Святители и власти - Руслан Скрынников

Реформаторы рассчитывали, что Макарий и иерархи осудят «неисправления» монахов и «небрежение» монастырей, что и позволит властям перевести дело на практическую почву. Однако члены собора не стали распространяться о «небрежении монахов» и дали четкий ответ на вопрос, заключенный в речи царя лишь в виде намека. Земель, постановил собор, «никто же их [не] может от церкви божии восхитить или отъяти, или при дати, или отдати». Митрополичья канцелярия поспешила приобщить к постановлениям собора обширнейшую подборку документов, доказывавших неприкосновенность церковных имений. Тут были и подложный «Константинов дар», и послания русских святителей, и многое другое.

Не добившись успеха, «суемудреные» советники Ивана IV постарались заручиться поддержкой заволжских старцев. Далекие северные пустыни, основанные Нилом Сорским, издавна были оплотом нестяжателей. Наибольшей славой среди них пользовался при Иване Грозном старец Артемий Пустынник из Порфирьевой пустыни. В ответ на запрос из Москвы старец написал послание царю «на собор». Уже будучи под судом, Артемий, обвиненный в ереси, пытался очиститься от наветов осифлян. С этой целью он писал царю: «Все ныне съгласно враждуют, будтось аз говорил и писал тобе села отнимати у монастырей… а от того мню, государь, что аз тобе писал на собор, извещая разум свой, а не говаривал есми им о том, ни тобе не советую нужению и властию творити что таково». Артемий не отрицал того, что обсуждал с учениками переустройство монашеской жизни на новых основах, «чтобы нам жити своим рукоделием и у мирских не просити». Однако на соборе, по утверждению старца, он не упоминал о том, чтобы отбирать села у монастырей «нужением» — насильственными мерами.

Доводы Артемия помогли властям преодолеть сопротивление митрополита и священного собора. 1 мая 1551 года по царскому приговору Макарий и собор утвердили закон об ограничении церковного землевладения. Прежде всего церковь лишилась всех земель и доходов, приобретенных в период боярского правления. Закон воспрещал духовенству впредь покупать вотчины «без доклада» — специального разрешения царя. Возврату в казну подлежали все поместные и «черные» земли, которые из-за долгов или «насильством» владыки или монастыри отняли у прежних владельцев. Все указанные ограничения распространялись исключительно на епископские и монастырские земли. Митрополичьи земли и доходы были сохранены в неприкосновенности.

Царские вопросы уделяли исключительное внимание монастырям, их землям и доходам. Причины вполне понятны. Для проведения реформ требовались деньги. Монастыри же были держателями крупных денежных средств. Казна не могла дотянуться до их богатств, так как духовенство располагало всевозможными тарханными и льготными грамотами. (Слово «тархан» означало освобождение от даней и податей.) Иван IV жаловался, что в годы его детства монастыри, уже владевшие обширными селами и доходами, использовали все возможности, чтобы получить от казны дополнительные доходы — ругу. В речи к Стоглавому собору царь задал вопрос, не следует ли упразднить привилегии и льготы монастырей: «Да тарханные и несудимые грамоты и льготные у них же о торговлях без пошлин… достоит ли то?»

Чтобы понять смысл царского вопроса, надо вспомнить, что незадолго до Стоглавого собора Боярская дума с благословения Макария утвердила Судебник, предписавший «старые тарханные грамоты поимати у всех». На соборе иерархов более всего волновал вопрос, что станет с их древними тарханными привилегиями. Монастыри не желали поступиться своими доходами, и осифлянское руководство церкви вполне разделяло их настроения. По этой причине митрополичья канцелярия не подготовила вразумительного ответа на вопрос, «достоит» ли монастырям «корыстоваться» доходами с земель и куда деваются деньги. Государство вело тяжелую войну, казна была пуста, и церкви не удалось оградить свои земли от обложения. Тарханные грамоты, изъятые у монастырей, не подверглись уничтожению. Многие из них (но не все) были возвращены их владельцам с «подтверждением», сохранившим видимость согласия государя со своими богомольцами. Никакого общего закона о тарханах Стоглав не принял. Но практические распоряжения властей были таковы, что монастыри — и те, которые получили подтвержденные грамоты, и те, которые не добились «подтверждения» — стали платить в казну все основные налоги. Макарий и его осифлянское окружение отстояли неприкосновенность монастырских земель, но за это им пришлось заплатить дорогую цену. Реформа податного обложения ставила в наиболее выгодное положение служилое дворянство, монастыри же были низведены почти до уровня государственных крестьян. Помещики платили с восьмисот четвертей пашни столько же, сколько монастыри — с шестисот, а черносошные крестьяне — с пятисот четвертей доброй пашни.

Осифляне отстаивали церковные стяжания, противясь реформам, и власти вынуждены были провести перестановку лиц на высших ступенях иерархии. Одним из ближайших сподвижников Макария считался игумен Хутынского монастыря Феодосий, поставленный из иноков Иосифо-Волоколамского монастыря. Он получил игуменский сан от Макария и едва не был избран митрополитом при жеребьевке трех игуменов в 1539 году. Три года спустя Феодосий в качестве преемника Макария возглавил Софийский дом. После окончания собора власти не дали Феодосию возможности вернуться в Новгород и низложили его.

Решения Стоглавого собора были направлены в Троицу на одобрение бывшему митрополиту Иоасафу. В переговорах с Иоасафом участвовал придворный священник Сильвестр. Иоасаф высказал мнение, что деньги на выкуп православных из плена у неверных («полоняничные деньги») должны идти из митрополичьей казны и от монастырей, что вполне соответствовало видам правительства.

Послание Артемия помогло властям осуществить, по крайней мере частично, планы ограничения монастырского землевладения и доходов, что имело важное значение. По приказу царя Артемий был вызван из заволжской пустыни в Москву и поселен в Чудовом монастыре. Иван IV просил Сильвестра «смотрити в нем всякого нрава и духовныя пользы». Сильвестр похвалил Артемия и в итоге «по государеву велению» и прошению троицких старцев Артемий был поставлен игуменом Троице-Сергиева монастыря.

В годы реформ нестяжательство дало о себе знать в последний раз, чтобы затем исчезнуть навсегда. Не следует считать, будто гонения осифлян явились исключительной причиной крушения этого течения церковной мысли. Даже в период кратковременного расцвета нестяжательства в начале XVI века число последователей Нила Сорского было совсем невелико. Среди пустынников преобладали экзальтированные натуры, преданные аскетизму. Ученик Максима Грека Зиновий Отенский так описывал монахов-отшельников, предававшихся подвигам аскетизма: «Руки у них скорчены от тяжких страданий, кожа подобна воловьей и истрескалась, лица осунувшиеся, волосы растрепаны, ноги и руки посинели и опухли. Иные хромают, другие валяются. А имения так много у них, что и нищие, выпрашивающие подаяние, более их имеют. Обыкновенная пища их — овсяный невеяный хлеб, ржаные толченые колосья, и такой хлеб еще без соли. Питье их — вода; вареное — листья капусты; если есть овощи, так это рябина и калина. А об одежде что и говорить». С расцветом монастырей и превращением их в крупных феодальных землевладельцев призывы к аскетизму и умерщвлению плоти находили все меньший отклик в монашеской среде.

Показательна история старцев Феодорита и Артемия — двух наиболее ярких фигур среди нестяжателей середины XVI века. Феодорит принял пострижение в Кирилло-Белозерском монастыре и некоторое время провел с Артемием в заволжских пустынях, после чего отправился к лопарям на Кольский полуостров для проповеди слова божия. Миссионерская деятельность старца имела успех. Он основал первый монастырь в Лапландии, где добился строгого выполнения устава, запретил принимать какие бы то ни было вклады в виде недвижимого имущества. Строгости вызвали недовольство среди монахов, и они выгнали игумена из обители. Феодорит должен был уехать в Новгород, но вскоре благодаря покровительству Артемия его пригласили в Суздаль и назначили игуменом Спасо-Ефимьева монастыря. Эта обитель была одной из богатейших в крае, поэтому и там Феодорит восстановил против себя монастырскую братию, а также местного епископа. Феодорит и его покровитель Артемий недолго управляли монастырями, переданными под их власть по воле царя. Артемий учил, что иноки должны жить «своим рукоделием», а не владеть селами. Его слова далеко расходились с практикой богатейшего монастыря России. А потому Артемий провел в Троице-Сергиевом монастыре только шесть с половиной месяцев. Как отметил Андрей Курбский, игумен покинул пост «многаго ради мятежу» монахов, из-за их «любостяжательности».