Оборотный город - Андрей Белянин

— Если передумаешь, догоняй!

— Пуля догонит, — без малейшей шепелявости донеслось нам вслед.

На звук взводимого курка лысые с криками рухнули ничком, лихорадочно пытаясь зарыться в каменистую землю. Получалось не очень удачно…

— Ложись, казачок, пристрелит ить!

— С чего бы? — чуть пригнувшись, улыбнулся я. — Мы ведь вроде только-только познакомились и даже где-то подружились…

— С кем, с бесом, чё ли?! Да ихнему брату верить — себя не уважать! Ща как шмальнёт…

— И шмальну! — грозно раздалось сзади, после чего почти секунда в секунду грохнул выстрел!

* * *

Ну, по крайней мере, это была попытка выстрела, скорее похожая на взрыв новогодней хлопушки. Шибануло неслабо — мелкий бес стоял позади нас с круглыми глазами, всеми (то есть на всём теле!) волосами дыбом, вместо старенького ружья в руках у него теперь была забавная железяка в форме рваной ромашки с загнутыми, обгорелыми лепестками. Слов на нас он не находил, так, открывал и закрывал щербатую пасть, не в силах определиться с матерным эквивалентом переполнявших его эмоций.

Судьба твоя такая, парень, за оружием ухаживать надо, у нас в станице это была самая безобиднейшая шутка, и никто не обижался. Правда, пороли за неё-о…

— Пятачок протри, охранничек, закоптился весь, — дружелюбно посоветовал я. — И цветочек этот авторский в вазочку поставь, а себе взамен хоть сачок для ловли бабочек за хутором выпроси в арсенале. Всё больше толку, да и сам не покалечишься…

— Убью-у! — истерически заверещал бес, бросаясь на меня врукопашную. Но неудачно запнулся о собственный хвост, упал и был пристукнут сверху своим же ружьём.

— Пошли, ребята, — на ходу бросил я поднимающимся упырям. — Нам тут больше делать нечего, что смогли — наворотили…

— Я ищщё живой! — слабо донеслось из-под тяжёлого приклада.

— От ить неугомонный, — фыркнули два рослых красавца с длинными каштановыми кудрями, в чистеньких рубашках под расшитый пояс, штанах в полосочку и начищенных сапогах. Глядя на мой ошарашенный вид, оба парня гордо расхохотались: — Али не признал, хорунжий? Ну-ка соображалку-то включи, у нас тут, в оборотном мире, всё не как у людей. За порог шагнул, вот те и чудеса, лопушок…

— Да ну тя! Чё зря давишь на хлопца? Мы энто, Иловайский, мы. Не бойся, не укусим покуда, свои как-никак…

— Моня? Шлёма?!

— А то! — Они оба подбоченились и выгнули грудь.

— Но… как же такое, глазам своим не верю!

— От это правильно, — снисходительно кивнул тот, что повыше, значит, Шлёма. — Ты ж арку прошёл, а опосля её всё меняется. Мы теперя те видимся небось побогаче да покрасивше, а ты нам — чунькой затрапезною, немытою, нестриженой, неухоженной, неопрятной, непродуманною, не… Эй, чё сразу за саблю-то?!

— А ты его не заводи, — наставительно вступился за меня Моня, он вообще чаще держал мою сторону. — Чую я, пригодится нам энтот казачок, когда у Хозяйки права качать будем.

Я молча отвёл клинок от римского носа бывшего упыря. Действительно, что-то горячусь не по делу, нельзя так.

Спокойнее надо быть, уравновешеннее, а то хвататься за оружие при каждом удобном (неудобном) моменте явно дурной тон. Свидетельствует о перенапряжении нервной системы, беспочвенных страхах и неоправданной интеллигентской чувствительности, если не сказать слюнявости.

Мой дядя интеллигентов на дух не переносил, справедливо считая излишнее самокопание первым признаком вырождения нации. И в чём-то был прав… По крайней мере, все встречавшиеся мне интеллигенты (офицеры, врачи, студенты, учителя) обладали одной общей неприятной привычкой: они плакали над судьбой русского народа, но тут же на все лады кляли Россию, опуская её перед высокомерной Польшей, снисходительной Германией, безалаберной Францией и спесивой Великобританией!

Мы, казаки, смотрим на жизнь честней и прямолинейней, и если уж любим Отечество, то без условий и оглядок…

— Вот как дам по зубам обоим, если не объяснитесь, — невежливо начал я.

Упыри пожали плечами, и Моня, сделав знак идти за ним, попытался пространно всё рассказать. Меня оно не удовлетворило. В смысле всё равно туманно, невразумительно, ненаучно и не до конца…

— Тут ить мир другой, оборотный, и мы в нём, стал быть, другие. Кем захотим, теми и прикинемся. Воздух тута такой, чародейству весьма пользительный, а может, и излучение какое подземное прёт. Здеся нас от живых людей нипочём не отличишь!

— А я?

— Чё ты?

— Ну меня он зачем чунькой затрапезною обозвал? Я ж не изменился вроде…

— Ой, а ты ужо и губы надул, — насмешливо хлопнул меня по плечу кудрявый Моня. — Обиделся, аки дитё малое, вон уж и сабелькой мстить собрался. Да не чунька ты, не чунька, от зависти он тя поддел. Нам-то небось тока тут в красоте да богачестве щеголять, а наверху морду под личину не скроешь. Хотя чумчары, говорят, могут…

— Это те, что… — я выразительно ткнул пальцем вверх, — которых мне пришлось слегка покрошить в порядке разумных мер самообороны?

— Ага, тока зазря ты с ними так-то, — вступил в разговор второй упырь-красавец. — Чумчары, они злопамятные и долгопомнящие, теперя везде тя искать будут, покуда не решат!

— Чего не решат?

— Тебя! У них хучь носов и нет, а запахи чуют любой легавой на зависть…

— И что ж мне теперь, застрелиться от их любви?

— Беречься тебе надо, хорунжий, — честно предупредили оба. — Щас твоя жизня и копейки медной не стоит, ты сам уже под землёй, а наверху тя чумчары всей кодлой дожидаются. Может, махнёшь рукой, да и нам на прокорм сдашься? Мы-то те, поди, не чужие будем, почти ить родственники! Нет? Ну как хошь, наше дело предложить…

Мы свернули в какой-то узенький проход и буквально через пять-шесть минут вышли к настоящему сказочному городу. Ей-богу, я даже невольно перекрестился, но наваждение не сгинуло, а, наоборот, обрушилось на меня всей своей пугающей реальностью.

Прямо перед нами, не более чем в получасе ходьбы, возвышался самый прекрасный из всех виденных мною городов! Пусть, конечно, я не так много видел, но… высокие белые стены, стройные дома, горящие золотом шпили, разноцветные крыши башен, шумящие кроны деревьев — всё это завораживало и покоряло! Вокруг разливалась какая-то неуловимая аура света, тепла и благорасположенности, буквально озаряя это дивное место.

Я встал разинув рот, едва дыша от восторга и умиления. Моня и Шлёма одновременно покрутили пальчиками у виска:

— Мы ж те говорили, казачок, тута всё как есть одна голая видимость, обман, иллюзия. Держись за нами, короче… О, глянь-кась, от и первая иллюзия сюда обеими ногами чешет!

Я обернулся в указанную сторону. Слева от нас по узкой тропиночке, грациозно покачивая бёдрами, шла стройная красавица в простом крестьянском платье. Лицо, фигура, взгляд, формы — всё в ней вызывало желание и трепет! Да таких красавиц на всём белом свете и десятка не сыщется! Я невольно поймал себя на том, что не свожу с неё масленых глаз…

— От так они нашего брата и зажёвывают, — философски вздохнул Шлёма и неожиданно громко рявкнул: — А ну отвали, грымза липучая, энто наш хорунжий!

— Ой, внучек, да куды ж вам двоим-то стока мяса?! — звонким, словно хрустальные зимние бубенчики, голоском взмолилась красавица. — Всё одно Хозяйка отберёт, чё ж жадничать? Чай, я, беззубая, много не съем…

— Пошла прочь, Фроська-попрошайка!

— Ну хучь косточку бедренную на супец? Я ить его первая заприметила, я ему дорогу завернула. — Девушка встала передо мной вплотную, и я вдруг с ужасом вспомнил, где мог видеть этот пронзительный взгляд. — Ну а ты сам, казачок, нешто не уступишь бабушке? Бабушка голодная, бабушка кушать хочет, бабушка уже неделю, почитай, как свежей кровушки не лизнула. Возьми сабельку острую да своею рукой и обруби кусок, какой не жалко. Лучше филейный! Ну не жмотничай, ты ж небось благородный, давай не слушай их, режь, да помясистее…

— Пошла вон, синявка с плесенью, — дружно замахнулись на неё мои знакомцы, а я так и стоял столб столбом, протирая глаза, веря и не веря всему происходящему. Неужели эта прекрасная девушка Ефросинья на самом деле и есть та злобная старушенция, что сбила меня с пути? Неужели в этом оборотном мире действительно так легко обмануться? Неужели моя единственная защита и опора здесь — это двое нахальных упырей, имеющих свой гастрономический интерес к моей скромно-упитанной персоне?

— Ох, да хоть ухо ему откусить дайте, волки заразные! — Отчаянно застонав, красавица всем бюстом кинулась мне на грудь. — Хрящику живого на холодец хотца-а!

Я даже не успел вытащить саблю, как нежные девичьи губки раскрылись прямо перед моим носом, демонстрируя восхитительные ровные зубки и… Два кудрявых молодца вцепились в неё с обеих сторон, оттаскивая и матерясь.

— Жлобьё! Субъекты неотёсанные! Тока хрящик! Да тьфу на вас, тьфу на вас, тьфу!