Сын пламени - Айше Лилуай

 - Вперед подгоняешь? – переспросил он, подняв брови и вопросительно, и насмешливо.

 - Что-то не так, Великая? – почтительно наклонил голову Шагхара.

 Сайибик тепло улыбнулась юноше, перед этим одарив недовольными взглядами старших мужчин. И любезно пояснила:

 - Надеюсь, ты-то понимаешь, что сейчас в любом случае опасно медлить. Враг, должно быть, уже следит за нами, и чем быстрее мы будем двигаться, тем лучше. – Она нетерпеливо толкнула в плечо сопящего рядом Улдиса, но тот не отреагировал.

 Зато разговоры разбудили человека.

 - Доброе утро, наставница… О, а вы уже вернулись? – Юноша сел, проведя рукой по лицу и откинув со лба прядь волос. – Быстро же вы…

 - Ты, видно, нас недооценил, друг, - ухмыляясь, важно заметил Норах. – На своих крыльях мы мчимся быстрее лучших коней, забыл?

 - Да-да, верю, - смеясь, отмахнулся Сильфарин, но смех его оборвался так же быстро, как и родился. – Быстрее всех, кроме одного единственного…

 Дальше он говорить не стал: тоска о потерянном друге омрачила пробудившееся сознание. Вместо этого просто спросил:

 - Так что вы обнаружили? Всё плохо?

 - Сейчас все расскажем, - пообещал Норах. – Только соню нашего растолкаем – и тут же начнём!

 В этот момент Шагхара, мстя за пинок, довольно сильно ткнул спящего сатира кулаком в ребра; тот охнул и тут же проснулся, ловко вскочив на ноги и глядя в глаза свона, где плескалось тёплое веселье.

 - Что такое? Нас атакуют? – протараторил Улдис и замотал из стороны в сторону своей рогатой головой.

 - О, да, конечно! Целое стадо взбесившихся кровожадных людей, - сообщил Сильфарин, вновь подхватывая озорной смех Шагхары.

 Сатир метнул на обоих юношей уничтожающий взгляд и погрозил кулаком.

 - Ну, всё, молодежь, - прервал их мрачный Ругдур. – Хватит уже дурачиться. А ты, Улдис, им только потакаешь…

 - Я? – Сатир изумленно вытаращил на рельма глаза. – Когда это я…

 - Норах, так что вы узнали? – громко перебила всех Сайибик. – Рассказывайте уже…

 И своны вкратце поведали друзьям о том, как удивили их маленькие поселения рельмов чуть к северо-востоку от места стоянки, как в нескольких местах довелось услышать это имя – Кальхен-Туф – всегда произносимое со страхом и трепетом, как этим самым утром старый травник рассказал о преображении людей…

 - Выходит, они обрели разум, но остались такими же жестокими, - подытожил Ругдур, по своему обыкновению хмурясь.

 - И души их все еще отданы тьме, - вздохнула Сайибик.

 Она смотрела вдаль и раскачивалась из стороны в сторону, обхватив руками колени. Читала. И остальные притихли, зная: в такие мгновения лучше Великую не отвлекать. Но Знаки быстро замолчали, видимо, так ничего и не прояснив, потому что Сайибик только опять вздохнула и встретила выжидающий взгляд Сильфарина.

 - Ну что? – едва слышно спросил он.

 Она только растеряно покачала головой, но Сильфарину этого было недостаточно.

 - Думаешь, этот Кальхен-Туф… - это он?

 - Не знаю…

 Молодой человек порывисто встал и перекинул через плечо широкий ремень, на котором болтались кожаные ножны с мечом.

 - Ты куда собрался? – всполошился Улдис. – Мы ещё не…

 - Я сейчас вернусь, - бросил Сильфарин, не оборачиваясь.

 И исчез в чаще.

 - Что с ним такое, Ругдур? – недоумевал Шагхара.

 Рельм пожал плечами: он и сам ничего не понимал.

 - А почему ты у меня-то спрашиваешь?

 - Мне кажется, ты его лучше всех знаешь…

 - Да уж. Если бы.

 - Вы видели, как изменилось его лицо, когда мы заговорили о Кальхен-Туфе? – не унимался Шагхара. – Он… Отец, ты видел? У него даже губы побелели! Неужели только я заметил?

 - Нет… - Сайибик спрятала лицо в ладонях. – Не только ты.

 Прозрачный воздух наполнился легчайшими хлопьями первого снега. Кружась на ветру, они падали на твёрдую землю, уже готовую к приближающейся зиме, и постепенно укрывали её осеннюю наготу тонким белым покровом. Мерно раскачивались лапы елей, медленно-медленно плыла по серому небосклону пелена тяжёлых облаков, лес притих… И только изредка над головой раздавались пронзительные крики поздних перелётных птиц, нагоняющие тоску и тревогу.

 Сильфарин без цели бродил между деревьев, проводя руками по шершавой коре, и старался ни о чем не думать – но не мог.

 Не мог он не вспоминать два чёрных омута, пустых и холодных, не мог не видеть снова и снова, как раскрылась перед ним израненная душа – словно ужасающий взор край, разорённый дьявольским пламенем, где истощённая, истоптанная сапогами земля стонет и выдыхает ядовитый пар, где чёрное небо раскрывает огненную пасть, чтобы проглотить всё живое…

 Эта душа не могла принадлежать мальчику. Нет, её захватила чья-то незримая тень, расправляющая огромные крылья над сжавшимся в комочек младенцем, готовая в любой момент протянуть страшную руку – руку, похожу на ту, из сна – и раздавить гулко бьющееся детское сердце.

 «Нет. Я не поверю в то, что это о тебе говорили рельмы…»

 Не хотелось теперь возрождать в памяти образ того холодного волчонка, того мальчика, сына Ганнуса с отравленной душой. Но этот его голос – низкий, почти взрослый, такой обреченный – пробивался сквозь все защитные барьеры в сознании Сильфарина и звучал всё громче, все отчётливее. Особенно это его ледяное и равнодушное: «Твой ход, брат». Или равнодушие было лишь укрытием? Может быть, все-таки что-то тёплое и светлое шевельнулось в сердце Рагхана, когда он произнёс эти слова, отпуская на волю схваченную в цепкие волчьи лапы птичку… как будто говоря: лети, спасайся от тьмы, если сможешь…

 А сам он не смог. Он сказал, что его уже не спасти…

 «Но ты был не прав, - думал Сильфарин. – Не прав. Или ты лгал мне. Потому что ты ещё не потерян, ничего ещё не потеряно! Ты дал мне уйти, когда мог забрать и бросить к ногам Эйнлиэта. Ты спас меня…»

 Эх, вот бы поверить – по-настоящему, всей душой поверить – в то, что мальчик, назвавший себя сыном Ганнуса, просто обманывал Сильфарина своей холодностью! В то, что безразличие и вспыхивающие в глубине пустых глаз кровавые огоньки были всего лишь способом избежать жалости… Ведь такие, как Рагхан, не приемлют сострадания. Именно потому, что жаждут его в глубине души – и презирают самих себя за слабость.

 Вот бы было так… И мрак, который увидел Сильфарин в душе Рагхана, превратился бы в ничто! И стена между ними рухнула бы…

 Одиннадцатилетний мальчик верил в это – ему было проще в это поверить. Но он остался там, в прошлом, а здесь был только взрослый человек, который служил Рунну и должен был служить – несмотря ни на что, даже на свои собственные братские чувства. Человек, которого своны учили: «Вот меч. Он нужен, чтобы разить твоих врагов. Всех. Без пощады». Да, так они и говорили мальчику, и это вовсе не было звериной жестокостью, как казалось поначалу – это была суровая правда. «Рази. Не сомневайся никогда. Ибо меч подводит того, кто не слишком уверенно сжимает его рукоять».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});