Обреченные на вымирание - Деткин Андрей

В нос пахнуло шлаком. Мягкий полумрак накидывал паутину умиротворения, притормаживал мысли, уговаривал остановиться и прислушаться к голосу тишины. В просторном зале с большими окнами было пыльно и мусорно. На плиточном полу валялись куски штукатурки, осколки битого стекла, колотые кирпичи. По центру в ряд замерли топки, вдоль стен тянулись трубы с выпирающими задвижками и муфтами.

Я прошел вглубь котельной, сел на железный бак. Растопырил пальцы, поднес ладонь к лицу. Пальцы тряслись мелкой дрожью. Тяжело, знаете ли, переношу ссоры. Ощущение такое, словно в живот втыкают кол и начинают его медленно проворачивать. Потом еще неделю отхожу от пытки. В голове прокручиваются одни и те же эпизоды скандала, словно склеенная пленка, без конца и края. В сотый раз обсасываю каждую реплику, слово, движение, выражение лиц, глаз… Я все переживаю заново. Теряю сон… Ввиду этой своей особенности предпочитаю уступать в спорных ситуациях, и вообще держаться подальше от людей.

Неподвижно сидел в полумраке, прислушиваясь к мертвой тишине, далекому стрекоту кузнечиков. Сонмы пылинок парили в солнечных потоках, льющихся через длинный ряд грязных, растрескавшихся окон. Подрагивающей рукой из нагрудного кармана рубахи достал мятую пачку.

Выкурил половину сигареты, когда за стенами послышался голос Андрея. Он проходил где-то рядом и звал меня. Я испугался, что застукает меня с куревом, и рефлекторно дернулся, готовый выкинуть бычок, но остановился. Устыдился своей мальчишеской робости. Борзо, зажав тлевшую сигарету в зубах, вышел из котельной.

Андрей прошел мимо и направлялся к казармам. Он немного взбрыкивал, переставляя больную ногу, стараясь не сгибать ее в колене.

- Здесья я, - окликнул его я с приклеенной к губе сигаретой. Стоя в дверном проеме, опершись плечом о приоткрытую дверь, старался придать позе вящий непринужденности. Он обернулся и, морща лоб, долго смотрел на меня. Сорванная травинка замерла в губах. Потом подошел, остановился в паре метрах от персоны, сказал.

- Извини, Михалыч, нервишки шалят. Пойдем комбезы поищем, где-то они в том ангаре. Дальше по коридору еще дверь есть. Она заперта, без тебя мне никак не справиться.

- Пойдем, - сказал я, и на душе вдруг стало сразу легко. Андрей подмигнул мне, улыбнулся, травинка подпрыгнула. Я улыбнулся в ответ. Мы шли молча, и я думал, «какой же он все-таки сильный. Я так не могу. Буду ждать, киснуть, притворяться, что ничего не случилось, сжигать себя изнутри пока не перегниет шелуха минувшей ссоры. Извиняться и просить прощение, наверное, удел сильных».

Спустя десять минут мы взламывали железную дверь в конце коридора. Над ней кто-то уже потрудился до нас: вся область в районе замка была исцарапана и измята, край железного полотна отогнут.

- Ну-ка, Михалыч, отходь. Попробую другую отмычку, - с этими словами Андрей скинул с плеча автомат, передернул затвор. Исключая риск рикошетного ранений, я вернулся к входной двери.

Андрей попробовал дверь на прочность сначала одиночным выстрелом. Убедившись, что этот номер проходит, повторил его трижды. Замок капитулировал.

Как Андрей и предполагал: если есть лыжи, где-то должны быть и палки. Вдоль правой стены стоял ряд металлических ящиков с дверцами. Они напоминали шкафчики в спортивных раздевалках, только были шире и выше.

С замками справились легко, под ударами лома они слетели с проушин, как прищепки. В двух крайних ящиках находились длинные мешки из плотной черной ткани со шнуровкой и молниями. В них мы обнаружили аккуратно сложенные летные комбинезоны с накладками и утяжками, с шевронами Российских ВКС. Это были не просто летные комбинезоны, а нечто сложнотехнологичное. Каждый сантиметр нес полезную нагрузку. Под тканью прощупывались провода и трубки. На правом предплечье фиксировались миниатюрные датчики. В набедренном кармане нашлись перчатки из непонятного мягкого материала, что-то между резиной и замшей, с силиконовыми накладками на ладонях. Перчатки оказались двухслойные. Пальцами ощущались вшитые проводки. На дне сумок лежали шлемы, похожие на космические: большие, с двумя забралами. Нам повезло, что ящики с комбезами стояли вдоль боковой стены, пули пробившие дверь, прошили и перегородку.

Один из комбинезонов идеально подошел Андрею. Он сидел на нем, словно вторая кожа. Чего не скажешь о моем.

- Ничего, старичок, скотчиком подмотаем, подтянем, как влитой сядет, - говорил Андрей, окидывая меня критическим взглядом. Я стоял перед ним мятый и раздутый, будто подросток в отцовском костюме.

- Ага, - апатично ответил я, - может, легче меня откормить?

- И вырастить.

Мы засмеялись, я забегал по комнате, шурша тканью и, как курица, размахивал руками.

- Ладненько, комбезы нашли, теперь надо подняться на «Одиссея» и попробовать его оживить. Надеюсь, ничего жизненно важного перед эвакуацией из него не вдрали, - сказал Андрей, переходя на рабочий тон.

- «Одиссей»? Это кодовое название самолета? - спросил я, вытягиваясь лицом.

- Я что, и об этом тебе не говорил? - искренне удивился Андрей.

- Нет.

- А ведь я был уверен, что да, - задумчиво произнес он. - Я на авианосце в бумагах всю ночь прокопался, много чего нарыл…, - Андрей серьезно взглянул на меня:

- У тебя случайно нет знакомого психиатра?

Я смотрел на Андрея с сомнительной улыбкой и гадал, какая в его вопросе доля шутки. Мое замешательство, по-видимому, его позабавило. Серьезность с лица спала, и он улыбнулся. Травинка озорно кивнула в его губах. И словно в отражении, мои губы растянулись в ответ.

Прихватив комбинезоны, мы вернулись к самолету. Искать трап долго не пришлось. Он находился неподалеку у стены.

Я придерживал лестницу, а Андрей поднялся по ней на крыло. После чего, он подошел к кабине, стер с колпака пыль и посветил внутрь. Через некоторое время, раздался щелчок, прозрачный купол плавно поднялся. Андрей спустился на место пилота, и я мог видеть только отблески фонаря, пляшущие по внутренней части стеклянной сферы.

Оставаться одному в воцарившейся тишине и мраке стало неуютно. Я поспешно вскарабкался по лестнице вслед за Андреем. Крыло было огромное, широкое, утопающее краями в темноту. Напоминало ромб с усеченной задней частью. Если представить поднятый колпак закрытым, то кабина походила на вытянутую каплю, стекающую по бесхвостому фюзеляжу.

Андрей сидел на месте первого пилота и разбирался с приборной панелью, освещая ее фонарем. Всяких датчиков, тумблеров, сигнализаторов, экранов было несметное количество. Андрей рассматривал приборы, кивал и что-то бубнил себе под нос.

Из кабины несло дерьмом. Я выпрямился и стал прохаживаться по крылу, удивляясь гению человеческой мысли. Вдруг за спиной раздался радостный