Brainiac - Кен Дженнингс

«Что ж, у меня теперь столько же времени, сколько у Стивена Кинга, семь дней по 24 часа. Постараюсь использовать его все целиком, для того чтобы закончить работу побыстрее». Пусть Фред не получил долю от сотен миллионов долларов, которые в том числе благодаря ему заработала Trivial Pursuit, но как минимум сегодня, возможно впервые за много лет, он выглядит по-настоящему удовлетворенным. Мы прощаемся. Фред Л. Ворт закрывает дверь и отправляется обратно вглубь своего темного дома, населенного книгами.

Глава XII

Что такое повторение?

Однажды поздним вечером мы с Минди, щелкая кнопками телевизионного пульта, наткнулись на фильм «Шампанское для Цезаря» (Champagne for Caesar). Эта малоизвестная пошловатая кинокомедия 1950 года пародирует игровую лихорадку того времени, в особенности радиовикторину «Третьего не дано» и выросшее из нее телешоу «Вопрос на $64 тысячи», в которых с каждым последующим правильным ответом на вопрос выигрыш участника удваивался.

Рональд Колман, исполнивший в этом фильме свою последнюю главную роль, играет крайне непривлекательного эрудита 1940-х годов, который вдобавок носит претенциозное имя Бюргардт Боттомли. Голос за кадром описывает Боттомли как «последнего образованного человека в Америке… На завтрак он ест кукурузные хлопья, сдобренные изрядной порцией Шопенгауэра, а обед его сопровождают последние исследования в области атомной энергетики».

Короче говоря, Бюргардт — интеллектуал и невыносимый сноб. Когда сестрица тащит его к витрине универмага, чтобы посмотреть ее любимую телевизионную викторину «Маскарад за деньги», ведущего которой играет настоящий телеведущий Арт Линклеттер (это, кстати, его единственная роль в кино), он читает другим зевакам, также столпившимся посмотреть телешоу, высокомерную лекцию о вреде викторин. «Как вы можете выносить эту чушь? Я не могу позволить себе не предупредить вас. Эти люди — предтечи интеллектуального разрушения Америки. Если для того, чтобы вызвать шквал аплодисментов и выиграть призы, нужно всего лишь знать, что два плюс два равно четыре, то вскоре это знание станет пределом обучения!» Это распространенное обвинение и аргумент против тривии: она якобы оглупляет общество, предлагая иллюзию интеллектуального превосходства путем демонстрации поверхностного знания мелких, пустяковых фактов.

Однако Бюргард вынужден переменить тон после своего провала на собеседовании при приеме на работу в мыловаренную компанию Milady. Принимая во внимание тот факт, что компания Milady выступает спонсором «Маскарада за деньги», он решает принять участие в викторине и выиграть там все ее деньги. Дело в том, что «Маскарад за деньги», в отличие от реального прототипа игры, «Третьего не дано», не ограничивал потенциальный выигрыш участника $64 тысячами. В «Маскараде» выигрыш можно было удваивать бесконечно.

Даже троечникам должно быть понятно, что, с точки зрения арифметики, это была впечатляюще неудачная идея. Бюргард появляется в шоу неделя за неделей, вскоре превращает свой выигрыш в миллионы долларов и становится сенсацией национального масштаба. Винсент Прайс, директор компании, которую персонаж Колмана хорошо наманикюренными руками толкает к банкротству, приходит в ярость. «Я убежден, что мы создали настоящего Франкенштейна, очень хорошо информированного Франкенштейна! Его необходимо остановить!» Даже близкий герою по духу персонаж Арта Линклеттера выходит из себя: «Мне все это нравится не больше, чем вам! Но что вы от меня ждете, чтобы я пошел и пристрелил его?»

Вопросы тривии в фильме — типичные «гробы», которые, по замыслу голливудских сценаристов, герой-ботаник, как всегда, с легкостью расщелкивает, как орехи. «Из какого количества пластин-слоев состоит коренной зуб индийского слона?», «Какова частота крика летучей мыши?», «Что профессор Эйнштейн говорил о пространственно-временном континууме?» Писатели и сценаристы никогда не пишут правдоподобную тривию. Когда-то я листал старый комикс про Дональда Дака, которому в качестве финального вопроса в борьбе за главный приз радиовикторины достался такой: «Сколько капель воды низвергается в Ниагарском водопаде за неделю?» Удивительно, но Дональд знал точный ответ!

Когда ставки дорастают до $40 млн, продюсеры «Маскарада за деньги» организуют съемку специального шоу в Голливуде, и вся Америка приникает к экранам, чтобы посмотреть в лицо Бюргарда на финальном вопросе: «Назовите ваш номер социального страхования». И вопреки всему суперэрудит и чемпион поставлен в тупик! Ах, какая ирония судьбы!

Довольно странное чувство — смотреть старую туповатую комедию и понимать, что дурацкий сюжет, написанный за десятки лет до моего рождения, в некотором смысле предсказал ситуацию, в которой я сам сегодня очутился. Мне никогда не доводилось прокрадываться ночью по коридорам особняка в Коннектикуте в поисках пропавшей кости бронтозавра и ручного леопарда, как Кэри Гранту в фильме «Воспитание крошки», зато я абсолютно точно знаю, что такое внезапно, невероятным образом очутиться в шкуре Рональда Колмана. Я знаю, что значит полностью изменить парадигму телевизионных игровых шоу, просто отказавшись сходить с экранов и оставаясь там неделями, одна за другой. (Как заметил однажды изобретатель гибкого уретрального катетера, «Рыба и игроки в телеигре протухают за три дня»[182].) Я знаю, что такое растущее напряжение и концентрация внимания. Я видел панику за сценой, растерянных продюсеров и раздраженного ведущего. Возможно, я не обладаю аристократическим британским акцентом и аккуратно подстриженными усиками, но все равно я и есть сейчас Бюргард Боттомли.

После победы со скрипом в 20-й подряд игре благодаря ответу на вопрос из темы «Детская литература» следующие 28 игр проходят для меня в спокойном ключе. В каждой из них мне удается решить все свои проблемы еще до финального раунда. Как и в случае с безумными правилами бесконечного удваивания выигрыша в игре «Маскарад на деньги», моя затянувшаяся победная серия выглядит скорее просчетом продюсеров Jeopardy!. Отменив ограничение на максимум пять подряд сыгранных игр для одного участника, они недооценили те преимущества, которые дает длительное пребывание в игре — привычка к особенностям работы кнопки, комфорт за игровым подиумом и страх со стороны двоих новичков-претендентов. Полагаясь на закон больших чисел, я уверен, что в течение последних нескольких месяцев обыграл как минимум нескольких игроков, которые знали больше правильных ответов за игру, но они проиграли из-за недостатка опыта.

Формат Jeopardy! никогда не был рассчитан на то, что кто-то сможет побеждать во многих играх подряд. Каждый день мне приходится выслушивать один и тот же инструктаж перед игрой, правила, произносимые одними и теми же словами с одной и той же интонацией. Смешные и кажущиеся спонтанными шутки и репризы всегда вставляются в одни и те же места и произносятся в одном ритме. Кто-нибудь обязательно вежливо смеется, когда Сюзанна Тербер нажимает на воображаемую кнопку лбом, чтобы показать пример того, как не надо делать. Каждый день выбирается один счастливчик, который станет объектом шутки Мэгги про декорации программы и порно 1980-х. Весь этот треп теперь вколочен в мою голову, как катехизис.

Более того, эпизод в середине каждой программы с мини-интервью тоже, конечно, не задумывался для человека, который играет 50-ю игру подряд. Уже после трех первых передач я исчерпал запас остроумных и милых шуток про себя. Можете себе представить, что было еще через 43 программы. После окончания каждой пятой съемки Мэгги налетает на меня, как стервятник, с требованием все новых анекдотов. «Я напишу вам по электронной почте на этой неделе. Для записей следующих программ нам понадобится от вас еще десять историй». С каждым следующим днем мои «истории» становятся все скучнее и скучнее, в особенности по сравнению со свежими байками от меняющихся соперников.

«Итак, Дарси, весь последний год вы летали над Суданом на кукурузниках в рамках гуманитарной миссии ООН? Удивительно! А что же победитель нашей прошлой игры Кен Дженнингс? Кен, здесь сказано, что вы вроде бы любите самолетную еду, это правда?»

«Да, Алекс, это правда. Я вроде бы люблю самолетную еду».

Мои истории вырождаются настолько, что перестают быть историями как таковыми. Несколько раз, отчаявшись что-то вспомнить, я выдумываю какие-то факты. Лгать Алексу — это по ощущению все равно что лгать священнику. Но вскоре мне приходится преодолеть это чувство. А в конце программы ведь есть еще место, где мы с Алексом должны как бы потрепаться ни о чем.

«Ну что ж, Кен, может быть, есть что-то, о чем вы бы хотели меня спросить? А то я про вас, кажется, уже все знаю».

«Э-э-э… что вы ели сегодня утром на завтрак, Алекс?»

Несмотря на все то длительное время, которые мы провели вместе с Алексом, он все еще, кажется, относится ко мне с прохладцей, как будто болеет против меня. Виновата ли здесь только его постоянная показная беспристрастность? Или он думает, что я порчу шоу? Возможно, ему не нравится делить всеобщее внимание с постоянным второстепенным персонажем? Или я ему просто надоел до зубной боли? Выходя на подиум, я чувствую себя как старшеклассник, сочиняющий любовную записку: «Дорогой Алекс! Я тебе нравлюсь? Дай мне знать. Да или нет?»