Драконьи грезы разужного цвета - Татьяна Патрикова

Шут обернулся и весело посмотрел на нее, нарочно не обратив внимания на суровый взгляд пепельно-русой красавицы.

— Маришка, не твой ли? — сразу же вопросила у нее та, что первая обратилась к шуту.

— Не мой. Но знаю, чей.

— И чей же? — вмешался в девичий разговор Шельм, которому тоже стала весьма любопытна своя принадлежность.

— Что я не видела, как ты ночью спать пошел в одну комнату с тем мужиком, что у вас главный? — неожиданно отведя глаза в сторону, пробурчала девица.

Шельм картинно округлил глаза.

— О! Так ты из дома деда Михея. Что ж сразу не сказала, я бы тебе с ведрами помог, — подскочил он к ней, не дав толком опомниться, стащил с коромысла ведра, и, к тому времени, когда девицы отошли от такой прыти, уже вынимал из колодца второе ведро.

Девицы зашептались.

— Слышь, Маришка, это что же получается, к вам гости, что ли, пожаловали?

— Ну, пожаловали, как видишь.

— И что он, правда, что ли с мужиком тем, ну того… лямур водит?

— Простите, девушки, кого я с ним вожу? — просто не удержался Шельм, заинтересованно хлопая ресницами.

Все пять девушек, вместе с той, что оказалась из одного с ним дома, начали старательно отводить глаза.

— Да ладно вам, может быть, ваша подруга и ошиблась, а вы тут уже про какого-то лямура судачите, — насмешливо произнес шут, забавляясь их реакцией. Все-таки люди, по мнению масочника Ландышфуки, были на редкость забавны.

— А она ошиблась? — сразу же полюбопытствовала одна из девиц.

— Ну, спал-то я с ним в одной постели, но это же не значит, что не могу эту постель сменить еще на чью-нибудь.

— Да, он тебя собственными руками придушит, если изменять вздумаешь, что я не видела, как он на тебя смотрел! — выпалила пепельнокосая.

Шут картинно округлил лаза.

— И когда же это он на меня так смотрел?

— За столом вчера вечером.

— Что-то не помню тебя за нашим столом…

— Я из людской подглядывала.

— И много разглядела?

— Достаточно.

— А тот второй, он какой? — неожиданно вмешалась девица, которая до этого в разговор не вмешивалась и вообще молчала, но явно все слушала и мотала на ус.

Барышня из дома Михея горестно вздохнула:

— Еще красивее, чем этот. И чем им девки-то не угодили?

— Наверное, тем же, чем мельнику с кузнецом, — вмешалась в разговор еще одна.

А вот тут заинтересовался уже Шельм:

— А что, неужели у вас тут мельник с кузнецом этого вашего лямура водят?

— Водят не водят, но только вместе их и видишь, а на девиц они совсем не смотрят. Вон, Ксанка к мельнику сама даже приходила, красивая вся, в новом платье, а ему хоть бы что. Продержал бедную дивчину у себя до ночи, разговорами замучил и даже губ сахарных неполобызал. А Ксанка-то, знаешь, какая красавица! — поведала чернуля и вздохнула еще горестнее, чем Маришка до того.

— А вы, собственно, от нее об том узнали? — почуяв подвох, уточнил шут.

— Скажешь тоже, от нее. Так она нам и призналась, что не по нраву ему пришлась. Мы под окошком с Келькой стояли и все слышали, между прочим. А Денька с Симкой под другим окошком, так что все задук… задокументированно, вот!

— Ну, если задокументированно, тогда понятно, — важно закивал Шельм, а сам подумал, что будь он на месте мельника, из принципа девицу и пальцем бы не тронул, при такой-то негласной публике, тоже мне, театр бесплатный нашли.

— Слышь, молодец, а звать-то тебя как? — встряла другая девица.

— Шельмом, — бросил шут и растянул губы в самой обольстительной своей улыбке.

— О, какое имя интересное, — протянула она, не обратив внимания на косые взгляды товарок, и шагнула ближе. — А меня вот Стешкой кличут.

— Будем знакомы, мадам, — протянул шут и даже реверанс по последней столичной моде сделал.

Девица зарделась и захлопала длинными ресницами, хотела шагнуть к нему еще ближе, но не тут-то было. Между ней и шутом, уперев руки в боки, встала Маришка.

— На чужой каравай рот не разевай! — объявила она, мотнула головой, откидывая со лба непокорную прядку, и скомандовала через плечо. — А ты чего встал, шут гороховый? Бери ведра, раз уж вызвался помочь, и домой пошли. Там, небось, завтрак вам уже накрыли.

— Да, я вообще-то не голодный, — отозвался шут, но ведра подхватил.

— Постишься, что ли?

— Нет. Просто дела у меня поутру.

— Это какие же дела-то?

— К кузнецу хочу коня отвести, чтобы перековал, — прогулочным шагом идя за суровой дивчиной, пояснил шут.

Та покосилась на него, видя, что и без коромысла он полные ведра не только с легкостью тащит, но и умудряется шагать так плавно, что вода в них и не плескается почти. Просто загляденье, а не мужчина.

Мариша еще раз тягостно вздохнула. Оглянулась через плечо на девиц, прожигающих их спины взглядами, оставшихся у колодца, и из вредности показала им язык. Шельм сделал вид, что не заметил, но улыбаться стал шире.

— Что? — возмущенно вопросила она, повернувшись в его сторону.

— Ничего-ничего, — поспешил заверить её он. — А ты Михею кем приходишься?

— Племянницей.

— Тоже из города?

— Нет.

— Драконоборка или у вас только мужики по этой части?

— Тебя не касается, — рыкнула та и отвернулась, задрав к небу курносенький носик.

Шут независимо хмыкнул и легко сменил тему:

— А к кузнецу как пройти, покажешь?

— А чего не показать-то, коль с водой мне помог.

— Вот и я думаю, чего, — отозвался он философски, пронося свою ношу через калитку. — Куда ставить-то?

— В сени занеси и на лавку поставь, — скомандовала она.

— Угу, — отозвался шут и задрал голову, почувствовав на себе взгляд.

Из окна второго этажа ему махал улыбающийся Мик.

— Доброе утро, — заорал он во всю глотку.

— И тебе доброе, — с улыбкой отозвался шут.

— А ты что, Маришке помогаешь?

— Как видишь.

— Зря. Дед не любит, когда в воспитательный процесс вмешиваются.

— Это он её что же, коромыслом воспитывает?

— Ты больше слушай этого щенка, — обиженно воскликнула девушка.

— А за щенка и в лоб получить можно! — скорчив злобную рожицу, заорал на нее мальчишка.

Шут фыркнул и зашел в дом, занося ведра. Как и сказали, поставил на лавку и собирался уже снова слинять сначала в конюшню за конем Веровека, а потом в кузницу, но его окликнули уже в дверях.

— Задержись-ка, милок.

Шельм замер и медленно повернулся. В сенях стоял сам хозяин дома. Крепкий, молодцеватый старик. На вид ему было не больше пятидесяти пяти-шестидесяти, но глаза выдавали, что он старше, много старше. Шельм прямо встретил его взгляд, и не стал отводить глаза, даже почувствовав, что на него сейчас смотрят еще и магически.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});