В дебрях Камасутры - Светлана Славная

Молодежь приняла эксперимент на ура. По всей стране стали возникать самодеятельные театры, к Птенчикову приезжали за советом и моральной поддержкой. В 90 процентах случаев исполненные энтузиазма последователи привозили на суд единственного в мире учителя литературы собственные редакции «Руслана и Людмилы».

Астраханцы продемонстрировали Птенчикову взбесившегося кота.

— Надо ж было ему вирус подцепить! — сокрушались ребята. — Все схемы перемкнуло. Наверняка наши конкуренты расстарались, из Забайкалья.

— Из Забайкалья? Так они уже к нам приезжали, — вспомнил Птенчиков. — У них были проблемы с формированием сценической правды. Ребята впали в излишний натурализм и так неистово рубились друг с другом — пришлось вызывать бригаду скорой помощи, чтобы окропить их, как положено, водою: мертвой, с антисептиком, и живой, с биорегенератором.

Птенчиков провел астраханцев в кабинет литературы. Туда уже набились его ученики, пребывающие в мечтательном состоянии «между»: один спектакль недавно сдан, работа над другим пока не начата. На этом уроке Птенчиков планировал провести обсуждение дальнейшего репертуара, однако мысли о Либерее вытеснили из его головы все прочие.

Он виновато взглянул на гостей.

— К сожалению, сейчас я вынужден вас покинуть. Общайтесь с коллегами, осваивайтесь, располагайте декорации. Мы с удовольствием посмотрим ваш спектакль... скажем, через пару дней. Кстати, почему именно «Руслан и Людмила»? Меня удивляет узость репертуара появляющихся театров. Где творческий поиск, где полет фантазии? Мои ребята после Пушкина схватились за греческие трагедии, а потом умудрились поставить такое несценичное, но исполненное глубокого назидательного смысла произведение, как уголовно-процессуальный кодекс...

Гости уважительно переглянулись. Ученики Птенчикова старательно делали вид, что не замечают их восхищения:

— Иван Иванович! Мы как раз хотели обсудить с вами тематику нового спектакля.

Учитель развел руками:

— Извините, но мне нужно срочно ехать в ИИИ.

— По делу исчезнувшей Сони?

— Вы обнаружили новые улики?

— Снова на Буян? — загалдели ребята.

— Тайна следствия. — Иван придал лицу непроницаемое выражение. — Обещаю предоставить вам эксклюзивную информацию при первой же возможности. А сейчас — всего доброго, творческих успехов...

— Вы нам только подскажите какое-нибудь веселое, занимательное произведение, в котором дело заканчивается свадьбой! Мы пока его проглотим, усвоим, начнем продумывать сценографию.

— Занимательное и заканчивается свадьбой? Ну, даже не знаю... — Птенчиков обернулся на пороге. — К примеру, «Конек-Горбунок». Не глотали?

— Неужели ты всерьез намерен отправиться в пасть... в смысле в Кремль к Ивану Грозному? — Олег Сапожков с ужасом смотрел на «консультанта по неразрешимым вопросам». — Ты хоть знаешь, что творилось во времена его правления?

— Кто ж не знает? Опричнина, казни, разгул самодурства и полное отсутствие плюрализма мнений. Только ведь Иван Четвертый не сразу стал Грозным. Начинал он свое правление весьма либерально, — возразил Птенчиков. — Молодого Иоанна любили; говорили, что с его праведным царствием настал на Руси новый Золотой век.

— Не может быть! — удивился Егор. — Иван Грозный и «праведное царствие»? Вы что-то путаете!

— Стыдно, батенька, не знать истории, да еще возражать собственному учителю, — пожурил парня Аркадий. — Мэтр прав, Грозный начинал с договоров о всеобщем согласии, с принятия единого закона и учреждения суда присяжных...

— И вообще проявлял большое уважение к мнению избранной рады. Настоящая демократия. Однако не забывайте, что этот милый юноша с отрочества любил забавляться, сбрасывая с высоких теремов «тварь бессловесную», вроде кошек и собак, или топча лошадьми людей на московских улицах в компании веселых приятелей, — с негодованием возразил Олег. — Нет, я считаю, что Либерею гораздо безопаснее перехватить по прибытии в Москву, во времена дедушки Грозного.

— Который женился на той таинственной бабушке? — обрадовалась Варя. — Олег Анатольевич, не могли бы вы рассказать, что же там у них все-таки произошло?

Олег важно прокашлялся.

— Ну, ничего особенно таинственного не произошло... Дед Грозного, Иван Третий, женился на Софье Палеолог, племяннице последнего императора Византии. Она и привезла в Москву в составе приданого интересующую нас библиотеку, которая, кстати, была вывезена из захваченного турками в тысяча четыреста пятьдесят третьем году Константинополя в Рим. Софья тоже жила там некоторое время при дворе папы Павла Второго, пока не вышла замуж за московского государя. Однако Иван Третий книгами не увлекался. Либерею, по всей вероятности, спрятали в одном из подвалов, где она и лежала неразобранной долгие годы.

— Вот именно, неразобранной! — подхватил Птенчиков. — И как же я смогу работать с библиотекой, запертой в каком-то неведомом подвале? Да меня тут же схватят и четвертуют как вора и злоумышленника.

Историки неуверенно переглянулись.

— Есть свидетельства, что отец Грозного, Василий Иоаннович, выписал из Афона книжника Максима Грека, который переводил для него старинные книги.

— Предлагаете выдать себя за Максима Грека? — саркастически осведомился Иван.

— Ну, это вряд ли получится, — покачал головой Аркадий. — Все же фигура историческая, реально существовавшая...

— Вот и я о том же! — торжествующе подхватил Иван. — Его, значит, из Афона выписывали как вызывающего царское доверие мудреца, а я приду незваный-непрошеный и заявлю: ну-ка, царь-батюшка, показывай свои сокровища! Нет, уж лучше лететь к Грозному. Тот книги любил, цитировал постоянно, даже сам периодически за перо брался. Многие сочинения он подписывал собственным именем, для других придумывал псевдонимы... Вы, например, знаете, что при его участии была заново переписана «История Руси с древнейших времен» и создана многотомная «Всемирная история»?

— Ну, ты уж нас совсем за дилетантов держишь, — обиделся Аркадий. — Еще спроси, слышали ли мы, что при нем была основана типография и напечатаны первые русские книги.

— Вот я и говорю, что с Грозным мы быстро найдем общий язык!

— Если тебе его прежде не вырвут раскаленными щипцами, — буркнул непримиримый Олег.

— Мэтр, извините, но вас просят ответить по видеофону! — вклинилась в дискуссию секретарша главшефа ИИИ, воспользовавшаяся системой внутренней связи. — Экстренный вызов начальника полиции. Говорит, что ваш мобильный не отвечает...

— Ох, опять я забыл его в избушке! — спохватился Птенчиков.

— Просит соблюдать секретность, так как дело государственной важности. Вы можете воспользоваться аппаратом в кабинете шефа, — мило улыбнулась девушка.

— Извините, я скоро вернусь, — пообещал Птенчиков друзьям и поспешно покинул Лабораторию по Переброскам во времени.

— Прошу вас, мэтр, — уважительно приветствовал его главшеф ИИИ. — Можете не волноваться, я все понимаю и не буду нарушать приватность беседы. — Он заговорщицки подмигнул и исчез за дверью.

— Теща ушла в несознанку. О местонахождении фуражки ничего сообщать не желает, — объявил с экрана угрюмый начальник полиции. — Обложила меня малоприятными эпитетами... Что делать, мэтр?

— Можно вырвать ей язык раскаленными щипцами, — брякнул не остывший от спора с Олегом Птенчиков.

— Как это... свежо, — не сразу нашелся собеседник.

— Что вы, это старинные методы. — Иван вздохнул. — Правда, без языка она уже не сможет сообщить что-либо по интересующему вас вопросу.

— Можно снять письменные показания, — задумчиво произнес генерал, которому, кажется, понравилась поданная Птенчиковым идея. Иван поспешил отвести от женщины негаданную беду:

— Впрочем, не думаю, что ваша родственница замешана в этом преступлении. Скорее речь идет о террористическом заговоре. Вам еще не звонили с требованием пойти на уступки?

— На какие уступки? — вздрогнул защитник правопорядка.

— На самые неприемлемые, — сухо отрезал Птенчиков.

— Пусть только попробуют! — взревел доблестный генерал. — Я им устрою полную ампутацию безо всякой анестезии. Ишь выдумали — уступки!

— Так держать! — одобрил Птенчиков. — Я не сомневался в вашей стойкости. Будут еще вопросы — обращайтесь.

— Спасибо, мэтр! — с чувством выдохнул начальник полиции, отключаясь от связи.

ГЛАВА 3

Что за прелесть эта соколиная охота! Разгоняет она печаль, утешает сердца пасмурные, наполняя их светлой радостью, веселит и старого и малого... Много птицы было ввязано в торока, когда шестнадцатилетний великий князь Иоанн Васильевич объявил окончание потехи. Счастливый и разгоряченный, развернул он коня, отправляясь назад, в город.

У городских ворот собралась большая толпа. Подъехав ближе, Иоанн с удивлением услышал звуки божественной музыки, доносящейся откуда-то из толчеи. При виде блистательной процессии охотников народ, хлюпая распухшими носами, почтительно расступился, и глазам великого князя предстало удивительное зрелище: на краю дороги, задумчиво прикрыв глаза, сидели двое безбородых людей. Темные волосы того, что постарше, были коротко стрижены, золотистые локоны его спутника рассыпались ниже плеч. Между ними стоял странный ящик, из которого и неслись волшебные звуки.