Седьмой Совершенный - Самид Агаев

Имам времени — один, все остальные имамы — ложные. Потому что наместник пророка должен назначаться по воле Аллаха, а не по воле общины.

Оратор замолчал, скрестив на груди руки.

— Как же мы узнаем волю Аллаха, — воскликнул ходжа Кахмас, — от кого?

Тут поднялся человек в белом берберском плаще, сидевший у стены. Это был уже известный нам Бахтияр.

— Во всяком случае, — сказал он, отвечая ходже Кахмасу, — волю Бога мы узнаем не от этого мошенника.

Говоря, он подошел к оратору и схватил его за ворот. Тот попытался вывернуться, но двое, сидевших в первом ряду, бросились к нему и схватили за руки. В зале поднялся шум, многие повскакивали с мест, но Бахтияр поднял руку и произнес:

— Всем оставаться на местах, дом окружен полицией. Я мухтасиб. Сохраняйте спокойствие, никому не будет причинено вреда. Выходите в сад по одному. Этот смутьян и его сообщники арестованы. А вас всех сейчас отведут в полицию, разберутся и невиновных отпустят.

Люди в смятении стали выходить в сад, где им связывали руки и по двое вели в полицию. Имрана отправили вместе с оратором. Их вели двое конвойных, один — впереди, другой — сзади. Когда дорога завела их в тупик, идущий впереди выругался и сказал:

— Фарух, кажется, мы заблудились, пошли обратно. Подожди, — он наклонился и стал поправлять сандалии.

Проповедник толкнул Имрана в бок и еле слышно сказал:

— Возьми его на себя.

А сам повернулся и бросился на стоящего сзади стражника, который от неожиданности, пытаясь взмахнуть пикой, выронил ее. Выхватить топорик проповедник ему не дал, несколькими ударами он свалил конвоира на землю и бросился на помощь Имрану, который барахтался в пыли со вторым стражником. Еще один сильный удар, и полицейский остался на земле. Даи помог Имрану подняться, и побежал, увлекая попутчика за собой.

* * *

Они долго шли по узеньким переулкам. В ночном небе, подгоняемые ветром, неслись облака, в прорехах которых то и дело показывалась луна. Даи, видимо, хорошо знал город, так как шел уверенно и скоро. Имран едва поспевал за ним. Наконец, ведущий остановился у неприметной двери в стене и постучал условным стуком.

— Кто там? — спросили за дверью.

— Попутчики семерых просят пристанища, — отозвался проповедник. Дверь отворилась. Хозяин дома, держа в руках светильник, проводил их в комнату с двумя лежанками.

— Дай нам поесть, — попросил даи, — и вина дай.

Хозяин молча кивнул, вышел и через некоторое время вернулся с подносом в руках. Его сопровождала женщина. Она взмахнула белой скатертью, расстилая ее на полу. Хлеб, белый овечий сыр, вареное мясо и овощи, кувшин с вином, две чаши перекочевали с подноса на скатерть.

— Хорошо, — сказал даи.

Хозяева поклонились и направились к двери.

Даи остановил их вопросом:

— Как мы будем, есть в темноте?

Хозяин извинился и поставил на скатерть светильник — плошку, где в расплавленном масле плавал горящий фитилек. После этого они удалились.

— Как тебя зовут? — спросил проповедник.

— Имран.

— А меня Ибрахим. Ешь.

Он разлил вино по чашкам, разломил хлебную лепешку и произнес:

— За целость наших голов.

После этого выпил вино и принялся за еду.

— Ну что же ты? — спросил Ибрахим, заметив, что Имран не притрагивается к вину. — Пей.

— Пророк запретил вино, — нерешительно сказал Имран.

— Да, это верно, — легко согласился Ибрахим, — но он запретил его не всем.

— Как прикажешь тебя понимать? — возмутился Имран. — Час назад ты толковал об истинной вере. Что же получается, на людях ты говоришь одно, а сам делаешь другое?

— Во-первых, на проповеди я ни слова не сказал о вине. Но раз уж ты спросил, я отвечу. Тому, кто познал внутреннее, не обязательно соблюдать внешнее, я имею в виду законы шариата.

— Но что же получится, если все вообразят, что они познали внутреннее и перестанут соблюдать шариат.

— Не все это могут позволить, а только адепты, достигшие определенного положения. Я могу себе это позволить. Я — даи, я познал внутреннее.

— Я же не вхожу в число упомянутых тобой лиц, — заметил Имран.

— О тебе речь не идет, — высокомерно сказал Ибрахим, — но согласись, воспитанный человек не может позволить себе то, чего не может позволить сидящему рядом. Так что сделай одолжение, выпей вино. Иначе мы не поймем друг друга. Мозги собеседников должны находиться в одинаковой степени безумия или ума.

— Значит, все-таки вино вселяет безумие?

— Все зависит от его количества, у нас его совсем немного — всего один кувшин. Он подарит легкость нашим мыслям.

Имран поднял чашку и выпил вино.

— Вот так, — удовлетворенно сказал Ибрахим, — ты кажешься мне смышленым человеком. И раз уж судьба свела нас, расскажи свою историю.

— Я из селения Гадрут, — сказал Имран, — я арендовал участок земли и выращивал пшеницу. Мутаккабиль все время увеличивал харадж. Я говорил ему, что не в состоянии платить такой налог, но он только посмеивался. В этом году он назвал мне сумму, которую можно было бы выручить, продав весь мой урожай. Я сказал, что если выплачу ему эту сумму, то мне нечем будет кормить жену с детьми. На что он сказал, что я могу прислать жену ему, он найдет, чем ее прокормить.

Имран замолчал, взял наполненную Ибрахимом чашку и выпил.

— Что же был дальше?

— Я проломил ему голову мотыгой.

— Вот как?

— Меня арестовали, я ждал приговора.

— Как же ты оказался на нашем собрании?

— Я сбежал сегодня из тюрьмы. Со мной в камере сидел один из ваших. Он умер вчера. Он объяснил мне, как найти вас.

— Как его звали?

— Не знаю. Он называл себя рафиком.

— Чего ты хочешь от жизни?

— Я хочу жить со своей женой и детьми, и чтобы налоги были справедливыми.

— Даи Абдаллах отменит некоранические налоги. Он восстановит порядок.

— Это он махди? — спросил Имран.

— Нет.

— А кто?

— Придет время, узнаешь. Ты мне нравишься, хочешь перейти в нашу веру? Я сделаю тебя мустаджибом.[41]

— Не знаю, я привык пахать землю, собирать урожай. Я не такой умный, как ты.

— Это ничего, я тебя всему научу, и вместе со мной ты будешь обращать людей в нашу веру. Имей в виду, я оказываю тебе большое доверие. Согласен?

— Согласен.

— Тогда слушай, каждая из степеней истинной веры ахл-и-да'ват обладает частицей духовной субстанции пророчества. По отношению к мировому разуму, к господину того мира, каждая ступень ахл-и-да'ват занимает определенное положение. Пророк получил весь свет знания, а члены исмаилитской иерархии частицы его. Поэтому члены да'ват последовали за потомками пророка, и не последовали за чужими. Запомнил?

Имран покачал головой.

— Не запомнил, ну ничего, сегодня был тяжелый день. Давай спать.

Ибрахим допил вино и лег на одну из лежанок.

— Ложись и гаси свет, — сказал он.

Имран послушно задул светильник и лег на вторую лежанку. Через некоторое время Ибрахим спросил из темноты:

— Как тебе удалось бежать?

Имран притворился спящим, и Ибрахим вскоре сам заснул.

* * *

Ибрахим и Имран покинули дом в полдень, в самую жару. По мнению, высказанному Ибрахимом, в это время бдительность полиции притуплялась, и можно было спокойно передвигаться по городу. Улочка со сводами привела их в центральную часть города, где Ибрахиму нужно было встретиться с другим даи и получить инструкции. Когда Ибрахим остановился перед дворцом правителя города и уверенно постучал в ворота, Имран изумленно спросил:

— Что, наш человек находится во дворце султана?

— Наши люди находятся везде, — ответил Ибрахим, и, обратился к вышедшему охраннику: — О достопочтенный страж ворот, у султана гостит врач, это мой хозяин. Он посылал меня за редкими снадобьями и мазями для султана, позволь мне увидеться с ним и передать ему их.

— Я сейчас узнаю, — сказал стражник и исчез за воротами.

— Ты подожди меня здесь, — шепнул Ибрахим, — если меня долго не будет, уходи, перед заходом солнца встретимся у северных ворот.

Появился стражник и впустил Ибрахима. Имран, оставшись один, огляделся. Он стоял на самом солнцепеке. На майдане, перед дворцом, кроме него никого не было. Имран отошел немного в сторону и сел в тени, под дворцовой стеной.

В горах сейчас прохладно, — думал он. Можно было раздеться и прыгнуть в ледяной ручей, который протекал рядом с горным селением, где жили его дальние родственники. Именно туда он отправил семью, опасаясь кровной мести. Имран в который раз отогнал от себя мысль о бегстве, как недостойную мужчины. Он дал слово начальнику полиции. До него и раньше доходили слухи о новом учении. Говорили, что оно обещает справедливость на земле. Имран мало обращал на это внимание. Все говорят добрые слова, а когда доходит до дела, обещания превращаются в пустой звук. Всегда так было. Размышляя так, Имран пытался оправдать свое предстоящее предательство. Собственно, иного выбора у него не было. На одной чаше весов лежала его жизнь и, соответственно, благополучие семьи, на другой — бредовые рассуждения о каком-то махди, который якобы несет справедливость. В настоящий момент справедливость была в том, чтобы он остался жив и вернулся к детям. Ради своих детей Имран готов был сдать десять таких махди. Это была несокрушимая логика родителя и крестьянина. Дойдя до этих мыслей, Имран немного успокоил свою совесть. После того, как он разделил с исмаилитским даи кров и еду, ему было не по себе. Имран прислонился спиной к каменной стене (совсем, как в тюрьме) и, прикрыв веки, стал глядеть сквозь прозрачный знойный воздух, плавящийся над площадью, на всадника, сонно, словно в забытьи пересекающего пространство, открытое палящему солнцу. Где-то в стороне иногда слышался звон бубенцов, наверное, привязанный верблюд встряхивал головой, отгоняя слепней.