Медный всадник - Полина Саймонс

– Из-за тебя я умру старой девой, – твердила она, на что Татьяна неизменно отвечала:

– Надеюсь, это произойдет скоро и я смогу выйти замуж и привести сюда мужа.

Окончив в прошлом месяце школу, Татьяна поступила на работу, чтобы не проводить еще одно беззаботное лето в Луге, читая, катаясь на лодке и играя в дурацкие игры с детьми на пыльной дороге. До сих пор Татьяна летом сидела либо на своей даче, либо на Марининой, на озере Ильмень, рядом с Новгородом.

Раньше она не могла дождаться, пока поспеют огурцы, помидоры и малина, пока придет время собирать грибы и чернику, удить рыбу. Маленькие летние удовольствия…

Но этим летом все будет по-другому.

Татьяна вдруг поняла, как ей надоело считаться ребенком, именно поэтому она нашла работу на заводе имени Кирова. Почти взрослый поступок. Теперь она работала и старалась каждый день читать газеты, неодобрительно качая головой при упоминании маршала Петена или Невилла Чемберлена, кризиса в Нидерландах и на Дальнем Востоке. Все это она считала истинными признаками зрелости. Кировский завод и «Правда».

Ей нравилась ее работа на самом большом заводе не только в Ленинграде, но, наверное, во всем Советском Союзе. Татьяна слышала, что в каких-то цехах собирают танки, но не верила слухам. Она не видела ни одного танка. Сама она работала в цехе, производившем столовые приборы. Ее обязанностью было укладывать ножи, ложки и вилки в специальные коробки с отделениями. На конвейере она стояла предпоследней. Последняя девушка запечатывала коробки. Татьяна жалела товарку: такая однообразная работа. Ей самой по крайней мере приходилось укладывать три разных набора!

Продолжая лежать, Татьяна думала о том, как здорово будет провести это лето на заводе. Правда, куда интереснее было бы эвакуироваться, увидеть новые места, познакомиться с новыми людьми…

Хорошо бы почитать немного. Она только что начала книгу Михаила Зощенко, писавшего саркастически-язвительные рассказы из жизни обывателей. Правда, отец строго приказывал идти в магазин…

Она жадно посмотрела на книгу. К чему такая спешка? Взрослые вечно торопятся как на пожар! Немцы в двух тысячах километров! Товарищ Сталин не пропустит этого предателя Гитлера в глубь страны! А Татьяне так редко удавалось побыть дома одной!

Как только Татьяна поняла, что немедленной эвакуации не предвидится, война немного ее разочаровала. Что тут волнующего? А вот рассказ Зощенко «Баня» о гражданах, стирающих белье в банных шайках… ужасно смешно. Особенно когда герой терял номерок, от которого осталась одна тесемка, и банщик отказывался выдать ему белье, заявив, что, «если каждый будет предъявлять тесемки, польт не напасешься» и что теперь придется подождать, пока все не разберут, а уж герою выдадут то, что осталось.

И поскольку никто не собирался эвакуироваться, Татьяна прочитала рассказ дважды, лежа на постели, упираясь ногами в стену и ослабев от смеха.

Все же приказ есть приказ. Придется идти за продуктами.

Но сегодня воскресенье, а Татьяна не любила выходить по воскресеньям в будничном платьице. Она без спроса позаимствовала Дашины красные босоножки на высоком каблуке, в которых ковыляла, как новорожденный теленок с вывихнутыми ногами. Дашина походка была куда легче.

Расчесывая длинные, почти белые волосы, Татьяна тихо вздыхала. Ну почему у нее не темные густые локоны, как у отца и Даши? Не то что эти прямые, как солома, белые лохмы! Приходилось заплетать их или связывать сзади. До чего же она ненавидела свои волосы! Мама утешала ее, повторяя, что в детстве у нее тоже были прямые светлые волосы. А бабушка призналась, что, выходя замуж, весила всего сорок семь килограммов.

Татьяна надела свое единственное воскресное платье, убедилась, что лицо и руки безупречно чисты, и вышла в коридор.

Сто пятьдесят рублей считались огромной суммой! Татьяна не знала, где ее отец разжился такими деньгами, но они появились в его руках как по волшебству, а расспросов он не терпел. Что там нужно купить? Рис? Водку? Отец говорил, но она уже забыла. А ведь говорила же ему мать:

– Гоша, не посылай ее! У нее в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Ничего она не принесет.

Татьяна с готовностью закивала:

– Мама права. Лучше пошли Дашу.

– Нет! – воскликнул папа. – Бери сумку. Иди в магазин и возвращайся с…

С чем он ей велел вернуться? С картошкой? С мукой?

Татьяна прошла мимо комнаты Сарковых и увидела, что Жанна и Женя спокойно сидят в креслах, пьют чай, читают как ни в чем не бывало, словно это было самое обычное воскресенье. Повезло же им! Такая большая комната на двоих! Психа Славина в коридоре не было. Какое счастье!

Все шло своим чередом, будто речь Молотова была всего лишь досадным отклонением в мирном течении дня. На какой-то момент Татьяна даже засомневалась: а была ли она, эта речь, и правильно ли она расслышала Молотова? Это продолжалось до того, как она свернула на Греческую улицу и увидела толпы людей, спешивших к Невскому, где находились лучшие магазины города. Татьяна не могла припомнить, когда в последний раз видела такое количество народа на улицах, и поэтому, повернувшись, направилась в другую сторону, на Суворовский проспект. Если все ринулись на Невский, лучше отправиться к Таврическому саду, где было тоже немало магазинов, пусть и не таких богатых.

Парочка, шедшая навстречу, оглядела Татьянино платье и улыбнулась. Девушка скромно опустила глаза, краснея от удовольствия. На ней было великолепное белое платье с красными розами. Она носила его с четырнадцати лет. Отец купил платье в тридцать восьмом у уличного торговца в польском городе Святокрест, куда ездил в командировку от ленинградского «Водоканала»… Тогда он побывал в Святокресте, Варшаве и Люблине. Татьяна твердо уверилась в том, что отец объехал чуть не весь свет. Даша и мама получили варшавский шоколад, но конфеты были давно съедены: два года и триста шестьдесят три дня назад. Зато Татьяна до сих пор носила платье с алыми розами, не бутонами, а цветами, вышитыми на гладком, плотном белоснежном полотне, вернее, не платье, а сарафан с тонкими лямками и без рукавов, облегавший грудь и талию, с широкой юбкой, не доходившей до колен. Если покружиться, юбка вздувалась парашютом.

Беда в том, что Татьяна из него выросла. Честно говоря, платье было не только коротким, но и тесноватым. Приходилось то и дело распускать атласные лямки на спине. До чего же досадно, что она так быстро из него выросла! Правда, до Даши ей далеко: все говорят, у нее изумительная фигура! Не то что у сестры. Бедра, хоть и округлились, все равно оставались узкими, ноги и руки – тонкими, а вот груди налились. Поэтому и приходилось расставлять платье, но грудь все равно распирала ткань. Зато как приятно вспоминать тощую как палка четырнадцатилетнюю девчонку, впервые надевшую платье с розами и вышедшую погулять по Невскому. Ради этого ощущения новизны она снова надела платье в это воскресенье, день, когда Германия напала на Советский Союз.

Но Татьяна никому не признавалась, что больше всего ее душу тешила маленькая этикетка с буквами «Сделано во Франции».

Сделано во Франции! До чего же романтично! Недаром Франция – страна любви. Все нации были различны: русские славились своей широтой, англичане – сдержанностью, американцы – жизнелюбием, итальянцы – музыкальностью, а французы – мастерством в любви. И сшив это платье для нее, они словно говорили: надень его, chérie, и в этом платье ты тоже будешь любима, как любили мы, надень его, и любовь придет к тебе. Поэтому Татьяна никогда не впадала в отчаяние, если выходила в белом платье с алыми розами. Если бы его сделали американцы, она была бы счастлива, в итальянском платье, наверное, запела бы, в английском – выпрямилась и расправила плечи, но, поскольку его сшили французы, старалась не терять надежды.

Правда, сейчас она шагала к Суворовскому, неловко подергивая плечами в слишком тесно обтягивавшем грудь платье.

На улице было тепло и сухо, и Татьяну неприятно царапнуло сознание того, что в этот чудесный летний день Гитлер напал на Советский Союз.

Татьяна покачала головой. Дед никогда не доверял Гитлеру и говорил это еще в тридцать девятом году, когда товарищ Сталин подписал с Германией договор о ненападении. Дед тогда сказал, что ничего хорошего из этого не выйдет. И оказался прав.

Татьяна считала деда самым умным человеком на свете. С того времени как Гитлер захватил Польшу, дед твердил, что следующим будет Советский Союз. Несколько месяцев назад, весной, он неожиданно стал приносить домой консервы, несмотря на протесты бабушки. Той не нравилось, что он тратит столько денег зря, на всякий случай, и поэтому она постоянно ворчала:

– Война? При чем тут война? И кто это будет есть? Тратишь деньги на всякую гадость! Уж покупал бы в крайнем случае маринованные грибки или томаты!

И дед, любивший бабушку больше, чем заслуживала она или любая другая женщина на земле, виновато опускал голову, позволяя ей срывать на нем злость, однако в следующем месяце повторялось то же самое. Мало того, он покупал сахар, чай, табак и даже водку. Правда, этим продуктам была суждена короткая жизнь, потому что на каждый день рождения, годовщину и праздник водка выпивалась, табак выкуривался, а сахар шел на пироги. Дед, сам человек воздержанный, ни в чем не мог отказать семейству и только на свой день рождения не стал открывать водку. Но бабушка все же пустила сахар на пирог с курагой. В неприкосновенности оставались только банки с тушенкой, которую дружно ненавидели все домашние.