«Черные эдельвейсы»" СС. Горные стрелки в бою - Иоганн Фосс

Мне хочется немного подразнить Ника, разжечь в нем любопытство, и поэтому я начинаю рассказ издалека, обильно добавляя лишние подробности.

— Мы замечательно провели время, — начинаю я. — Было довольно тепло, и мы отправились искупаться в речке Боде. Мы пошли втроем: Филипп, Нора и я. Вода была просто ледяная, но все получили большое удовольствие. Потом мы с Филиппом попробовали руками ловить форель. Рыбины проплывали очень близко, но как только мы пробовали ухватить их, они ускользали от нас. Пикник получился замечательный, и потом, чтобы сделать приятное папе, мы пошли собирать грибы.

Ник не отставал от меня, требуя рассказать другое, о чем утром разговаривали его родители.

— Ну тогда, наверно, они имели в виду то, как вел себя дядя Петер во время речи фюрера, — ответил я и поведал о том, что случилось в деревенской гостинице.

Мы зашли в нее, потому что проголодались и решили перекусить. Отец заказал большую сковороду яичницы, по три яйца на каждого из нас. Все присутствующие провожали взглядами официанта, когда тот принес нам огромную сковороду с гигантской дымящейся яичницей. Не успели мы доесть ее, как по радио началась трансляция речи рейхсканцлера. Все в зале сразу же замолчали и стали слушать. Начал Гитлер, как обычно, издалека, заговорив о приходе партии национал-социалистов к власти. Петеру не понравилось, что речь помешала нашей беседе, и попытался разговаривать дальше. За это он удостоился недовольных взглядов находившихся в зале людей: крестьян, лесорубов и нескольких женщин — людей, в целом, добродушных и миролюбивых. Затем Гитлер, наконец, подошел к вопросу о Судетах. Его голос делался все громче и громче. Казалось, будто он находится совсем рядом, стоит на трибуне и энергично жестикулирует, выступая перед тысячами людей. Именно тогда Петер и отколол шутку. Он намазал верхнюю губу жженой пробкой и косо зачесал челку на лоб. Все произошло очень быстро, и, когда я снова посмотрел на него, он уже изображал Гитлера, сделав гневное лицо и избрав присутствующих в качестве зрителей. Это длилось недолго, однако люди успели заметить данное коротенькое представление и не на шутку рассердились. Моя мать тоже осталась недовольна. Она сидела рядом с Петером и ткнула его локтем в бок.

— Ты с ума сошел? Немедленно прекрати! — прошипела она. — Ты не в Англии и не в Швеции!

Петер немедленно прекратил, но было заметно, что он остался доволен своей шуткой. Мой отец поспешил попросить счет, быстро расплатился, и мы вышли из гостиницы прежде, чем закончилась речь по радио.

Ник недоверчиво покачал головой.

— Невероятно! Такого просто не может быть, верно? Теперь я понимаю папины слова. Он сказал: «Ну и представление вчера закатил Петер!» Мама его тут же оборвала: «Что он себе думает?»

Петер, наш элегантный дядюшка, такой высокий, стройный и неизменно жизнерадостный! Мне всегда нравились встречи с ним. Он был олицетворением другого мира, странного, непонятного и привлекательного. Какими бы разными ни были братья, они всегда легко сходились с людьми независимо от возраста, социального происхождения или должности. Петер родился в Бундаберге, в Австралии, а мой отец — в Сиднее. Он был на десять лет старше Петера и почти всю свою юность провел в другом полушарии, у него даже возникли трудности с немецким языком, когда семья вернулась в Германию. Петер привык путешествовать по всем миру со своим английским паспортом. Подобное было немыслимо для моего отца, который в годы Первой мировой войны служил в немецкой армии в офицерском звании. Окончив Венский университет в самый разгар кризиса 1920-х годов, Петер отказался жить на родине предков и выбрал местом обитания Британские острова. В настоящее время он являлся представителем одной британской фирмы в Стокгольме. Было трудно представить себе большего космополита, чем он. Кроме того, мой дядюшка был горожанином до мозга костей. В Грете, родившейся в Германии, но позднее удочеренной отчимом, шведским хирургом, он нашел равную себе личность. Это была необычайно привлекательная, спортивная женщина, профессиональная пианистка, которая, что особенно привлекало меня в ней, когда-то играла в хоккей на льду.

Мы с Ником продолжали сидеть на ступеньках крыльца у дверей павильона, или «храма», как его называли в кругу нашей семьи. Росшие полукругом высокие туи как будто стеной закрывали его угол. В этой нише всегда было темно. Здесь находился простой деревянный крест. На нем имелась следующая надпись: «Обер-лейтенант Гюнтер Брукманн, родился 12.4.1895 года, погиб в бою в Волыни 20.7.1917 года».

В этом священном для нас месте всегда можно увидеть свежие цветы. Я знаю единственного сына нашей Мамочки лишь по фотографии, которая всегда стоит на ее письменном столе. На ней он изображен в лейтенантской форме.

В то утро я впервые почувствовал, что мои родственники по-разному относятся к прошлым и нынешним политическим событиям. В отличие от моих родителей дядя Петер никоим образом не был связан с последней войной, закончившейся двадцать лет назад. Он также по-иному понимал послевоенное политическое устройство Германии. Война никак не повлияла на формирование его личности в юные годы, чего нельзя было сказать о семье его брата, моего отца. Поэтому речи Гитлера дядя Петер воспринимал как нечто излишне пафосное и забавное. Однако мои родители смотрели на такие вещи по-другому. Несмотря на ироничное отношение моего отца к политике, для него существовали и очень серьезные понятия вроде деревянного креста в память погибшего на войне Гюнтера Брукманна. Нелюбовь отца к показному пафосу привела к тому, что он воздержался от комментариев относительно поведения брата. Мать, напротив, была более откровенна.

Тем не менее не следовало забывать, что сегодня день рождения бабушки. Утром она принимала поздравления гостей. Она была одета в черное — традиционное одеяние вдовы. Единственная ее уступка традициям в тот день состояла в том, что она надела белый воротничок. Она держалась удивительно прямо. Ее густые, вьющиеся черные волосы с серебристыми нитями седины были коротко острижены и зачесаны назад. Это была прическа, нетипичная для женщин ее возраста. Каждого из гостей она встречала взглядом живых, внимательных глаз. Время от времени бабушка подносила к глазам лорнет, чтобы лучше рассмотреть поздравительную открытку.

Для меня бабушка была олицетворением поколения, которому довелось жить в благословенные предвоенные десятилетия. Активные и предприимчивые люди вроде моего деда смогли обзавестись внушительных размеров собственностью, которой теперь умело распоряжалась бабушка, руководившая нашей семьей с нежной строгостью. Мой покойный дед, человек ученый и смышленый, пользовался уважением в промышленных и коммерческих кругах Брауншвейга, был членом тайного княжеского совета и, так сказать, всегда присутствовал в нашей жизни. Его написанный маслом портрет висел в зале, и дед зорко смотрел на нас смышлеными голубыми глазами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});