Закон вечности - Нодар Думбадзе

_______________

* В а й м е - горе мне. Д ж а н - ласкательная форма обращения.

- Как это? - оживился Бачана.

- Сморозил я в бреду такую, оказывается, глупость: "Света-джан, - это я, значит, любовнице своей, - Света-джан, знаешь ведь, первый плод достается свинье, - под свиньей я подразумевал свою жену, - но ничего, если бог даст, выкарабкаюсь отсюда, женюсь тотчас же на тебе!" Услышав такие речи, моя жена разревелась и стала, оказывается, биться головой о вашу кровать, тогда она пустовала. "Вайме, мой Булика совсем спятил, про нашу свадьбу даже не помнит!" Знала бы она, что именно тогда я был в самом что ни на есть трезвом уме!.. Вот... - Булика вдруг оборвал речь и уставился на Бачану.

Бачана лежал с закрытыми глазами, с выражением блаженства на лице и мерно, спокойно дышал.

- Э, да какой же это странный человек, как он быстро ходит туда и обратно! - обиженно сказал Булика священнику.

- Оставь его в покое, это действие пантопона... Пусть поспит.

А Бачана сквозь розовый туман спускался вниз по знакомой крутой лестнице, но на сей раз ясно чувствовал, что поднимается все выше и выше...

4

- Вот тебе, сынок, направление. Сходи в Чохатаури*, сделай рентгеновский снимок... Не нравятся мне твои блестящие глаза и розовые щеки!

_______________

* Ч о х а т а у р и - районный центр в Западной Грузии.

Бачана сложил вчетверо листок бумаги и спрятал его в карман.

- А что со мной, дядя Евгений? - спокойно спросил он врача.

- Давно тебя температурит?

- С месяц, наверно.

- Потеешь?

- Днем потеют ладони, а ночью прямо-таки плаваю в поту! - Бачана вытер о брюки потные ладони.

- Кашляешь?

- Иногда, но сильно, как собака, - грустно сострил Бачана.

- Крови не замечал в мокроте?

- Было немного на прошлой неделе, вот столько, - Бачана показал ноготь мизинца.

- Что же ты молчал до сих пор, сынок? - Голос у врача дрогнул.

- Да что же такое со мной? - забеспокоился Бачана.

- Посмотрю снимок, тогда скажу.

- Как эта болезнь называется?

- Инфильтрат... В более сложной форме - бронхоаденит.

- А по-грузински как? - не отставал Бачана.

Врач не ответил. Он сел за стол и стал бесцельно ворошить бумаги.

- А какое против него лекарство? - снова спросил Бачана.

- Пенициллин и сульфидин, - ответил, не поднимая головы, врач.

- Можно их достать?

- Можно! За десять тысяч рублей в Тбилиси! - Врач взглянул в расширившиеся от изумления глаза Бачаны.

- Где же взять такие деньги?

Врач пожал плечами и беспомощно развел руками.

- А еще какие лекарства, дядя Евгений?

- Еще? Сливочное масло, молоко, рыбий жир, икра, яйца, сахар, мед, тепло и Бахмаро!..* Вот лекарство!..

_______________

* Б а х м а р о - высокогорный курорт в Западной Грузии.

У Бачаны пересохло в горле... Все перечисленное врачом стоило вдвое дороже названных лекарств. Он долго стоял молча, не двигаясь, потом достал из кармана направление, аккуратно расправил его, положил на стол и так же молча направился к двери.

- Куда ты, парень? - окликнул его врач.

- Пойду я, дядя Евгений, сам как-нибудь справлюсь со своей болезнью, - сказал Бачана хмуро.

- Погоди! Зайди в аптеку, купи гематоген, пей по чайной ложке три раза в день. Полезно это... - Врач достал из кармана червонец, протянул Бачане. - На вот, возьми...

Бачана взял деньги и положил рядом с направлением.

- Деньги даст дедушка... А вам большое спасибо, дядя Евгений! Бачана открыл дверь.

- Скажи деду, пусть заглянет ко мне.

- Болеет он, дядя Евгений, трудно ему ходить, - солгал Бачана.

- Тогда передай ему... - Слова застряли в горле у врача.

- Что передать?

- Передай, чтобы... - Голос у врача прервался. - Да ты не бойся, сынок! Еще не поздно! Ты парень крепкий, куда там болезни до тебя!

- Что передать деду, дядя Евгений?

- А вот что! - взорвался вдруг врач. - Пусть он, несчастный, немедленно распродаст все - дом, двор, душу и плоть свою и купит тебе пенициллин! Слышишь меня?! Немедленно!

Врач кинулся к столу, схватил направление и деньги, изорвал их в клочья и подбросил к потолку, потом повернулся с изменившимся лицом к Бачане и крикнул:

- И я после этого называюсь человеком?! Я называюсь врачом?!

Не выдержав взгляда врача, Бачана вышел из комнаты.

- Тетя Аграфена, дай мне две бутылки гематогена. В воскресенье продам в Чохатаури персики и рассчитаюсь с тобой, - попросил Бачана провизора, когда они остались в аптеке одни.

- Для чего тебе, парень, гематоген? Его пьют чахоточные.

Бачану пробрала дрожь, ладони у него вспотели, ноги ослабли. Так прямо и громко никто еще при нем не упоминал названия этой страшной болезни.

- Для дедушки... Евгений ему посоветовал... Помогает, говорит, при слабости...

- Бери, сынок, бери... Да только... Сомневаюсь я насчет твоих персиков...

- А что, дорогое лекарство?

- Девять шестьдесят бутылка...

- Тогда дай одну бутылку. Деньги отдам в воскресенье.

- Что с тобой, сынок? Отчего ты побледнел? - спросила участливо Аграфена.

- Да нет, ничего, я вообще бледный. - Бачана взял бутылку, вышел из аптеки и, чтобы не упасть, присел на прогнившие ступеньки лестницы.

- Здравствуй, дядя Глахуна!

- Здорово! Да только не признал я тебя... - сощурил глаза заведующий фермой.

- Бачана я, внук Ломкацы Рамишвили.

- Ну и вымахал, парень! - удивился Глахуна. - Как поживает дед?

- Да так...

- Мда-а... Потерять таких сыновей... Как еще душа в нем держится... Ты которого?

- Старшего.

- Акакия?

- Да.

- Эх и отец был у тебя! В твои годы один, с голыми руками ходил на медведя!.. Так что нужно Ломкаце? Без дела ты не пришел бы ко мне.

- Дядя Глахуна, возьми меня на ферму пастухом...

- Мал ты еще, сынок, не угнаться тебе за козами да телятами.

- А отец, говоришь, в мои годы на медведя ходил?

- Так твой отец был здоров как бык, а ты? Дунь на тебя - полетишь вверх тормашками. Сколько тебе лет?

- Пятнадцать!

- А дед? Отпустит он тебя?

- Если будет твое согласие, отпустит!

- Да как же мне согласиться! Дед ведь знает лучше меня, каков труд пастуха в горах!

- Прошу тебя, дядя Глахуна!

- Не могу, сынок!

Губы у Бачаны скривились, глаза наполнились слезами.

- Не отказывай мне, дядя Глахуна!

- Да что это тебе так приспичило?!

- Чахотка у меня, дядя Глахуна! - Бачана проглотил слезу.

- Молчи, дурачок! Разве можно так шутить?! - рассердился Глахуна.

- Дядя Евгений сказал... Будешь, говорит, есть много масла, пить много молока, дышать горным воздухом, сумеешь, говорит, осилить свою болезнь...

- Убей меня бог! - застонал Глахуна Керкадзе, обнимая Бачану.

- А вдруг простудишься в горах под дождем да снегом? А вдруг умрешь? Что мне тогда делать? Как взглянуть в глаза несчастному твоему деду? Мальчик мой дорогой! Тебе не горы да леса, а перины нужны да пуховики!

- Не отказывай мне, дядя Глахуна! - Бачана обнял Глахуну и заплакал.

- Хорошо, хорошо, дорогой! Возьму тебя с собой, птичьим молоком буду поить тебя, не то что козьим! Буду беречь как зеницу ока! За два месяца откормлю тебя так, что будешь одной рукой валить трехлетнего бугая! Молчи, молчи, дорогой мой, не плачь! Что нам болезнь! Чихать нам на болезнь! Да перестань же, сукин ты сын!

Бачана давно уже перестал плакать, но теперь плакал, как маленький, Глахуна Керкадзе, и некому было унять его...

Двадцать три коровы, два бычка, двадцать семь коз, три лошади и один кабан - вот и все поголовье скота, молочного и мясного, которым располагал Кведобанский колхоз летом 1943 года. Ферма стояла на горном пастбище, на склоне Чхакоуры, в окрестностях Бахмаро. Летом колхозники вместе с общественным стадом гоняли на пастбище и собственный скот - больше негелей и телок, ибо поступиться дойной коровой на три-четыре месяца в те голодные военные годы люди, конечно, не могли.

Жалкое богатство ста двадцати дворов охраняли две овчарки и трое мужчин - заведующий фермой Глахуна Керкадзе, Сипито Гудавадзе и Иона Оранвелидзе. Бачана был четвертым, но его никто всерьез не принимал.

Единственный кабан в стаде принадлежал Глахуне. И этому кабану сегодня предстояло разделить горькую судьбу своих охолощенных сородичей. Двухлетний породистый здоровяк, разумеется, ни о чем не догадывался. Он с наслаждением конался в мусоре, и сильное короткое рыло его вспарывало землю, словно лемех тракторного плуга. Пока кабан беззаботно занимался своим делом, Глахуна стоял под навесом и правил бритву на свисавшей с гвоздя уздечке.

- Жалко кабана, дядя Глахуна! Не надо холостить его! - попросил Бачана.

- Нечего ему одному рыскать по лесу этаким женихом! Здесь хоть семь дней скачи, ни одной свиньи не сыщешь! Вот охолостим его, тогда забот у него, кроме как о пище, не будет! Остепенится, мяса нагуляет, вот увидишь! - успокоил Глахуна Бачану.

- Ну, знаешь, наш Сипито тоже один бродит по лесу, однако не холостим же мы его! - вступился за кабана Иона Орагвелидзе.

- Эй ты, дармоед, если б тебя самого вовремя охолостили, не было бы теперь на свете твоего гениального наследника! Семнадцать лет болвану, а грушу от яблока не отличит! - выпалил вышедший из-под навеса Сипито.