Человек - Луч - Михаил Ляшенко

Утром 10 февраля Академический городок выглядел необычно. Лишь пятьдесят человек получили пропуска на территорию, где была смонтирована установка, с которой производился запуск Человека-луча. И лишь тридцать человек были допущены на аэродром, где луч должен был материализоваться вновь в Юру Сергеева. Но все, кто жил и работал в Академическом городке, ушли в это утро в лес, окружавший аэродром, и нетерпеливо выглядывали из-за каждого куста, из-за каждого занесенного снегом пня.

Женя была на аэродроме с Анной Михеевной. Невдалеке от них стоял академик Андрюхин со своими старыми друзьями — генералом Земляковым, академиком Сорокиным и профессором Потехиным, первым космонавтом, специально приехавшим на сегодняшнее великое торжество науки. В сторонке, вместе с профессором Паверманом, стояли Крэгс и Хеджес.

— Вы сказали, что опыты по передаче живой материи вы начали всего года полтора назад? — вдруг спросил Крэгс, придерживая за рукав Павермана, который хотел перебежать к профессору Ван Лан-ши.

— Да, да, недавно, — торопливо пробормотал Паверман. — А почему вас это интересует?

— Меня это интересует потому, — медленно проговорил Крэгс, — что из всех загадок эта — самая загадочная. Ваша наука достигла потрясающих, сказочных результатов! Я думаю, что и через столетия превращение человеческого организма в луч и восстановление его из луча потребует немалого времени. Нужно изучить организм, причем по программе, объем которой так велик, что его трудно даже осмыслить. Нужно произвести расчеты. Самые быстродействующие машины не справятся с ними менее чем за несколько лет. Вернее, машины могли бы справиться, но потребуется время для программирования… Организм для передачи должен готовиться годами. Вы начали свои опыты значительно раньше…

Крэгс еще что-то бормотал, словно разговаривая сам с собой. Воспользовавшись минутой, Паверман удрал. Пробегая мимо Ван Лан-ши, Паверман подмигнул, указывая на Крэгса:

— Никак не может поверить, что наши машины лучше его черепах…

Рядом с Ван Лан-ши стоял секретарь обкома и тихо разговаривал с прилетевшим час назад президентом Академии наук СССР, который все время тревожно посматривал то на снежное поле, то на часы.

А Женя, казалось, оледенела, не сводя глаз с часов. Шевеля губами, она непрерывно отсчитывала:

— Пятьдесят шесть… пятьдесят пять… пятьдесят четыре…

Оставалось менее минуты до величайшего мига в истории науки.

Теперь уже никто не разговаривал, никто не шевелился, кажется, никто не дышал. Со стороны, человеку непосвященному, было бы странно следить за этими людьми. Не двигаясь, они напряженно, до боли в глазах, всматривались в обыкновенное заснеженное зимнее поле…

После оттепели ударил небольшой морозец; снег, нетронутый, серебристо-чистый, покрылся нежной голубоватой корочкой, и по ней сейчас завивалась, искрясь зелеными огоньками, снежная пыль. Андрюхин, выставив свою бороду, стоял, вцепившись в рукава своих соседей, Землякова и Сорокина, которые даже не чувствовали этого. Слегка приоткрыв крупный рот, вытянув шею, Крэгс всматривался с таким напряжением, что шрам его стал лиловым.

— Двадцать восемь… Двадцать семь… Двадцать шесть… — считала шепотом Женя, но шепот ее теперь слышали все.

Андрюхин, как во сне, сделал несколько шагов вперед.

Вдруг огромная сосна, стоявшая на краю поля, дрогнула, и целый сугроб беззвучно обрушился с ее ветвей в снег.

— Вот! — диким голосом вскрикнул Паверман, словно клещами сжимая руку Хеджеса. — Вот он! Смотрите!

На том месте, куда показывал Борис Миронович, медленно редел, оседая, белый столб снега. Все, тяжело переводя дух, сердито оглянулись на Павермана, а он, начав было что-то горячо объяснять Крэгсу, махнул рукой и снова замер.

— Десять… Девять… Восемь… — считала Женя и вдруг замолчала. Больше она не могла считать.

Почти тут же крупные искры мелькнули по снежному насту в пятидесяти шагах от нее. Над снегом в этом месте выросло густое облако пара.

— Пар! Он сожжется! — отчаянным голосом крикнул Андрюхин.

А Юра, неожиданно возникнув в центре поредевшего облака пара, слабо разводя руками, словно слепой, не то шарил вокруг, не то пытался выбраться из горячей духоты…

Впереди всех, проваливаясь по колено в снег, летел к Юре академик Андрюхин. С силой, совершенно необыкновенной, он выдернул Юру из горячего облака и, почти подхватив на руки, потащил куда-то в сторону, злобно отпихивая всех, кто пытался помочь.

— Иван Дмитриевич… — слабо шевелясь, бормотал Юра. — Оставьте… Иван Дмитриевич!

— Санитарную машину! — заорал Андрюхин, хотя машина была уже в десяти шагах, а Женя и санитар, вооруженные носилками, стояли рядом.

Не обращая внимания на пытавшегося сопротивляться Юру, Андрюхин свалил его на носилки.

— Ты что, хочешь держать речь? — прыгая рядом, кричал Юре Паверман. — Ты хочешь сделать маленький доклад?

Слезы градом катились у него из глаз, и он не успевал их утирать.

Андрюхин вскочил на подножку отъезжавшей машины и, больно прижав рукой голову Жени к металлическому косяку, шепотом приказал:

— Отвези сама. Спрячь. Чтоб никто не знал, где он. Отвечаешь головой!.. Приеду — доложишь.

Санитарный вездеход, мягко проваливаясь в сугробы, поплыл полем к дороге в Академический городок.

Женя сидела рядом с Юрой и никак не могла заставить себя посмотреть на него Она не могла поверить, что это он, тот же Юрка, что все уже позади, что он уже не Человек-луч… То есть нет, теперь он действительно Человек-луч. Она подняла на него глаза, только когда он зашевелился.

— По мне как будто кто проехал, — проворчал Юра. — Как после тяжелой игры, когда выложишься весь… И голова чужая.

— Как — чужая? — вздрогнула Женя.

— Да моя, моя голова! — Он попытался улыбнуться, но гримаса перекосила его лицо.

Острая жалость полоснула Женю, она обхватила его за плечи, поддерживая.

— Может, что сделать?

— Да нет. Холодно что-то. И какой то я весь не свой… Как я по-твоему — в порядке?

— Как будто все на месте… — Она осторожно улыбнулась, чтобы не зареветь, и шутливо провела по его крутым, тяжелым плечам, по горячей шее. — Ты не обварился?

— Вроде нет. Глаза не смотрят…

— Не смотрят? — Она с ужасом заглянула в его широко открытые глаза.

— Все вижу, а иногда все плывет… — Он улыбнулся знакомой, Юркиной улыбкой.

Не удержавшись, Женя улыбнулась ему в ответ, просто так, хотя глаза ее тонули в невольных слезах.

— А до чего чудно, Женька! Знаешь, на что похоже? Вот когда ухватишься голой рукой за контакт в телевизоре. Кажется, по всему телу электрические искры, даже щекотно… Слушай, я есть хочу. Только чего-нибудь обыкновенного. Колбасы. Академик разрешил, помнишь?..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});