Эра Меркурия. Евреи в современном мире - Юрий Слёзкин

 Все они были избранными народами — то есть «племенными» и «традиционными» в том смысле, что они открыто боготворили самих себя и принципиально отмежевывались от всех прочих. Были и другие такие сообщества, но мало кто был столь же последователен. Многие аристократические сословия, к примеру, упорно (и иногда убедительно) возводили свое происхождение к кочевым воинам, подчеркивали свою чуждость как дело «чести», практиковали строгую эндогамию и соблюдали сложные ритуалы отстранения. Жрецы (священники) также устранялись от базовых форм социального взаимодействия, образуя самовоспроизводящиеся касты или вовсе отказываясь от воспроизводства. Однако и те и другие, как правило, делили имя, место и бога (а порой трапезу или жену) с теми, чей труд они присваивали благодаря монополии на доступ к земле и душеспасению. Кроме того, многие из них принадлежали к универсальным религиям, которые ограничивали этическую обособленность и налагали обязательства, порой приводившие к крестовым походам, депортациям и миссионерской деятельности.

 У «меркурианцев» подобных обязательств не существует, а самые бескомпромиссные из них, такие как цыгане и евреи, сохраняли радикальный дуализм и строгие очистительные запреты на протяжении многих веков проповедей и преследований. Черный шелковый шнур, который правоверные евреи носят на поясе, чтобы отделить верхнюю часть тела от нижней, аналогичен «ограде» (эй-рув), обращавшей все местечко в один общий дом для соблюдения чистоты субботы, а также незримому, но жизненно важному барьеру, который повсеместно обозначает гойско-еврейскую границу. Цыганские средства защиты от скверны еще более важны и многочисленны, поскольку в отсутствие письменной традиции им приходится нести все бремя этнической дифференциации. Быть цыганом значит непрерывно сражаться с заразой (marime) — задача тем более устрашающая, что цыгане, по роду их деятельности, не могут не жить среди гажо, которые являются главным источником и воплощением заразы (и тем более парадоксальная, что отдельно взятые гажо живут среди цыган, которым нужны слуги, исполняющие нечистую работу). На смену религиозным предписаниям приходят «гигиенические» — так, во всяком случае, может показаться, когда цыгане отбеливают стены своих жилищ или используют бумажные полотенца, чтобы поворачивать ручки кранов и открывать двери в общественных уборных. Евреи, которых часто изображают как неопрятных, всегда вызывали подозрение и восхищение соседей своей приверженностью телесной чистоте. И даже на индийском субконтиненте, где все этносоциальные группы окружают себя многосложными очистительными табу, парсы выделяются строгостью запретов, связанных с менструальным циклом, и интенсивностью заботы о личной гигиене.

 Следом за чистотой и скверной, очевидным признаком чуждости является язык. Слово «варвар» значило «пустомеля» или «заика», а славянский термин «немец» («немой») первоначально относился ко всем иноземцам. Большинство «меркурианцев» выступают в роли варваров и «немцев», где бы они ни жили (иногда ценою значительных усилий). Если они не говорят на языке, который является иностранным для окружающего населения, они создают его сами. Так, некоторые европейские цыгане говорят на «романи», морфологически продуктивном языке индийской группы, родственном языкам «дом» Ближнего Востока и восходящем к языку индийской касты торговцев, кузнецов и актеров. (Впрочем, романи необычен в том отношении, что он не выводим из определенного регионального диалекта и чрезвычайно богат мор-фосинтаксическими заимствованиями, что позволяет некоторым ученым называть его языком «слияния» и отказывать ему в грамматической связности и независимости.) Многие другие цыгане говорят на своеобразных языках «пара-романи», в которых лексикон романи сочетается с грамматикой (фонологией, морфологией и синтаксисом) языков окружающего большинства. Существуют, среди прочих, английская, испанская, баскская, португальская, финская, шведская и норвежская разновидности романи; все они остаются непонятными для окружающего населения и по-разному описываются изучающими их лингвистами: как бывшие диалекты романи, преобразованные посредством «массированных грамматических замещений»; как креольские языки, произведенные от «пиджинов» (упрошенных, гибридных языков контакта), которыми первые иммигранты-рома пользовались для общения с местными изгоями; как «смешанные диалекты», созданные цыганскими общинами, утратившими грамматически продуктивный романи, но сохранившими доступ к нему (через старых соплеменников и новых иммигрантов) в качестве инструмента «отчуждения»; как «смешанные языки» (местная грамматика, иммигрантский словарь), порожденные соединением двух языков-прародителей; и наконец, как этнолекты и криптолекты, сознательно создаваемые носителями стандартных местных языков при помощи широко доступных терминов, происходящих из романи и других источников.

 Каково бы ни было их происхождение, языки «пара-романи» используются исключительно кочевыми посредниками, обычно (но, видимо, не всегда) заучиваются в отрочестве и передаются из поколения в поколение как эмблемы групповой принадлежности и тайные коды. Согласно информантам Асты Олесен из числа шейх-мо-хаммади, их дети лет до шести-семи говорят по-персидски, а затем осваивают адургари, «на котором мы говорим, когда чужим не следует знать, о чем идет речь». То же самое верно и в отношении «тайных языков» фуга и ваата — кочевых посредников южной Эфиопии.

 Когда язык, не знакомый окружающему населению, недоступен, а заимствуемые из местного языка элементы недостаточны, «варварство» и «немота» речи обеспечиваются различными формами лингвистического камуфляжа: произнесением задом наперед (целых слов или отдельных слогов), заменой гласных, подстановкой согласных, префиксацией, суффиксацией, парафразированием, словесной игрой и т.п. Инаданы делают свою речь непонятной путем добавления приставки от- и суффикса -ак к некоторым существительным языка тамачеков [тамаджеки, тамашеки]; халаби (кузнецы, целители и актеры долины Нила) преобразуют арабские слова добавлением суффикса -eishi или -elheid; в речи английских цыган (англоромани) слова «about» (о, относительно), «bull» (бык) и «tobacco smoke» (табачный дым) превращаются в aboutas, bullas и fogas; а в языке шельта вместо ирландских do (два) и dorus (дверь) произносится ой и rodus, а вместо английских «solder» (паять) и «supper» (ужин) — grawder и grupper. Шельта — язык ирландских «странников», который состоит из видоизмененного ирландско-гаэльского лексикона, встроенного в грамматическую структуру английского языка. Основная его функция — непрозрачность для непосвященных, и, согласно типично предвзятому (во всех смыслах) сообщению собирателя Джона Сэмпсона, который в 1890 году повстречал в ливерпульской таверне двух «лудильщиков», функцию свою он выполнял отлично. «Эти люди не затруднялись никакими предрассудками касательно личного достоинства или опрятности, а речь их была, во всех смыслах, испорченной. Этимологически ее можно описать как вавилонскую, образцовый жаргон ночлежки, составленный из шельта, "быстрого арго", рифмованного слэнга и романи. Говорили они на этом наречии с поразительной беглостью и, по-видимому, с немалой для себя выгодой».

 Подобным образом принижались и различные языки еврейской диаспоры, на которых члены общин говорили со столь же поразительной беглостью и еще большей для себя выгодой (в смысле удовлетворения всего спектра познавательных и коммуникативных нужд). Свои первоначальные языки евреи утратили относительно рано, но пока они оставались кочевыми посредниками, они нигде не переняли в неизмененном виде язык окружающего населения. Где бы они ни появлялись, они создавали или приносили с собой свои собственные национальные языки, так что существовали еврейские варианты (иногда не один) арабского, персидского, греческого, испанского, португальского, французского, итальянского и многих других языков. Некоторые гебраисты считают, что это были не «варианты», а отдельные языки — «Judezmo», например, а не «иудео-испанский», или «Yahudic», а не «иудео-арабский» (подобно тому, как специалисты по цыганским языкам противопоставляют «англоромани» «романи-английскому»). Идиш, который обычно классифицируется как германский язык или диалект немецкого, разительно отличается от своих «родственников» тем, что содержит чрезвычайно высокий процент негерманских грамматических элементов, не может быть возведен ни к какому региональному диалекту (Соломон Бирнбаум называет его «синтезом разнообразного диалектического материала») и является монопольным достоянием профессионально специализированной и религиозно изолированной общины, где бы ни жили ее члены. Нет оснований полагать, что первые еврейские переселенцы в Рейнскую область когда-либо говорили на одном диалекте со своими соседями-христианами; напротив, романские (по всей видимости) языки, на которых они говорили в момент иммиграции, сами были специфически еврейскими.