Когда он опоздал - Нора Лирова

пустой, загаженной квартире. Он прошелся по комнатам. Открыл окна, впуская свежий воздух. От былой квартиры остались лишь воспоминания. Герман подавил желание отсюда уйти. Закрыть все, как однажды это сделал. Он ехал в прошлое. В ту картинку, которая так врезалась в его память пять лет назад. Только картинка так и осталась лишь картинкой. К реальности он не был готов. Хотя, кто мог быть готов к такому?

Он зашел в комнату, где стояла старая стенка. Там вразброс лежали папки с документами. В одной из папок Герман нашел документы Ларисы. А еще разрешение на усыновление детей. Герман задумчиво потер переносицу.

— Что же с тобой случилось, малышка?

Но думать над этим не было времени. Нужно было действовать. Он и без этого потратил слишком много времени на размышления. Теперь с ними было покончено. Квартиру нужно привести в порядок. Отмыть. Переклеить обои. Убрать кухню. Выкинуть старую мебель. Расставить ловушки от тараканов. Дел было много. Зато у него впервые за долгое время появилось желание двигаться вперед. А это многое значило.

Через два часа он уже был в роддоме. Привез документы Ларисе. Узнал, что она сейчас спит. Ребенок пока находился под присмотром врачей с интоксикацией организма. Оказалось, что Лариса всю беременность пила. Это повлияло на ребенка, но шанс на то, что все обойдется все же был. Герман выслушал это спокойно. Узнал, что нужно принести для малыша и для Ларисы. Заодно передал ей телефон.

После этого он успел забежать в строительный магазин. И только тогда вернулся домой, где его ждали грязные стены. Для начала надо было отмыть полы. Убраться. Засучив рукава, Герман начал убираться.

Он не хотел думать, что опоздал. Ему еще хотелось верить, что все можно исправить. Или хотя бы попытаться. Что было год назад? Тогда он не мог уехать. Год в другой стране не мог не сказаться на компании. Ему нужно было все вернуть. Поставить на ноги. Он хотел приехать, но позже. Намного позже, когда было бы уже совсем поздно.

Поздно. Один раз он уже опоздал. Хотя мог прийти раньше, но ему было важно допить бутылку водки. Хотел упиться, чтобы забыться. Но это лишь помогло отрезветь.

Злость все же прорвалась. Он кинул веник в угол. Зажал голову руками. Знал же, что чего-то происходит! Чувствовал! Сколько он уже не мог спать? Больше года. Он не знал, сколько она провела в этой комнате? Явно не один месяц. Без помощи и надежды. День за днем она лежала на полу и ждала? Нет. Скорее всего не ждала. Помощь. Откуда могла прийти эта помощь?

Герман не стал поднимать веник. Зато стал разбирать кровать. Это хоть как-то помогло выплеснуть эмоции. Выкидывал он эту кровать уже около полуночи. На помойке он встретил соседку, которая выгуливала собаку.

— Герман? Ты вернулся? — спросила она. — Будешь продавать квартиру? Ты видел, что она с ней сделала?

— Квартиру я продавать не собираюсь. А отмыть и отремонтировать ее не так сложно.

— Если будешь продавать, то меня имей в виду. Дочка второго родила. Так что за материнский капитал мы ее купим у тебя. Как раз будем с дочкой на одной лестничной клетки жить. Это же лучше, чем с алкашней. Никогда бы не думала, что Лариса по стопам матери пойдет. Пока твоя мать была жива, то она держалась. А тут прям с цепи сорвалась. Всюду с матерью пьяная ходила.

— Спасибо за ценную информацию.

— Правильно, что ты приехал и порядок навел. А будешь искать покупателя, то имей меня в виду.

— Маш, в квартире на помощь кто-то звал?

— А что?

— Мужик седой на кухне валялся, — сказал Герман. — Полиция выясняет, что там произошло.

— Да у них вечно крики были. Эта как резанная кричала. Я сколько раз полицию вызывала. Так они приезжают. Говорят, что пьяная буянит. Ульяна с Ларисой драки постоянно спьяну устраивали. Мужиков водили.

— А полиция?

— Чего полиция? Выпишет штраф и все. Ты по поводу квартиры…

— Я не буду ее продавать, — ответил Герман.

Он вернулся домой, чтобы отнести на помойку матрас. Значит, Лариса была под влиянием матери все это время. Ей не от кого было ждать помощи. Она ее поила. Драки. И драки были сильные. Скорее всего в одной из таких драк Лариса и потеряла зубы. Или еще хуже. Ей могли выбить зубы, когда кто-то хотел ей воспользоваться.

К трем часам ночи квартира была отмыта. Грязную и сломанную мебель Герман выкинул из квартиры. И только тогда он успокоился. Сел на пол в комнате, где стояла стенка. Поставил рядом с собой пакет сока с хлебом. Достал фотоальбом. Большой и тяжелый, со старыми пожелтевшими страницами, он хранил воспоминания его матери. Всю ее жизнь. Она часто рассматривала эти фотографии. Рассказывала кто на них изображен. Но Герман никогда не слушал. Ему нравилось слушать, но не слышать. А потом ее место заняла Лариса. Когда мать заболела и потеряла речь, то ее голосом стала Лариса.

Герман отложил альбом. Потер лицо руками. Все было не то. Не так. Все должно было быть иначе. Совсем иначе.

Когда-то он думал, что все исправил. Сделал все, что было в его силах. Не мог же он тогда бросить семью. Взять на себя ответственность за чужих детей. Не мог. Он лишь спас ее. Отвел к матери, которая помогла. Взяла чужих девочек и их блудную мамашу под крыло. Герман решил, что этого вполне хватило, чтобы искупить безразличие. Безразличие тех, кто спаивал Ульяну. Кто водил ее за гаражи шлюшку, чтобы помять ее грудь, не думая, что дома девку ждут дочери. И хотя он стоял всего лишь рядом, но Герман чувствовал вину. Да. Это была именно вина. Поэтому он так и переживал. Закончив копаться в себе, Герман даже немного успокоился. Закрыл на миг глаза.

— Все хорошо. Но обманывать себя смысла нет, — прошептал он, понимая, что уснуть ему не получится.

Глава 3

Лариса сидела в кровати и смотрела, как лучи солнца отражаются от бутылки с водой. Она лежала в палате с недообследованными. С теми, кто не наблюдался в женской консультации, но приехал рожать в роддом. Малыши оставались под присмотром врачей, поэтому в палате тишину нарушали лишь разговоры. Одна думала, как побыстрее сбежать из роддома и выйти на работу. За ребенком должна была присматривать мать новоиспеченной мамочки. Вторая готовила грандиозный праздник по возвращению домой с ребенком. Лариса в разговорах не участвовала. Она все еще не могла поверить,