Культура Возрождения в Италии - Якоб Буркхардт

Федериго да Урбино[457], который имел вокруг себя меньшее число людей, денег нисколько не транжирил и в отношении освоения античности, как и вообще во всем, действовал строго по плану. Для него и для Николая V было выполнено большинство переводов с греческого языка, а также некоторые наиболее значительные комментарии, переработки и т. п. Людям, к услугам которых прибегал Федериго, он давал много, однако делал это целенаправленно. В Урбино не было речи о поэтическом дворе; сам хозяин был наиболее ученым изо всех. Разумеется, античность составляла только часть его образования: как совершенный государь, полководец и человек он вообще овладел большой частью тогдашней науки, причем в практических целях, ради дела. В качестве теолога он сравнивал, например, Фому и Скота и знал также отцов церкви Востока и Запада, первых — в латинских переводах. Что касается философии, Федериго, как представляется, оставил целиком всего Платона своему современнику Козимо, но из Аристотеля он был хорошо знаком не только с «Этикой» и «Политикой», но и с «Физикой» и многими другими сочинениями. Значительный перевес в прочем круге его чтения — за всеми теми античными историками, которые были в его распоряжении: именно их, но не поэтов «он перечитывал снова и снова и приказывал читать их себе вслух».

Все Сфорца[458] также в большей или меньшей степени были образованны, а кроме этого, доказывали на практике и свое меценатство (с. 21, 32), о чем уже упоминалось выше. Герцог Франческо склонен был в связи с воспитанием собственных детей рассматривать гуманистическое образование как нечто само собой разумеющееся: если государь был в состоянии на равных общаться с наиболее образованными людьми, это, надо думать, почиталось за преимущество. Лодовико Моро, бывший сам прекрасным знатоком латыни, выказывал большую заинтересованность во всей духовной жизни, пределы которой далеко выходили за пределы античности (с. 34).

Мелкие правители также старались приобрести аналогичные преимущества, и несправедливо было бы полагать, что они прикармливали своих придворных литераторов лишь затем, чтобы те их прославили. Такой государь, как Борсо из Феррары (с. 39), при всем своем тщеславии, все-таки уже не производит впечатление человека, ожидавшего от поэтов бессмертия, с каким бы усердием эти последние ни льстили ему «Борсеидой» и т. п.; для этого самоощущение его как государя слишком развито. Уже само общение с учеными, интерес к античности, потребность в изящной переписке на латинском языке неотделимы от правителей этой эпохи. Как сокрушался высокообразованный в практическом отношении герцог Альфонс (с. 39) о том, что болезнь, которой он страдал в юности, заставила его посвятить себя одностороннему оздоровлению посредством занятия ремеслом[459]! Или же это его высказывание метит скорее в то, чтобы держать литераторов от себя поодаль? Уже современники были не в состоянии заглянуть в такую душу, какой обладал он.

Даже мелким тиранам из Романьолы нелегко было обойтись без одного-двух, а то и нескольких придворных гуманистов: домашний учитель и секретарь — это здесь зачастую одно и то же лицо, иной раз становящееся даже правой рукой государя[460]. Зачастую мы излишне спешим, высказывая презрение к этим не носившим печати особого величия взаимоотношениям, поскольку забываем, что в сфере духа величайшие достижения уж никак не связаны с размахом.

И во всяком случае большим своеобразием должны были отличаться занятия при дворе в Римини, у наглого язычника и кондотьера Сиджизмондо Малатесты. Он собрал вокруг себя некоторое число филологов и щедро одарил некоторых из них, к примеру, поместьями, в то время как другие были в состоянии по крайней мере поддержать свое существование, состоя у него на службе в качестве офицеров[461]. В его крепости (агх Sismundea) они, в присутствии самого гех{293}, как они называли Сиджизмондо, устраивали свои диспуты, протекавшие зачастую очень остро. Разумеется, в своих латинских стихах гуманисты превозносили Малатесту и его роман с прекрасной Изоттой, в честь которой, собственно, и была затеяна знаменитая перестройка церкви Сан Франческо в Римини — в качестве ее надгробия, Divae Isottae Sacrum{294}. А когда филологи умирали, они попадали в (или под) саркофаги, которыми украшены ниши обеих внешних стен этой самой церкви; из высеченных на них надписей явствует, что данный человек похоронен во времена, когда здесь правил «Сигизмунд, сын Пандульфа»[462]. Сегодня нам затруднительно поверить в то, чтобы такое чудовище, каким был этот государь, испытывало потребность в образовании и общении с учеными людьми, и тем не менее человек, отлучивший его от церкви, сжегший его самого in effigie{295} и пошедший на него войной, а именно папа Пий II, сказал: «Сиджизмондо знал истории, обладал обширными познаниями в философии; как бы от природы был он предназначен ко всему, за что ни брался»[463].

* * *

Имелись, однако, две вещи, в отношении которых как республики, так и папы с государями не в состоянии были обойтись без гуманистов: это написание писем и составление публичных и торжественных речей.

Секретарю следовало быть хорошим латинистом не из одних только соображений хорошего стиля. Скорее наоборот: лишь относительно гуманистов существовало стойкое убеждение, что они обладают образованностью и даром, потребными для секретарских обязанностей. По этой причине величайшие ученые XV в. в большинстве своем провели значительную часть своей жизни на подобной службе у государства. Гражданство и происхождение не играли при этом никакой роли: из четырех великих флорентийских секретарей, водивших здесь пером с 1429 по 1465 г.[464], трое, а именно Леонардо (Бруни), Карло (Марсуппини) и Бенедетто Аккольти, происходили из подвластного Флоренции города Ареццо, а Поджо был из Терра Нуова, также из флорентийской области. Но и в принципе обыкновение определять на многие из высших государственных должностей иностранцев был введено в практику еще с давних времен. Леонардо, Поджо и Джанноццо Манетти также довелось какое-то время быть личными папскими секретарями, а Карло Аретино{296} должен был им стать. Блонд из Форли и, несмотря ни на что, Лоренцо Валла также были выдвинуты на эту должность. Начиная с Николая V и Пия II[465] папский дворец все больше и больше привлекает в свою канцелярию самые значительные силы, даже при не имевших склонности к литературе папах конца XV в. В принадлежащей Платине{297} истории пап жизнеописание Павла II есть не что иное, как забавная месть гуманистов единственному папе, который не был в состоянии управляться со своей канцелярией, этим кружком «поэтов и ораторов, сообщавших курии ровно столько же блеска, сколько и она им». Стоило понаблюдать,