Синтез (СИ) - "Токацин"

Дверь наконец закрылась за Линкеном, и ремонтник немедленно заблокировал её изнутри. С любопытствующего взрывника сталось бы сунуть что-нибудь под пучок — в лучшем случае ненужную железку, в худшем — руку; а ещё на шум мог подойти Константин и развёрнуто рассказать о том, как взрываются омикрон-кванты. Гедимин выслушал бы его, если бы у северянина было хоть какое-то доказательство; расчёты на телекомпе таковым не являлись.

Он ещё немного помедлил, прежде чем запустить излучатели, — рука сама в нерешительности замерла над парой переключателей, — но тут же одёрнул себя. «Чтоб я ещё раз отвлекался на Константина перед опытами?!» — он презрительно фыркнул и до хруста вдавил кнопки в гнёзда. «Attahanke!»

Два узких, ярких, отлично различимых в белом искусственном свете зелёных пучка вырвались из сопел и на долю секунды скрестились в воздухе. В следующее мгновение пространство вздулось, зарябило и с неизмеримой силой ударило Гедимина в грудь. Защитные экраны сдуло — они даже не успели задрожать, просто исчезли. На микросекунду дольше продержался щит вокруг самого Гедимина, а затем сармата швырнуло в стену.

Дозиметр на рамке над дверью запищал пронзительно и часто; ему вторил радиометр, встроенный в стену. Его завалило обломками щитов, но излучение достало его и там. Гедимин с трудом отделился от стены и попытался выпрямиться; нижние рёбра отозвались резкой болью. Он схватился за грудь и почувствовал сквозь перчатку что-то липкое. Из мелких прорех в комбинезоне сочилась густая чёрная жижа. Он вдохнул чуть глубже, и она потекла быстрее.

Под потолком запоздало взвыла сирена. Сармат с трудом выпрямился. Дышать было больно, шевелиться — тоже. То, что осталось от сигма-сканера и излучателей, разметало по лаборатории мелкой россыпью осколков. «Часть — внутри меня,» — мелькнуло в мозгу сармата. «Сканер… Что он успел зафиксировать?»

«И что, сожги меня омикрон, здесь взорвалось?!» — последнюю фразу он, забывшись, попытался выкрикнуть — но из горла вышел только хрип. Он плотнее прижал ладонь к рёбрам. «Воздух. Нельзя впускать внутрь воздух…»

Кто-то снаружи шарахнул по двери чем-то металлическим, и створки загудели. Гедимин, пошатываясь, подошёл к передатчику.

— Здесь ирренций. Не входите.

— Теск, открывай! — заорали снаружи. Из распылителей под потолком брызнула мея, быстро покрывая ровным слоем всю лабораторию. Гедимин облегчённо вздохнул и дотянулся до рычага блокировки. Он ещё смог дойти на своих ногах до порога; кто-то шагнул ему навстречу, подхватил сползающее тело, но сармат всё равно не удержался и тяжело осел на пол. Кровь из мелких отверстий между рёбер выходила понемногу, прерывистыми струйками, и дышать становилось всё труднее.

…Лишний раз открывать глаза не хотелось — веки жгло и щипало; жгло всё, каждый сантиметр кожи, казалось, был прижат к нагретому металлу, и температура медленно возрастала. Комбинезон с него срезали, под кожу ввели анестетик, — сармат вяло удивился отсутствию блокатора и затянувшейся возне вокруг его тела. Его куда-то тащили, по пути заливая липким; острый запах меи резал ноздри.

— В карантин его, — буркнул кто-то над головой. — Такие ожоги… Странно, что ещё не мутировал.

— Кровь чистая, — отозвался другой. — Под блокатором не выживет, лёгкие пропороты. Несите на стол, надо шить.

— И он мутирует, и мы мутируем, — фыркнул первый. — Куда его на стол?!

— Некогда болтать, — Гедимина приподняли и растянули на жёстком, закрепив руки и ноги в захватах; жёсткий обруч лёг поперёк бёдер. Игла воткнулась в шею; боли сармат не почувствовал, только прохладу, растекающуюся по коже.

— Инородные тела за плеврой, два в правом лёгком, мелкие осколки в мышцах, — сообщил один из медиков. — Кто работает?

— Мы вдвоём, остальным — отойти и прикрыться.

Что-то холодное с силой прошлось по нижним рёбрам, задев края ран, и Гедимин стиснул зубы.

— Heta! Он в сознании, — холодный предмет отдёрнулся.

— Что? С такой дозы?! — медик оттянул Гедимину веко. Сармат зашипел — не столько от боли, сколько от неожиданности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Давно должен был отрубиться, — потрясённо пробормотал другой медик. — Ещё дозу?

— Некогда, — буркнул первый, прижимая к виску сармата холодное сопло. — Извини, парень, время дорого.

«Станнер?» — успел удивиться Гедимин перед тем, как чернота под веками взорвалась красными брызгами — и снова сомкнулась, и уже надолго.

08 января 43 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити

Приходить в себя не хотелось, но избежать этого было невозможно — жжение, сначала почти незаметное, но с каждой секундой усиливающееся, растекалось по коже. Не открывая глаз, Гедимин определил, что сильнее всего оно чувствуется в нескольких «центрах», и они хаотично разбросаны по всему телу, от ступней до лба. Часть располагалась на спине, — для омикрон-излучения ни мышцы, ни кости не были сколько-нибудь ощутимой преградой, и кожа со всех сторон пострадала равномерно. Жгло и внутри, к горлу приступами подкатывала тошнота; она усиливалась вместе с болью во всём теле, и сармат нехотя открыл глаза и тут же закрыл их — всё вокруг было расплывчатым, как будто он смотрел сквозь толстое матовое стекло.

— Эа-клеток нет, — сказал невидимый сармат над его головой; он что-то делал с плечом Гедимина — точнее, с жёстким плотным браслетом на плече, и от этих действий жжение и боль постепенно отступали. — Но костный мозг доживает последние часы. Готовить к трансплантации?

— Не приживётся, — ответил ему другой. — Регенерация у него уже подавлена. Смотри, завтра пора вынимать дренаж, а где заживление?

Он пошевелил что-то на груди сармата. Гедимин снова открыл глаза и попытался сквозь плотный туман рассмотреть фиксаторы и дренажи. Видно было плохо — под его головой была очень тонкая подкладка, и он мог рассмотреть только верхнюю часть груди. Там было несколько ярко-красных полос — свежие омикрон-ожоги. Ощущения говорили о том, что ниже установлена система полужёстких фиксаторов, а ещё ниже, в области паха, закреплены какие-то дренажные устройства. «Выделение? Сработала выделительная система?» — сармат невольно поморщился.

— Подстёгиваем регенерацию, — сказал один из медиков. — Иначе здесь и помрёт. Сам он с такими повреждениями не справится.

— После такого облучения? Я и то, что есть, подавил бы, — отозвался второй. — Эа-формирование — только дело времени. Уверен, что успеем перехватить до того, как вылезет наружу?

— За пять минут он не мутирует, — ответил первый. — Сейчас эа-клеток нет. Надо поправить то, что есть, — ранения грудной клетки и лучевую болезнь. Предположительной эа-мутацией займёмся позднее.

— Хорошо, если она будет только предположительной, — пробормотал второй. — Значит, трансплантация?

— Сначала попробуем отрегенерировать его собственный мозг, — ответил первый. — И кожу со слизистыми заодно. Добавь анестетика — он снова очнулся.

Гедимину удалось повернуть голову. Силуэты медиков от этого не стали менее расплывчатыми, но сармат смог разглядеть их скафандры, шлемы, полностью закрывающие лицо, и манипуляторы, закреплённые на запястьях.

— Ничего не видно, — пожаловался он — и мучительно закашлялся: что-то обожгло горло изнутри.

— Сплюнь, — ему влили в рот немного прохладной жидкости. Вкуса у неё не было — или, что вероятнее, сармат её не чувствовал.

— Лучевой ожог сетчатки. Или регенерирует вместе со всем остальным, или больше тебе не понадобится, — сказал медик, дождавшись, когда Гедимин отдышится.

— Это карантин? — спросил сармат, поворачивая голову набок. Через секунду он и сам уже мог ответить на свой вопрос, — в карантинном бараке окон, даже закрытых решётчатыми створками, не было.

— Наполовину, — медик невесело хмыкнул. — В карантине ты помрёшь. Подержим тебя здесь, под наблюдением… на свой страх и риск. Тоже эксперимент, не хуже твоих.

Гедимин не стал задумываться о том, откуда медик знает о его экспериментах, — его, как он успел заметить, узнавало в лицо больше сарматов, чем мог узнать он сам. Воспоминания о последнем опыте — и в особенности о том, что он так и не был закончен — заставили его приподняться на койке. Ожоги немедленно заболели с тройной силой, и тошнота снова подкатила к горлу, но сармат только досадливо сощурился.