Путь на Грумант; Чужие паруса - Константин Бадигин

Надежно охраняет стража старинный русский город Холмогоры — оплот Господина Великого Новгорода на северо–востоке.

У деревянного домика на приречной улице остановился запоздалый прохожий и несколько раз крепко ударил по воротам увесистой палицей.

На стук яростным лаем ответил цепной пес. Послышались тяжелые шаги по бревенчатому настилу двора. Глазок у калитки заполнился густой рыжей шерстью.

Бородатый детина, узнав Тимофея Старостина, загремел запорами, открывая калитку.

Подобру–поздорову ли живете? Хозяин–то не спит еще?

— Спасибо, Тимофей Петрович, живем помаленьку. Проходи, рады будем. А хозяин не спит, за книгами сидит все.

Тимофей Петрович Старостин, кормщик только что построенной лодьи «Святой Архангел Михаил», миновал двор и, скинув шапку, вошел в просторную горницу.

Горница имела необычный для того времени вид. Бревенчатые стены были увешаны картинками с изображением разных кораблей, чертежами и картами. Прямо над столом висела большая карта звездного неба. Фантастическое изображение созвездий невольно привлекало взгляд: вот гигантский рак вызывает на поединок льва. Человек–конь целится из лука в скорпиона. Бык, упрямо нагнув голову, вот–вот пронзит рогами воина. Змеи, птицы, крылатые кони, овцы, рыбы, собаки, медведи… Так выглядели на этой карте созвездия, большие и малые звезды.

Тяжелый резной стол был завален толстыми рукописными книгами и пергаментными свитками. В беспорядке лежали на нем куски бумаги с замысловатыми чертежами и рисунками, циркули, линейки, угольники, медные круги, разбитые на градусы.

В одном углу горницы стоял большой глобус в металлической оправе, а в другом — круглые солнечные часы с синей магнитной стрелкой посредине.

У потолочной балки на кожаном ремне висела прекрасная модель лодьи в полном вооружении. Лодья словно неслась куда–то под всеми парусами. На полках по стенам виднелось еще много разных моделей. Одна из стен горницы сплошь была увешана пучками сухих трав, издававших острый лекарственный запах.

На почетном месте Старостин увидел знакомый большой чертеж Груманта. Карта пестрела многими становищами, избами и крестами.

Кормщик различил и свое становище: над кучкой нарисованных на берегу изб возвышалась часовня, а сверху четко выделялась крупными буквами надпись: «Жилом живут, не чуму молятся». Маленький лысый человечек с редкой, как будто выщипанной бородкой сидел у окна за раскрытой книгой. На шаги Старостина человечек живо обернулся, придерживая пальцем недочитанную строку. Маленькие колючие глазки впились в гостя.

— С чем пожаловал, Тимофей Петрович, али в море уходишь?

— Завтра утречком с поветром тронемся. Зашел вот к тебе маточку купить. Твои–то не в пример других лучше.

— Что ж, дело хорошее, пожалуй. Тебе маточку деревянную или в костяной оправе, с часами? Гляди, выбирай.

Старостин повертел в руках предложенные хозяином компасы. Резная, из моржовой кости коробочка с часовыми делениями понравилась ему.

— Возьму костяную, Кузьмич.

— Ин ладно, бери. На счастье. — Хозяин хитро сощурил глазки, посмотрел на кормщика и спросил: — Куда путь–то держишь?

— Неведомо мне, Еврасий Кузьмич. Сыны посадницы лодью в дорогу обряжали, им и путь указывать, у меня на «Архангеле Михаиле» Антон за главного будет, а на «Великом Новгороде»— Феликс. Вместе и в море идем.

— На Грумант, видать, в вотчину свою корабли поведешь, Тимофей Петрович? Слыхивал я, прознала Марфа о промыслах.

Старостин нахмурил мохнатые брови и, понизив голос, ответил:

— Дошлая баба, что говорить. Все Поморье в руках держит, да мало ей. — Он оглянулся на дверь и, пригнувшись вплотную к хозяину, жарко выдохнул: — Недолго ей, Кузьмич, государить осталось. Верные людишки сказывали: под московской рукой скоро будем. Давно пора. Всю торговлю под себя подмяла посадница, а защиты от морского разбою торговым людям нет. От варягов совсем житья не стало.

Хозяин согласно кивнул головой, но тут же перевел разговор на другое:

— Чертеж–то грумантский отец твой рисовал. Грамотей был — равного трудно сыскать. Ты еще мальчишкой бегал, как чертеж этот я у него выпросил… Еще один мореход был, Иван Олегович, купец новгородский, тот на Матку больше плавал. Тоже большой грамотей. Сам книги писал про ходы корабельные… А лодьи твои хороши, — помолчав, закончил хозяин. — По моим чертежам строены. Лиственницу на Пинеге на выбор рубили, как в одно дерево.

— Слов нет, лодьи что надо. Денег не пожалели бояре. И промысел обрядили ладно. Мои молодцы во как довольны!

— Ну, счастлив будь, Тимофей Петрович, на все четыре ветра!

Старостин расплатился и надел шапку; он повернулся было уходить, но, вдруг что–то вспомнив, задержался.

— Еще к тебе дело, Кузьмич… Хочу ветерок попутный у тебя прикупить.

— Надолго ли?

— Да уж на весь путь.

Хозяин, порывшись в настенном шкафчике, достал цветистое перо какой–то редкостной птицы и протянул кормщику:

— Бери. Заговоренное перо–то. Ежели поветра три дня не будет, обрежь кончик и в море брось. Не придет ветер — день подожди, и половину пера долой. Другую половину спрячь. Ежели все перо в море бросишь, бури не миновать.

Кормщик спрятал за пазуху перо, отблагодарил хозяина и выйдя из дома, направился к реке, на свою лодью.

Легкий южный ветерок слегка рябил двинскую холодную воду. На много протоков разбивалась в этом месте река, прорываясь между многочисленными песчаными островками. Холмогорский рейд пестрел самыми разнообразными судами, у берегов рядами стояли широкие деревянные барки, приплывшие из далеких мест. На больших с горбатыми крышами судах вологодские купцы привезли с юга хлебный груз. Много было пузатых обласов[43] с реки Вычегды, длинных крутоносых вологодских каюков,[44] тяжелых на вид сухонских павозков с грузом пеньки и льна. В небольшом затончике приютились быстроходные речные карбасы на двенадцать весел.

Среди других судов выделялись красивой легкой постройкой и чистотой небольшие лодьи и кочи новгородцев. Корпуса их были разукрашены затейливой резьбой. По Свири, через Онежское озеро, по реке Водле и Онеге выходили Новгородские купцы на Северную Двину.

Вместительные трюмы лодей и кочей были полны красным товаром: одеждой, тканями и обувью, разными кустарными изделиями своих и заморских мастеров.

Были суда поморян — большие морские лодьи и раньшины. Солидно выглядели громадные трехмачтовые корабли с грузом в двенадцать тысяч пудов. То там, то здесь сверкали золотые звезды на мачтах монастырских судов.