Язык и идеология: Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка - Андрей Александрович Белецкий

же самое содержание было бы выражено более адекватным образом средствами «общего языка», например: Shut up! «Заткнись!» (Bernstein, 1971, 26). Последнее выражение было бы в равной степени значимым и для ребенка из «среднего класса», но важно то, что дети этой высшей социальной структуры научаются реагировать на обе эти формы обращения и при этом способны тонко дискриминировать структуру каждого из них. Ребенок из рабочей семьи, напротив, научается отвечать только на одну из этих речевых форм, которую якобы воспринимает нечленимо, как цельную команду. В том случае, когда к нему обратятся с высказыванием первого типа, то, если даже он его поймет, восприятие будет характеризоваться следующими особенностями: а) он не сможет определить качественное различие этих двух форм выражения; б) форма первого из них будет восприниматься им как показатель чужого, более высокого социального уровня; в) ребенок будет вынужден каждый раз переводить речевую форму «формального» языка на более близкую и понятную ему форму «общего». В тех случаях, когда такой перевод не удастся, он будет озадачен и просто не поймет, в чем дело (см.: там же, 27). Первую из указанных здесь особенностей нельзя не считать сомнительной, остальные вполне правдоподобны. Б. Бернстайну следовало бы, однако, указать, что ребенок рабочего в таких случаях будет вынужденным каждый раз переводить не только непривычное языковое выражение обращения, но и всю речевую ситуацию, соотнося ее с более знакомой, социально обусловленной обстановкой собственной семьи, где матери и некогда и незачем обращаться к детям столь велеречиво.

Б. Бернстайн перечисляет следующие лингвистические признаки «общего» языка:

1) Использование коротких, грамматически простых, зачастую незавершенных предложений; обилие «бедных» синтаксических конструкций; преимущественное использование глагольных форм действительного залога. Более частое использование именных конструкций по сравнению с глагольными, что якобы отражает бóльшую сосредоточенность внимания на предметах, чем на процессах.

2) Частое использование союзов so «поэтому», then «тогда, затем», and «и, а», because «потому что». Ограниченное применение других союзов и преобладание простых синтаксических конструкций, что сужает возможности выражения тонких оттенков значения, усиливает приблизительность передачи логических различий.

3) Частое использование коротких приказаний и вопросов.

4) Ограниченное и фиксированное употребление прилагательных и наречий, приобретающих при этом характер «социальных ярлыков». Это, в соответствии с представлениями Б. Бернстайна, крайне снижает возможности передачи индивидуальных характеристик объектов и процессов.

5) Редкое употребление в функции подлежащего безличных местоимений one, it, что, по мнению Б. Бернстайна, лишает говорящих важного средства объективации опыта. Вместо этого в «общем» языке безличность чаще выражается местоимениями we «мы» или you «вы», которые не являются адекватной заменой, поскольку относят высказывание к местному опыту и отношениям.

6) Использование вопросов, нуждающихся в подтверждении, например: Just fancy?; Itʼs only natural, isnʼt it?; I wouldnʼt have believed it? Усиливая аффективность речи, они в то же время ограничивают стимулы к продолжению диалога.

7) Частое использование императивных предложений, в которых «объединяются причина и следствие», например: Do as I tell you; Hold on tight; Youʼre not going out; Lay off that!

8) Предпочтение из общих ресурсов фразеологии самых аффективных и наименее мотивированных единиц, что также усиливает эмоциональное содержание речи за счет логического.

9) Преобладание среди используемых языковых знаков единиц более низкой степени обобщения.

10) Большая роль в структуре предложения имплицитного выражения индивидуальных характеристик. Этот последний признак Б. Бернстайн считает особенно показательным и определяющим. В отличие от «формального» языка, «общий» представляется ему преимущественно как «язык имплицитных значений» (Bernstein, 1971, 43). В целом же это, по его мнению, «в основном средство социальных, а не индивидуальных характеристик» (там же, 46).

Пользуясь «общим» языком, индивид якобы иначе воспринимает представляющиеся ему коммуникативные возможности.

«Язык воспринимается не как ряд тонких и чувствительных возможностей, облегчающих выработку уникального индивидуального опыта. Язык не является средством относительно точного словесного воплощения раздельного, дифференцированного опыта. Индивид, пользующийся общим языком, с самых ранних лет взаимодействует с формой языка, которая максимально способствует выражению социального, а не индивидуального» (там же, 47).

«Общий» язык, к тому же, обеспечивает возможности только для описательного, но не аналитического восприятия объектов. Это форма речи, при которой

«то, что не сказано, является столь же важным, а часто даже более важным, чем то, что было сказано» (там же).

Таким образом, решающее отличие этих двух форм речи Б. Бернстайн видит в том, что в «формальном» языке обеспечиваются средства для тонкого и эксплицитного выражения субъективного содержания, для чего нет условий в языке «общем».

И снова, в согласии с неогумбольдтианскими установками, он доказывает, что формы использования языка воздействуют на сами социальные структуры. Отсутствие в «общем» языке возможностей для индивидуализации опыта накладывает будто бы свой отпечаток на психологию рабочего, у которого вследствие этого вырабатывается резкая враждебность (легко перерастающая в конфликт) к социальным группам, пользующимся другими формами речи, и, наоборот, солидарность с другими членами собственной социальной структуры. Подобная интерпретация действительно существующего, но обусловленного прежде всего социально-экономическими факторами классового антагонизма, по меньшей мере, наивна, если не лицемерна.

«Общий» язык, по утверждению Б. Бернстайна, обладает мощными средствами самосохранения и самоизоляции. Другие формы речи могут восприниматься его носителями только через посредство соответствующих собственных единиц, т.е. путем перевода на «общий» язык. Противоположный процесс истолкования выражений «общего» языка с помощью средств «формального», по его мнению, практически не наблюдается.

В «общем» языке Б. Бернстайн усматривает источник и целого ряда других качеств, приписываемых им рабочему классу. Так, он утверждает, что обреченность на пользование этой формой речи ограничивает у носителей любознательность, снимает интерес к будущему. Ориентированность языка на непосредственное настоящее, якобы свойственная рабочим, препятствует развитию у них способностей к размышлениям, рефлексии, а преимущественное сосредоточение высказываний в области характеристик объектов, а не процессов, способствует общему консерватизму мысли и действия, в частности неприятию каких-либо изменений. Нужно ли доказывать, насколько искажены и предвзяты эти заключения?

Б. Бернстайн отказывает рабочему даже в способности иметь свои личные эмоции и адекватно их выражать. Поскольку интимные чувства человека сугубо индивидуальны, то их выражение средствами «общего» языка, по его словам, наталкивается на большие трудности и к тому же (что самое главное) вызывает определенные аберрации в поведении индивидов. Сами эти чувства и связанные с ними субъекты и объекты получают у носителей «общего» языка, как правило, нарочито огрубленные обозначения. Психологическим следствием таких реакций является стремление лиц из этого социального слоя избегать интимных тем и ситуаций, проявлять по отношению к ним грубость, цинизм, в лучшем случае – стеснительность.

«Для говорящих на общем языке, – заявляет Б. Бернстайн, – интимное чувство представляет потенциальную угрозу,