своему куратору и узнаешь расписание экзаменов.

– И как я объясню своё отсутствие?

– Мы сделаем тебе справку, придумаем какие-нибудь проблемы со здоровьем…

– Про мои проблемы с законом не забудь, – ввернула я.

– Об этом деканату знать необязательно.

– Ты такой добрый стал. Жаль, что я уже не способна это оценить.

Папа отозвался мрачным вздохом.

– Я слышал, что женщинам в период депрессии помогает этот… шузинг.

– Шопинг.

– И он тоже.

– Если бы ты хоть немного интересовался моей жизнью, ты бы знал, что ходить по магазинам всегда было для меня тяжкой мукой.

Папа безнадёжно хлопнул по одеялу.

– Сидеть до утра в Интернете и валяться в постели с котами во втором часу дня – это не выход. Если есть что-то, что может вывести тебя из этого состояния, просто скажи. Новые туфли или учёба на тренера, решай сама.

– Хорошо, пап. Я подумаю.

Он вышел, закрыв дверь. Разве уже два часа? Забрав кота под одеяло, я прижала его к себе. Муссон уютно замурчал. И что плохого в «кототерапии»?..

Вчера ночью я лежала, уставившись в тот же самый полоток, что и сейчас. Но тогда мне было легче – дым сигарет плёл кружева забвения.

Через час кроватных раздумий я встала и прямо в ночной рубашке двинулась в комнату отца. Тот наводил порядок на своём столе.

– Я знаю, что сделает меня счастливой.

– Что?

– Мотоцикл.

Папа едва не скатился под стол.

– Может, всё-таки туфли?

– Нет. Только мотоцикл.

Дневник Жаклин

19/02/2001

Я встретила Париж со вздохом восторга и облегчения.

– Свободна! Свободна!

Париж промолчал, не ответив мне тем же. Ничего. Ты мне ещё покоришься.

Теперь я живу в старом довоенном доме на Порт де Версаль. Снимаю крохотную студию на бульваре Лефевр, рядом с итальянским трактиром. Это даже не студия, а бывшая комнатка для прислуги. Одна часть дома предназначена для богачей: с лифтом и красным ковром на лестнице. А другая – для бедных и тех, кто временно не может позволить себе большее.

Чтобы попасть домой, приходится подниматься на восьмой этаж без лифта по скрипучим деревянным ступенькам – да уж, потолстеть мне не грозит. В комнате имеется только холодная вода. Душ и все удобства – общие, в коридоре. В душе есть форточка, и, когда моешься, можно любоваться Эйфелевой башней, а мерзкий старикашка из дома напротив может любоваться тобой. Туалет украшает большая дыра в потолке, то есть в крыше, и поэтому там всегда смертельно холодно. Говорят, даже летом. Плюс дополнительный бонус – соседи, семья ворчливых португальцев с расистскими наклонностями. И всё это «удовольствие» за две тысячи франков в месяц.

Если пройти вниз по улице и свернуть направо, не доходя до метро, то нельзя не заметить супермаркет эконом-класса «Франпри». Три дня назад я устроилась туда кассиром. Выматывает ужасно, но это надо просто пережить.

Напротив супермаркета – японская забегаловка «Якитория», а рядом – турецкая кулинария, где продают вкуснейшие греческие сэндвичи всего за двадцать два франка. Хотя на площади Клиши они всё равно вкуснее. Одним здоровым сэндвичем можно быть сытой весь день. Ещё я покупаю страшно вредный шипучий лимонад – три франка за полуторалитровую бутылку. Жить можно. Если недолго.

20/02/2001

На следующий день после переезда я села на 80-й автобус, который идёт до Марсова поля. Из-за домов выплыла громада Эйфелевой башни, и я вышла на ближайшей остановке. Билет использовать не стала – вылезла под шумок с бабульками.

Я не знала точно, где нахожусь, и просто направилась к башне, как к маяку, огибая дома и улочки. Вот она всё ближе, попирающая небо, подавляющая и словно подминающая под себя…

Но тут моё знакомство с самой известной парижской достопримечательностью было омрачено появлением попрошайки, преградившей мне дорогу. Приняв меня за иностранную туристку, она стала по-английски вымаливать деньги:

– Please, help me. I’m ill and hungry. I need just some money.6

Будучи внешне вполне здоровой восточной женщиной, она жалостливо заглядывала мне в глаза, чем несказанно раздражала.

– Пошла вон, симулянтка, – сказала я.

– Мразь, – был мне ответ.

Мороженое около Эйфелевой башни оказалось непростительно дорогим – двадцать франков, а это половина моей дневной нормы. Значит, к чертям.

Вдоволь поглазев на творение Гюстава Эйфеля, я пересекла мост и прошлась вдоль кишащей нечистотами Сены. Мимо меня проплывала яхта. На ней шумел какой-то праздник, играл небольшой оркестр, несколько пар танцевали. Двое мужчин поприветствовали меня, подняв бокалы:

– Эй, красавица, не хочешь прокатиться?

Я покачала головой.

– Не очень.

Я проводила их сочувствующим взглядом. Как-то мелко вы всё плаваете, господа… Нашли чем удивить.

Спустившись в метро, я поехала на Елисейские поля. Несколько часов я гуляла вдоль витрин дорогих бутиков, душистых кондитерских и заманчивых ресторанов. Увы, последние притягивали меня куда больше магазинов со шмотками, потому что в доме у тётки я редко наедалась досыта. Пока мне не по карману туда заходить, но когда-нибудь я смогу оплатить всё, что захочу. Пора осуществлять свои мечты. Мне уже восемнадцать. Уже, а не ещё.

Я наслаждаюсь этими последними моментами простой бесславной жизни, когда меня никто не узнаёт. Ведь скоро я уже не смогу так запросто пройтись по улице. Очень скоро, вы только подождите.

Одёргиваю себя и понимаю – как смешно… Но только так мне и остаётся вселять в себя уверенность, иначе можно сломаться. Мысли, что у меня ничего не получится, я даже не допускаю. А иначе… для чего тогда жить?

К вечеру я устала и остановилась у магазина сумок. Разброс цен на витрине варьировался от тысячи до четырёх тысяч франков. Неужели кто-то готов выложить месячную зарплату за такое, в сущности, барахло?

Скамеек не было, и я села под деревом прямо на голую землю. А вокруг – ночной Париж, туристы вперемешку с французами, аура богатства, роскоши, успеха и дорогой жизни, частью которой я не являюсь. Пока.

Ужасно быть нищей в манящем Париже. Ужасно, как нигде. Париж – красивый лицемерный город, который улыбается тебе, если ты богат, и брезгливо отворачивается, если беден.

Дневник Матильды

– Я не дам тебе денег, – отрезал папа. – На что угодно, только не на мотоцикл. Это чистой воды самоубийство.

– Когда мама отдавала меня в школу верховой езды, ты говорил то же самое.

– Что лишний раз доказывает её безумие.

Слова отца зажгли во мне такую злобу, что мне захотелось его припечатать.

– Иногда мне кажется, что ты просто хотел от неё избавиться, – тихо сказала я.

– Она была больна и опасна.

– Может, и больна, но не опасна.

В тот чёрный день я вернулась с победой – я стала первой среди юниоров. Даже не снимая своей экипировки, я поехала домой и с порога начала кричать:

– Мама, мама! Я заняла первое место!

Так я и бегала по всей квартире с золотым кубком в руках – мамы нигде не было. Отец курил на кухне.

– Где мама?

– Там, где ей будет лучше.

– Куда ты её дел?

– Матильда, успокойся…

– Неужели она так тебе мешала?!

Чтобы стереть с его лица это сводящее с ума хладнокровие, я схватила со стола его пепельницу и бросила на пол. Он только удивился.