Красный опричник - Дмитрий Беразинский

— Николай, а что там у нашего Кречко за незнакомец в гостях?

— Не знаю, Андрей Васильевич, что это за птица, — шепотом ответил Плюев, — но наш Кречко при нем брадобреем.

— Брешешь!

— Честное слово! Только что чай им носил. Тот даже Кречко похваливал, мол, хорошо справляетесь, товарищ старший майор.

— Ничего себе! — присвистнул Афанасенко, оправляя на себе френч, — ладно! Если что — я у себя.

— А ведь мы с вами, Андрей Константинович, вечером в Москву отбываем, — сказал Кречко, окончив процедуру бритья.

— С чего такая срочность? Вы ведь еще здесь работу не закончили.

— Начальник звонил непосредственный. Приказал утром быть у него. Вот и задачка у нас нарисовалась: докладывать мне ему о вас, али нет?

Волков задумался. Самое слабое в любой цепи — это звенья. Кто его знает, быть может и вправду не зря Сталин свои чистки затевал. А ну как решит кто-то из комиссаров безопасности попросту убрать пришельца из иного мира куда подальше? Например, на тот свет, откуда в свое время так удачно вернулся Ростислав Каманин — его ближайший соратник и друг. Вряд ли служители Закона будут настолько любезны и рассеяны, чтобы вернуть обратно и Волкова Андрея Константиновича — человека неопределенного возраста и занятий.

— А нельзя ли, товарищ старший майор, напрямую обратиться наверх? Если не к Иосифу Виссарионовичу, то хотя бы к Берии.

— Хлопотно это. И рискованно. Допустим, вы окажитесь в состоянии убедить того же Лаврентия Павловича, а вот после как ко мне будет относиться мое начальство, через которого я молча перепрыгну?

— Да поймите вы! — вскочил Волков, — моя ценность относительна. Как личности и как носителя информации. А вот ценность вот этого прибора для Советского Союза превышает все разумные границы! Таких вещей лет пятьдесят еще не будет! Здесь хранится одной информации на миллиард фунтов золотом!

— Да верю я вам! — отмахнулся Кречко, — и не хуже вас понимаю ценность этого «ящика Пандоры». Хлопотно это все! Но попробовать, в принципе, можно. В надежде на «авось».

После того, как собеседники попили чаю, старший майор предложил сходить на завтрак в железнодорожный ресторан — единственное, по его словам, место в городе, где можно позавтракать и после не мучиться изжогой. Волков поблагодарил благодетеля, но стеснительно заметил, что не желал бы вводить уважаемого Ивана Михайловича в расход.

— Да бросьте вы! — скривился Кречко, — вы хотя бы представляете, какие у меня доходы? К тому же, безмерное уважение к людям нашей профессии буквально заставляет снижать цены работников общепита.

И решительно пресек все дальнейшие возражения. А ресторан на вокзале оказался и впрямь хорош! Особенно тем, что в нем утром практически не было посетителей. Но, даже, несмотря на это, их усадили за столик спецобслуживания и подали меню.

— Хорошо, что народу нет, — заметил Иван Михайлович, изучая стандартный лист писчей бумаги с накарябанным отвратительным почерком списком блюд.

— Да! А здесь, в принципе, часы пик бывают?

— Разве когда латыши с поляками наезжают. Тогда случается, — старший майор ГБ понизил голос, — дело в том, Андрей Константинович, — что с продовольствием в стране… мягко говоря, не очень. И довольно неловко чувствуешь себя, когда рубаешь какой-нибудь шницель по-венски, а в окна детишки голодные пялятся. Я, конечно же, могу раздать им содержимое своего бумажника… но ведь его на всех не хватит!

— Наверное, не стоит за завтраком обсуждать положение страны! — кашлянул Волков.

— Увы, вы здесь совершенно правы. Официант!

Заслышав командирский голос, из подсобки выбежал вертлявый молодой человек в белом переднике.

— Если вы думаете, что я нагуливаю аппетит, — прогудел Кречко, — то вынужден вас разочаровать. Голоден я давно!

— Сию минуту, господин полковник! — подобострастно кивнул официант и убежал.

— Деревня! — пробурчал старший майор ГБ, — хотя, звания так часто меняют, что немудрено попутать! У нас уже вот в третий раз за последние пять лет. Сам скоро забуду: майор я, аль полковник.

Скоротопом официант притащил на спецстолик в два приема комплексный командирский завтрак: пятьдесят граммов водки в хрустальных стопках, овсяную кашу с жареными колбасками, маринованный перец и по стакану чая с булочкой.

— Приятного аппетита! — пожелал он, удаляясь.

— Типа, чтоб вы подавились! — снова пробурчал Кречко.

— Да что вы в самом деле, Иван Михайлович? — удивился Волков, — выспались плохо?

— Спал я точно, не очень. Просто, на роже у этого шельмеца написано: «Чтоб тебе икалось всю дорогу, товарищ старший майор!» Германия! Вот где обслуга на уровне! Заходишь в ресторан, так офицеры младше по званию встают всегда. Несмотря, на что «ихь бин руссиш оберст».

— А ля натюрэль оберст! — подтвердил Андрей Константинович, который успел слопать половину овсянки и уже доедал колбаски, — «Настоящий полковник» — песенка была у нас такая.

— Русская или немецкая?

— Что за вздор? Русская, конечно!

Заплатил по счету Кречко смешную сумму — двенадцать рублей. Подмигнул шельме-официанту, передал благодарность шеф-повару, своему земляку из-под Ровно. Предложил Андрею Константиновичу прогуляться по городу, поболтать о том, о сем. Волков согласился. В самом деле, не лежать же день на «панцер-ваффе», как Кречко в шутку обзывал кровати. Да и погулять по городу, который является ровесником таких «долгожителей» как Киев и Новгород было просто интересно. Раньше Андрей Константинович никогда здесь не был, поэтому превратившийся в гида Кречко много рассказывал и показывал: Софийский собор — памятник архитектуры союзного значения, иезуитский коллегиум, собор Свято-Ефросиньевского монастыря.

— Памятники величайшим заблуждениям человечества! — сказал Иван Михайлович, глядя на купола Святой Ефросиньи.

Волков иронично посмотрел на него.

— Скажите, товарищ Кречко, а что дает вам основания судить о заблуждениях. Вполне возможно, когда-нибудь марксизм-ленинизм тоже признают лженаукой. И совершенно по делу, кстати…

— Вздор, батенька! — огляделся по сторонам Кречко, — учение Маркса всесильно! Наш Великий вождь товарищ Сталин в своем выступлении на пятнадцатом съезде…

— Бред! Полный бред! Хватит говорить шаблонами! Если я говорю что-то утверждающе, уважаемый Иван Михайлович, то это значит — сообщаю факты. А против фактов, знаете ли, голых цитат мало.

Кречко тупо уставился себе под ноги и несколько минут играл желваками.

— Изыди, Сатана! — наконец изрек он, — если бы я не уверовал, что вы прибыли из будущего, то расстрелял бы вас на месте. Вы просто убиваете мою веру в дело партии.

— Партия в конце-концов сама расстреляла в народе веру в себя, — возразил Волков, — но ни вы, ни нынешнее поколение не виновато. Гниение обострилось гораздо позже, после смерти Иосифа Виссарионовича. Когда не было кому проводить в ее рядах чистку. Ведь партия — что куча картофеля. Если вовремя не перебрать — сгниет вся. Гитлер, для примера, в 1934 году основательно подчистил ряды своих верных штурмовиков из СА. Если быть точнее, отрезал головы селедкам. И такие меры становятся почти необходимостью… что с вами?

— Сталин умрет? — спросил Кречко. Он невидящими глазами смотрел в никуда, олицетворяя несозданную скульптуру «Человек, у которого отняли Веру».

— Конечно, умрет! — убежденно ответил Андрей Константинович, — он ведь живой человек. У нас даже поговаривали, что его отравили партийцы. Чтобы больше никаких чисток не проводил. И вот после этого КПСС загниет вовсю!

— Нужно срочно предупредить Лаврентия Павловича! — оживился энкавэдэшник, — он не допустит. Скорее пойдемте, мне необходимо к прямому проводу! Нет, по телефону слишком опасно! Я должен…

Волков улыбнулся и взял своего собеседника за плечо.

— Погодите. Никуда не нужно бежать. У нас в запасе почти пятнадцать лет. Иосифу Виссарионовичу предстоит еще множество дел провернуть: великих и не очень. Стать, между прочим, одной из самых грандиозных фигур двадцатого века!

— Уф! — вытер со лба пот Кречко, — а ведь вам, паршивец, удалось напугать старшего майора госбезопасности. Скажите, вы там у себя по аналогичному ведомству не работали?

Ему ответом был смех Андрея Константиновича.

— Ну, во-первых, — ответил он, — «у себя» — это где? Я во всем Трехмирье «у себя». Даже дети рождались в двух мирах — на Гее бог миловал. Во-вторых, подобные ведомства у нас были, но я их работы практически не касался. Курировал разведку иногда, был грешок… я ведь все понимаю, Иван Михайлович. У вас куча вопросов, но ответы на некоторые вы просто боитесь услышать.

Кречко поджал губы.

— А вы не боитесь? Представьте, что вам сообщат точную дату вашей смерти. Неужели не страшно?