Потерянные континенты - Лайон де Камп

Что же касается «современных и устаревших фактов», которыми оперировал Платон, нельзя полностью отметать возможность того, что он позаимствовал что-то из рассказа, привезенного из Египта Солоном. Впрочем, полностью полагаться на это не стоит. Платон оказался единственным авторитетным источником незаконченной эпической поэмы Солона. Больше никто (кроме комментаторов Платона) о ней не упоминал. Хотя это и не доказывает, что ее никогда не было, все же античные авторы уделяли много внимания проверке своих источников. Учитывая высокое положение Солона, другие греческие авторы должны бы были приводить цитаты из его эпопеи об Атлантиде или ссылаться на нее, если она вообще когда-либо попадала им в руки. Более того, Платон не располагал точными сведениями о поездке Солона в Египет, раз в своем пересказе неверно указал египетского царя.

Помимо того, у нас есть легкий намек на истинный источник «Тимея»: «Тимон Пирронист (ок. 279 г. до н. э.) является самым первым свидетелем того, что Платон нашел Тимея в книге, которую купил. Поздние авторы развили эту историю: один утверждает, что Платон сам был членом Пифагорийского братства; второй свидетельствует, что книгу написал Оцеллий Лукан; третий приписывает ее Тимею Локрию; четвертый доходит до того, что даже указывает выплаченный за нее гонорар. Окончательную версию выдает Гермеппий из Смирны: книга принадлежит перу Филолая и была получена через его родственника. Гермеппий не говорит, что она существовала в его время. Если бы это было так, книга, очевидно, хранилась бы в Александрийской библиотеке и мы знали бы о ней больше».

Э.К. Шамбер, чьи слова приведены выше, продолжает свою мысль: книга, задуманная как трактат Филолая, ставшего лидером пифагорейцев после смерти Пифагора, цитируется по произведениям более поздних авторов. Шамбер полагает, что она является подделкой, изготовленной позднее. Как бы там ни было, хотя мы и не обязаны принимать за чистую монету уточнения Гермеппия и его коллег, скептически настроенный Тимон писал менее чем через столетие после смерти Платона и мог знать наверняка, о чем рассказывает. В те дни книги были редки и весьма дороги, поэтому местонахождение одной из них не могло не заинтересовать просвещенных людей.

То, что Тимон упоминает о «Тимее» и молчит о «Критий», наводит на мысль о том, что обсуждаемая книга не описывала Атлантиду, а была длинным философским трактатом Тимея на тему пифагорейской философии. Тем не менее нет сомнений в том, что Платон располагал и другими книгами.

Если учитывать эти факты, между историей Атлантиды и поэмой «Кубла Хан» С.Т. Колриджа можно провести небезынтересное сравнение.

В стране Ксанад благословеннойДворец построил Кубла Хан,Где Альф бежит, поток священный,Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,Впадает в сонный океан.

На десять миль оградой стен и башенОазис плодородный окружен…[18]

Этот яркий отрывок, описывающий роскошные пейзажи, несет в себе тему Судьбы. Как показал Лоус в своей работе «Дорога на Ксанаду», Колридж заимствовал все свои красочные образы из старых путеводителей, таких как «Пилигримы и странствия» Перчеса и «Путешествия» Вильяма Бэртрама. Платон мог получить информацию из подобных источников. Сравнивая Колриджа с Платоном, Брэмвел предположил, что, сохранись больше книг Александрийской библиотеки после опустошительных войн и религиозной нетерпимости, нам сегодня, возможно, удалось бы подробно изучить настоящие источники Платона.

Предположим, Платон извлек понятие «Атлантида» не из утраченного трактата по пифагореизму, который обеспечил материал для остальных частей «Тимея», тогда откуда же он его взял? Здесь нам, по-видимому, стоит задать вопрос: каковы были идеи, занимавшие образованных современников Платона, о мире, в котором они живут? Очевидно, что Платон не мог использовать слухи об Америке в качестве источника информации об Атлантиде, ведь ни один грек никогда о ней не слышал.

Впрочем, нельзя бесцеремонно заявить: если древний автор не упоминал о чем-то в работах, которые до нас дошли, значит, он об этом ничего не знал. Тем не менее по трактатам лже-Скилакса (Сцилакса), Страбона и иных античных географов, а также географическим ссылкам других античных авторов, можно увидеть ясную картину знаний эллинов о мире за пределами их скалистого полуострова.

Если писатель точно изображает некоторую область, можно заключить, что он либо бывал там, либо получил информацию из надежного источника. Если же автор допускает грубые ошибки в рассказе о местности, например, говоря, что это водоем, когда на самом деле это суша, тогда мы делаем вывод, что она лежит за пределами того региона, о котором он располагает полными знаниями. Он может знать, а может и не знать о тех местах, которые не упоминает. Но уж если место ему известно, он, скорее всего, должен представлять, что находится между ним и его родным домом. Получается, если он не знаком с некоторым местом, велика вероятность того, что ему неизвестны и области, лежащие за ним, в стороне от его родного дома. Под «родным домом» мы в этом случае подразумеваем Афины и пригороды или еще шире – всю Грецию и Эгейское море.

Более того, период между временем Гомера и временем Страбона был в античном мире периодом более-менее непрерывного прогресса в географических знаниях. (Впрочем, мог случиться и небольшой шаг назад после смерти Гомера из-за возвеличивания Карфагена.)

Таким образом, если кто-то из предшественников Платона знал о некотором месте, могло случиться так, что Платон либо тоже знал о нем, либо мог узнать, если бы захотел. И наоборот, если ни Платон, ни Аристотель о нем не подозревали, маловероятно, что их предшественники, такие как Солон и Геродот, имели о нем информацию. Не стоит забывать о том, что нет отчетливых границ географических знаний человека, а также о том, что у образованных людей представления о географии могли отличаться. Однако в Афинах между современниками существовал полный консенсус в географических мнениях.

Итак, вооружившись этими принципами, давайте посмотрим, как знания о мире переходили от Гомера к Платону. Кто бы ни обсуждал греческую историю, науку или искусство, он, само собой, всегда начинает с Гомера.

Но кто такой Гомер?

Ответ отнюдь не прост. В античные времена люди не сомневались в том, что «Илиаду» и «Одиссею» сочинил слепой поэт-иониец по имени Гомер, который странствовал по берегам Эгейского моря и пел баллады, аккомпанируя себе на лире. В качестве места рождения ему приписывали более десятка различных мест, в качестве даты рождения годы с 1159 по 685 до н. э. В древнегреческий и древнеримский периоды существовало несколько биографий Гомера, которые были написаны, вероятно, во времена Аристотеля или позднее для восполнения несуществующей информации. Они основывались преимущественно на гипотезах из самих эпопей и на чистой выдумке.

Действительно, существовала небольшая школа «хори-зонтов» или «сепаратистов», таких как Ксенон и Гелланник, которые утверждали, что эти два произведения принадлежат двум разным авторам. Но они почти не имели влияния и оставались в забвении до недавнего времени.

Затем в 1795 г. Фридрих Август Вольф из Берлина потряс научный мир, объявив, что Гомер – это не один и не два человека, а множество людей. Гомер, по его словам, – это коллективный псевдоним, взятый группой поэтов (или приписанный ей), которая сочинила ряд героических баллад, объединенных в «Илиаду» и «Одиссею» только во времена Писистрата, афинского диктатора, жившего в VI в. до н. э.

Столь радикальное мнение привело к началу ужасной казуистической войны среди греческих ученых, которая продолжается и поныне без каких-либо дискуссий. Кто-то придерживается точки зрения, что «Гомер – один человек», другие – точки зрения «сепаратистов», что «Гомер – это двое», хотя по-разному распределяют эпопеи между этими двумя, – так некоторые приписывают «Перечень кораблей» во второй песни «Илиады» одному автору, а все остальное – другому. Среди приверженцев Вольфа, то есть идеи «Гомер – группа людей», наблюдается полный разброд мнений о том, как и когда отдельные части эпопей были объединены и обрели известную нам форму. Споры между разными группами исследователей творчества Гомера отравлены таким уровнем субъективизма, что сторонний наблюдатель вряд ли извлечет из них хоть какую-нибудь пользу.

Гильберт Мюррей, самый выдающийся из последователей Вольфа, утверждает, что оба произведения были созданы большим количеством поэтов, а одного из самых талантливых среди них могли звать Гомер. Это традиционные книги, относящиеся к тем дням, когда круг читателей был крайне узок, а сочинением занимались только несколько поэтов, у каждого из которых была своя книга: длинный свиток папируса, на котором нацарапывались поэмы без оглавления, названий глав, пунктуации и даже без пробелов между словами. По мере возможности каждый поэт вносил свою лепту. Например, он мог позволить коллеге переписать свою балладу в обмен на аналогичное одолжение с его стороны. В противном случае он держал свою рукопись в тайне. Тогда посреди декламации он объявлял, что ему нужно посоветоваться с музами, убегал в рощу и быстро сверялся со своим произведением, чтобы восстановить в памяти забытый отрывок. Хотя такие длинные поэмы, как «Илиада» и «Одиссея», могут выучить наизусть лишь исключительно одаренные люди, письменный вариант все же является большим подспорьем.