Аркадия - Лорен Грофф

вздернутый носик, его прекрасная дочь.

Может, уже заснешь, говорит он, но она говорит: Нет.

А Крох и не против. Так и сидел бы всегда подле теплой маленькой дочки. Он смотрит на стенную роспись, которую делает напротив ее кровати, – только этим удается заполнить неприкаянный час между тем, как он приходит домой из университета, и тем, как Шарон, одинокая мать, живущая этажом ниже, приводит Грету из детского сада. Шарон – маленькая, быстрая темноволосая женщина. Имя – это почти все, что он о ней знает, и все же чувствует с ней родство. Однажды утром, забирая Фрэнки, он сказал ей: Мы хорошая команда: спаянность брошенных! Но это была ошибка: Шарон не улыбнулась.

Роспись на стене Греты изображает Аркадию. Яблони взбираются вверх к Аркадия-дому, Восьмиугольный амбар, надворные постройки, Эрзац-Аркадия, Пруд. Он потратил месяцы, подробно выписывая ландшафт, а теперь он его заселяет. Все, кто есть на картине, все очень важны: Ханна в саду, Эйб в инвалидной коляске под дубом во дворе, Астрид протягивает новорожденного младенца солнцу, Хэнди на крыше Розового Дударя. На опушке леса Верда и ее пес Юстас, всего лишь пятнышко солнца, если не знать, где их найти. Коул и Дилан режутся в карты; Джинси стоит в дверях пристройки, на крыше которой – белая птица; Лейф танцует под куклой; Эрик сидит кляксой; Айк застыл в прыжке, лебедем летя в Пруд. Сам Крох крошечный, смотрит на Хелле. Она длинная и белая, сидит на камне, ноги в воде, наяда.

Конечно, изображенное далеко не так прекрасно, как то место, что живет в его памяти. Хотя пропасть, разверзающаяся между замыслом и его воплощением, давно и близко знакома, она никак не перестает ранить и удивлять. И все-таки роспись – это некоторое отвлечение от фотографии: последнее время все его потуги к искусству, похоже, погребены под гнетом преподавания. И неважно, что Аркадия на стене совсем не похожа на нынешнюю, захваченную компанией компьютерной анимации Лейфа, “Едгин[31] светосила”. Весь второй этаж Аркадия-дома Лейф выпотрошил, вылизал, покрыл хромом и застеклил под свои личные апартаменты; он один сейчас живет там, где когда-то давно спали больше двухсот человек. Восьмиугольный амбар преобразован в офисные помещения с конференц-залом. По соевым посадкам разбиты теннисные корты, а там, где роскошествовал когда-то огород Доротки, – автостоянка.

Лейф люто ненавидел прополку, сказала Хелле, когда они впервые посетили новую Аркадию, и они смеялись, и смех застревал у них в горле. Он утыкается носом в плечо Греты, попкорн и теплое молоко, чтобы это воспоминание прогнать.

Может, уже все-таки поспишь, спрашивает он, и Грета говорит: Нет. История.

Он думает, что же еще ей не рассказывал, и ответ приходит к нему, когда он смотрит на белый изгиб Хелле на камне. Хорошо, говорит он. Эта история о самой первой Хелле. Той, в честь которой назвали твою маму. Ну, слушай. В далекой древности в Греции… – но тут Грета перебивает:

Нет. Когда-то, давным-давно.

Когда-то давным-давно, в Греции, говорит он, жила-была красивая девочка по имени Хелле, у которой был брат Фрикс. Их отец расстался с их матерью и женился на Ино. Ино не полюбила детей и стала им злой-презлой мачехой. Она принялась строить козни, чтобы свалить на Хелле и Фрикса те беды, что случались в стране. Она пересушила все семена, чтобы растения не взошли, и когда ничего не выросло, фермеры впали в отчаяние. Что нам делать, вскричали они. Кто виноват в том, что нас настиг голод? Они пошли к предсказательнице, которую Ино подкупила, и предсказательница ткнула своим кривым пальцем в детей и завопила: Вот они виноваты, эти ужасные дети! И фермеры решили убить малышей, чтобы избавиться от проклятия.

Но их настоящая мать, ее звали Нефела, отправилась к богу Гермесу и стала просить его за своих детей. Пожалуйста, сказала она, я люблю их, пожалуйста, помоги им. Гермес был тронут горем матери и послал летучего золоторунного барана, который подобрал детей, чтобы перенести их в безопасное место через морской пролив под названием Дарданеллы.

Крох смолкает. Любопытный момент, говорит он. Лорд Байрон однажды переплыл Дарданеллы.

Кто? – переспрашивает Грета. Ей три года.

Неважно, говорит он. Как бы то ни было, баран взлетел так высоко, что у Хелле закружилась голова, и она упала с его спины вниз, вниз, вниз, в воду.

Но тут Кроху нужно постараться и финал истории изменить. Он поспешил, не до конца все продумал, до того ужасного конца, когда самая первая Хелле, бедняжка, тонет в волнах. Каково будет Грете думать о своей родной матери, если две пропавшие женщины смешаются у нее в голове.

И потому он говорит: И все засмеялись, и вытащили ее, и дали ей корону, и сделали ее королевой. И с тех пор она жила долго и счастливо. И они нашли другое, лучшее название для пролива, в который она упала: Геллеспонт.

Хеллеспот, шепчет Грета и уносит улыбку с собой в сон.

В окне темным-темно. Фары проехавшей машины очерчивают комнату лучом света. Он задергивает штору, прикрывает за собой дверь. С ощущением прохлады дерева на своих пальцах Крох идет один по темной квартире.

* * *

Горе меняется еженощно. Сегодня Крох отвлекся на греков; он думает о старике Протее, морском божестве, предсказателе, который ненавидел правду и менял обличье, лишь бы ее утаить. Крох протягивает руки, чтобы ухватиться за свое горе, но оно просачивается сквозь них, обращается водой, змеей, мышью, ножом, гирей такой тяжелой, что приходится ее уронить. Больше девяти месяцев минуло с тех пор, как Хелле ушла пройтись и не вернулась.

Он сам себе удивляется, сидя у окна с вином и наблюдая, как через дорогу наливается светом ночной клуб. Он – сердобольный Крох Стоун, он плачет над русскими романами, плачет, глядя на руки женщины, которая приходит убираться в его квартире, мозолистые, изуродованные артритом. Он не плакал по Хелле. Он по-прежнему думает, что все объяснится, что однажды утром он, проснувшись, услышит, как проворачивается ключ в замке, и Хелле войдет, усталая; или вот идет он через залитый солнцем парк, поднимает глаза – а впереди она, приближается со смущенной улыбкой, обнимает его и шепчет на ухо что-то про то, что ей не было больно, что она всего-то хотела причинить боль ему.

Жена мерещится ему всюду. Сердце бьется быстрей при виде тонкой фигурки вдали – это Хелле; он вбегает в кафе, уверенный, что мелькнувшее в витрине лицо – ее. Ничего подобного. Он застрял, он подвис. Под гнетом надежды ежедневные проходы по городу стали мученьем.

* * *

В ночь