Лед - Андрей Щупов

Все чаще навещают мысли о духах, привидениях и прочей мистической чепухе. Впрочем, чепухой я это уже не называю. Возможно, потому, что надеюсь на сокровенное.

Вот она человеческая суть! Пятиться до последнего, отрицая все и вся, и лишь когда притиснет к двери, за которой преисподняя, - устремляться в метафизику, с готовностью забывая о логике атеизма, о пылающих кострах консервативной истории. За свое сокровенное мы бьемся любой ценой. И если не спасает материализм, впадаем в религию, в мистику, во что угодно. Допустить существование смерти - труднее, нежели поверить в самый сказочный вымысел. Именно по этой причине мы частенько прозреваем, только оказываясь на смертном одре. Нечто подобное произошло и со мной. Я перестал быть скептиком и давным-давно уже не атеист. Меня можно брать голыми руками. Я готов к приятию самых безумных реалий. Лишь бы они только были!

Все чаще меня с непреодолимой силой тянет наверх, под открытое небо, но я боюсь поддаться соблазну. Боюсь не самого соблазна, а того, что все обернется обманом и ничего не выйдет. Слишком уж заманчиво убедить себя в том, что придет час и невесомым облаком я выскользну из-под земли, чтобы снова, пусть на короткий промежуток времени, очутиться в прежнем родном окружении. Я буду лишен зрения, но я смогу чувствовать! Какая, в сущности, разница - как глядеть на мир. Главное - не покидать его.

Может быть, я раб и вся моя тоска - всего-навсего тоска по тюрьме, из которой я вырвался, но даже если это и так, то что же с этим делать? Я любил тот свой мир. Ругал последними словами и все равно любил. В этой самой любви я сейчас и признаюсь.

* * *

Это походило на ожог! Боль, о которой я стал уже забывать. Почти физическая. Шок и желание вскрикнуть.

Человек подошел к могиле и торопливо положил что-то на камни. Цветы? Ну да! Конечно!.. Еще теплые, с трепетным ароматом жизни. А рядом он. Или она?.. Господи! Здесь, у могилы дышало живое существо, а я даже не мог его окликнуть и поприветствовать.

Застигнутый врасплох, я ошеломленно следил за происходящим, и весь мой покой погибал, рушился, пожираемый жарким пламенем. Расплавленная волна протопила землю, обратив ее в пар, в бурлящий хаос. После холода, мерзлых деревьев и мертвецов - это казалось страшным.

Родной, близкий человек, посланец из дорогого мне мира. Как мог я забыть о них! Как мог позволить себе успокоиться! Остановив бег мыслей, я впитывал огненные потоки, покрываясь болезненными волдырями. И слушал, как там, в стучащем надо мной сердце я снова метался на мокрых простынях, горел температурой и бредил. Я был живым в этом сердце! И, ветвясь, прорывалось вширь мое _ощущение_. С треском потянулись зыбкие нити, извиваясь и лопаясь, стремясь к обжигающему теплу. Человек уходил. Уже уходил!.. Я не успевал за ним, и снег таял у оградки, исходил паром от моих усилий. С беззвучным стоном я втянул стебельки цветов в раздавшуюся почву и выпростал из них корешки. Я знал: теперь им не погибнуть. Жар, зародившийся в земле, обогреет цветы, будет вовремя поить растопленным снегом.

Последние сантиметры. Хрустнули ребра преград, и раскручивающимся серпантином чувственные волны взвились на волю. Туда! Вслед за уходящей _жизнью_!..

Я _двигался_! И не ожившим зомби, не молочным призраком, - чем-то иным. Гибкие призрачные нити струились по сугробам, огибая чугунные оградки и постаменты, выползая на грязную дорогу. Я пытался перемещаться вслед за человеком и я настиг его без особого труда. Он шел впереди, явственно излучая боль, и гуттаперчевыми змеями за ним продолжало тянуться мое _ощущение_. Я был все еще там, на кладбище, но я был уже и здесь. Его ноги мелькали совсем рядом. Присматриваясь к ним, я стлался над самой землей. Мне не мешали ни мерзлый асфальт, ни наледь, ни чужие путанные следы.

* * *

Все переменилось. Абсолютно все!..

Могилы я больше не ощущаю. Разве что донесется иной раз отдаленный вздох проседающих сосновых досок, а я давно уже здесь, наверху, и солнце, приклеенное к пасмурному зениту, пощипывает меня острыми лучиками. Оно ведет себя не совсем обычно - медленно с натугой мерцает - чаще всего вяло, но порой неожиданно ярко. Мне оно представляется чьим-то сердцем. Может быть, даже моим. Кто-то, шутя, подбросил его ввысь, а оно вдруг раздумало падать.

Небо... Мягкое, выстеленное дымчатой ватой или солнечно-голубое. Моя нынешняя акватория. А обнявшая гроб земля - давно позади. Возможно, это вторая ступень - и далеко не последняя. Всякий взлет - это труд. Без него можно навеки остаться в земле. Но мое освобождение состоялось. Выбираясь на волю, я успел мельком впитать в себя образ скромного жестяного памятника. Свежевыкрашенный, с маленькой, порозовевшей не то от мороза, не то от волнения звездочкой.

Памятник.. То, к чему испытываешь робость, и что так напоминает своих выстроившихся справа и слева коллег, различающихся разве что фотографиями и короткими надписями. Каменные, железные, статные и невзрачные. Больше, конечно, статных. Втайне люди всегда, вероятно, завидовали Рамзесам и Хеопсам. А может быть, памятник в самом деле символизирует долг. То, что недодано и недоплачено при жизни. Долг, потерявший адресата и потому ставший бессмыслицей. Но разве кого испугаешь отсутствием смысла? Безумная отвага - термин давно ставший расхожим.

Каждый день теперь, а вернее, каждую ночь я мучительно умираю. Не единожды и не дважды - во снах близких, до которых удалось наконец дотянуться. Это всего лишь сны, но в них мне приходится задыхаться и синеть, корчиться от боли и падать. И всякий раз надо мной склоняются чьи-то глаза, по каплям источающие сострадание. Тяжелая, отвратительная работа - растравливать души близких. Но это только ночью. А днем, разбитый и опустошенный, я парю в воздухе, на сумасшедшей высоте, тупо наблюдая мерцающее светило. Подо мной дымные городские улицы, сверкающие изморозью парки, люди облаченные в шубы, с облачками пара над меховыми шапками. Улетев от кладбища, я почти прозрел. Я могу видеть, хотя не ощущаю своего зрения и все еще не знаю, стоит ли быть поводырем бестелесного мозга, соглядатаем без голоса.

К вечеру я прихожу в себя и, хворостиной сгоняю болтливые мысли в единое стадо, пробую анализировать и рассуждать, все более постигая бессилие своего интеллекта.

К чему все это? Зачем?.. Моя вторая бесплотная жизнь, не мучимая ни жаждой, ни голодом... Порой мне чудится, что я близок к ответу - и даже если ответа не существует, я вот-вот выдумаю его. Ведь так и случается со всеми людскими вопросами. Абстракциям всегда предпочитается верная или неверная конкретика. А сочинить ее, подогнать под существующие нормы - не столь уж и сложно. Главное, чтобы она отвечала пожеланиям большинства. Таким образом творится политика, наука, философия, - и разве не здорово, что у нас всегда есть шанс отыскать корень и первопричину всего сущего! И плацебо - тоже лекарство! Вот и я продолжаю размышлять, не теряя надежды разгадать однажды самого себя или придумать на сей счет правдоподобную версию. В сущности, это перевал, на склонах которого еще надо как следует попотеть. Версий хватает, и ничто не мешает мне терпеливо перебирать их.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});