Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, голубые? О! Надо посмотреть.
— Чего их смотреть? — лениво отозвался Тыплилык. — Ничего в них красивого нет.
— А всё же любопытно, — сказал Цой.
Тыплилык пообещал как-нибудь сводить его в самолёт поглядеть на необыкновенных пассажиров.
Вскоре Цоя пригласили на партию преферанса.
В коридоре не прекращался топот, сквозь тонкую фанерную дверь доносился громкий смех, кто-то спорил с Полиной Андреевной.
— Шумно стало у нас, — заметил Урэвтэгин.
— Да, — согласился Тыплилык и вздохнул. — Хоть бы завтра погода улучшилась. Вылететь бы… Осталось-то ведь пустяки — двенадцать часов лёту. Мои лётчики даже согласны лететь без ночёвки в Анадыре. Только сядут заправиться — и дальше.
— Скучное дело сидеть в аэропорту, — со знанием дела сказал Урэвтэгин. — Сегодня должны показать кино в честь приезда большого начальства. А послезавтра праздник. Тридцать лет Чукотскому национальному округу.
— Ровно столько, сколько мне, — сказал Тыплилык.
— Ровесники.
Тыплилык хотел сказать, что он родился в тот же день, когда будет торжество, — десятого декабря, но почему-то промолчал.
Вообще Тыплилык не шумный человек. Даже застенчив. Он твёрдо помнил слова, сказанные ему при вступлении на пост комсомольского секретаря: скромность украшает большевика. Сдерживая себя многие годы, он так к этому привык, что стал даже излишне молчалив. Не любил говорить о заботах — нельзя смешивать личное с общественным, хотя сегодня с самого утра он не мог избавиться от беспокойства за судьбу песцов. Вся сложность в том, что он не мог вслух сказать о песцовом корме — сам, только сам виноват. Никто его не ограничивал. И если в этом признаться сейчас, не сочтут ли такое признание проявлением беспомощности? Допустим, он скажет, где-то раздобудут корм, а погода завтра наладится, и вся затея окажется ненужной. От этих размышлений Тыплилык даже глухо застонал, забыв о присутствии Урэвтэгина.
Охотник насторожился и подошёл к Тыплилыку.
— Ты что, Иван? Не заболел ли?
— Да нет, — отмахнулся Тыплилык. — Вспомнилось что-то.
— В скуке только и живёшь воспоминаниями, — глубокомысленно заметил Урэвтэгин.
Перед обедом Тыплилык ещё раз тщательно осмотрел зверей, добавил снегу в клетки и направился в столовую. Шагая по безлюдному аэродрому, он подумал о том, что в безделье человек уподобляется зверю и начинает мерить время от еды до еды. Войдя в зал, он с минутку соображал, пока не убедился, что его место занято.
За его персональным столом сидел Баштанов, а от раздаточного окошка к столу носился с тарелками областной комсомольский работник Богомазов. Баштанов разговаривал с заслуженным артистом Гурьевским, должно быть, о чём-то очень весёлом. Артист жестикулировал, как на сцене, и закатывал глаза.
Баштанов громко смеялся, и на его лице не было никакой солидности, той невидимой, но заметной печати, которую накладывает на человека высокая должность.
Тыплилык постоял в дверях и вернулся в холодный тамбур.
Он сел на длинную заиндевелую скамейку.
О Баштанове Тыплилык много слышал. Несколько лет назад тот работал секретарём соседнего Портовского района, а ещё раньше в Кытрыне строил больницу. Потом Баштанов учился в Высшей партийной школе. Тыплилык не предполагал, что Баштанов такой молодой. Ему от силы было лет сорок. Да и вёл он себя легкомысленно. Не то что Михненко. Тот как скажет слово — вода в графине волной ходит, даром что такой маленький.
Из столовой уже выходили пообедавшие. И каждый считал своим долгом осведомиться у Тыплилыка о самочувствии голубых песцов. Аристка Майя Решетова подошла к Тыплилыку.
— Почему вы не обедаете? — спросила она.
— Мой стол заняло начальство, — ответил Тыплилык.
— А вы садитесь за наш. Он освободился.
Тыплилык вошёл в зал и бочком пробрался меж тесно поставленных столиков к свободному месту.
Получив тарелку, Тыплилык сел и принялся за еду. Хлебая суп, он не переставал думать о песцах. Надо же было ему соглашаться ехать в Якутск! Он вспомнил свой тихий кабинет, заставленный шкафами, чёрную настольную лампу и чернильный прибор из моржовой кости на столе. Под толстым стеклом образцы заполненных бланков, табель-календарь…
После обеда в номере собрались все трое — Урэвтэгин, Цой и Тыплилык.
Охотник закурил, снял торбаса и вытянулся на кровати поверх одеяла. Тыплилык знал, что Урэвтэгин вовсе не собирался спать. Эти приготовления предшествовали долгому, обстоятельному разговору. А темы он выбирал такие, будто был по меньшей мере председателем райисполкома.
— Вот ты послушай, Иван, — обратился он к Тыплилыку, который тоже разулся и лёг. — На Чукотке потребляется спирт. Любят его, как ты знаешь, в чистом виде, а продают вместо него какое-то пойло, называя в одном посёлке перцовкой, в другом зверобоем, в третьем ещё как-нибудь. И всё это пить трудно и противно. Лучше бы продавали чистый спирт, Здоровее, верно?
— Ты, Урэвтэгин, всегда говоришь о делах, которые должны решать власти, — осуждающе заметил Тыплилык.
— Какие ещё такие власти? — удивился охотник, поворачиваясь на скрипнувшей кровати.
— Советская власть, — сказал Тыплилык, жалея о том, что ввязался в разговор.
— Выходит, я никакого отношения к советской власти не имею?
— Пока не избран, — ответил Тыплилык.
— Нет, ты тут чего-то не понимаешь, — твёрдо сказал Урэвтэгин, садясь. — Советская власть — это я. Если хочешь, и ты…
Послышался громкий смех начальника облместпрома.
— Что ты смеёшься? — сердито спросил его Урэвтэгин. — Я совершенно серьёзно говорю. Советскую власть я понимаю так.
— Я не над тобой, — сквозь смех проговорил Цой. — Был такой французский король Людовик Четырнадцатый, который говорил: "Государство — это я". Вот ты мне его и напомнил.
Урэвтэгин с минуту озадаченно молчал.
— Ну так, наверно, не все короли были дураки… — медленно и раздумчиво сказал он и с оживлением обратился к Цою: — Как ты смотришь? Чистый спирт здоровее?
— Это распоряжение вышестоящих органов — бочковый спирт запретить к продаже, — принялся объяснять Цой. — Его можно отпускать населению лишь в переработанном виде.
Тыплилык заметил, что хотя Цой и чисто говорит по-русски, но употребляет в основном слова, которые пишутся в газетах. Если закрыть глаза и слушать, покажется, что он вслух читает "Магаданскую правду".
— Как будто только и дела промкомбинатам, что портить спирт! — возмутился Урэвтэгин. — Почему хорошие продукты не делаете? Ваши предприятия знают одно — гонят напитки!
— Критиковать легко, — сердито ответил Цой. — А вы попробуйте побудьте в моей шкуре.
— Во-во, — поддакнул Тыплилык, — критиковать легко.
Но охотник не сдавался.
— Человеку легче, чем зверю. Человек может сменить шкуру, если она ему не нравится. А если уж выбрал — держи её в чистоте, береги и не жалуйся. Тыплилык не жалуется, что он зверовод. Новая специальность на Чукотке, пять лет назад не было такой. Вот погляди, пройдёт время, и он начнёт разводить уже не голубых песцов, а белых медведей.
Тыплилык хотел было поправить охотника и сказать, что он не зверовод, а повыше, но тут начальник облместпрома, воспользовавшись возможностью увести разговор от себя, воскликнул:
— А какие хорошие белые медвежата здесь! Такие забавные. Всю дорогу от столовой до гостиницы они бежали рядом и нюхали у меня унты.
— Чуют собаку, — вставил слово Тыплилык. — А мне вовсе лучше не подходить — кусаются.
— Почему? — спросил Цой.
— Песцами от меня пахнет.
— Конфеты и сахар они любят, — сказал Урэвтэгин, забыв о спирте. — Я всегда уношу им из столовой гостинец.
— Как же они сюда попали? — спросил Цой.
— Ещё весной, — ответил Урэвтэгин. — Их мать застрелили браконьеры из геологической партии. Пять тысяч рублей штрафу заплатили… а всё же дети остались сиротами. Заведующий столовой дядя Гоша взял их на воспитание. В домике, обшитом толем, они живут. Возле кухни. Дядя Гоша хочет их в зоопарк отправить.
— Неопрятно их в зоопарках держат, — заметил Цой. — Я видел в Москве. Шкура жёлтая, вся в грязи. Вода в бассейне мутная. Корки всякие плавают, обёртки от конфет… Разве это жизнь для настоящего медведя?
— Ну ничего, на пользу науке всё же, — сказал Урэвтэгин. — Вот у меня был случай…
Тыплилык приготовился внимательно слушать. Такие рассказы охотника он любил. Урэвтэгин недаром считался лучшим добытчиком пушнины в округе, ему было что порассказать.
— Так вот, — сказал Урэвтэгин, — был у меня случай, когда я жил в охотничьей избушке. У меня появился медведь-сторож. Полярник я его звал…
Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату вошёл Баштанов.
Тыплилык был так удивлён, что тут же соскочил с кровати и стал спешно натягивать унты.
- Жестяной самолетик (сборник) - Елена Яворская - Современная проза
- Паруса - Юрий Рытхеу - Современная проза
- В одежде человека. Сфинкс или робот - Леена Крун - Современная проза
- Паразитарий - Юрий Азаров - Современная проза
- Прохладное небо осени - Валерия Перуанская - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Новенький - Уильям Сатклифф - Современная проза
- Клуб радости и удачи - Эми Тан - Современная проза
- Книжный клуб Джейн Остен - Карен Фаулер - Современная проза
- Перед cвоей cмертью мама полюбила меня - Жанна Свет - Современная проза