Русь и Орда Книга 2 - Михаил Каратеев

Носится по степи осенний ветер, леденит путнику кровь. Но в роскошном шатре татарской ханши тепло и уютно. Стены его изнутри увешаны драгоценными тканями, пол застелен пышным узорчатым ковром, ласкающим ногу, как соболий мех; по ковру раскиданы шелковые подушки, у боковых стен поставлены низкие диваны – оттоманки; с потолка, на серебряной цепи, свисает масляный светильник золотисто-розового стекла, в виде лотоса; под ним, на полу, – затейливый бронзовый мангал, полный искрящихся червонным жаром углей. Время от времени бесшумно появляющаяся рабыня подбрасывает в него шарики душистых смол и раздувает темнеющие угли пристроенным сбоку мехом.

Тешит глаз богатое убранство шатра, хорошо тут сидеть, когда рыщет снаружи неугомонный ветер! Много золота и много жизней отдано за то, чтобы окружить прекрасную хатунь Тулюбек-ханум всем этим уютом. Сотни воинов сложили свои головы, отбивая у маньчжурского хана синюю юрту с драконами; долгие месяцы, теряя людей и верблюдов, шел через горы и пустыни караван с этими тканями из далекой Индии; не одна бухарская женщина, приступив к работе на заре своей жизни, успела поседеть и ослепнуть, пока был закончен этот огромный ковер. А за розовый лотос-светильник отдал Азиз-ходжа фряжскому купцу столько дирхемов, сколько в том светильнике поместилось.

Но сейчас не радует все это великолепие молодую женщину, лежащую на одном из диванов, закинув за голову руки. Еще месяц тому назад – великая хатунь и любимая супруга могущественного повелителя, сегодня она лишь жалкая беглянка, без спросу поставившая свой шатер на земле чужого улуса. Чего может она ждать от будущего? Положения второстепенной жены в гареме пьяницы Айбек-хана? Ну, пусть Даже не второстепенной, а главной, – уж это бы она сумела…

Фрягами называли тогда итальянцев.

Нет сомнения, что Айбек хочет взять ее в жены не только в силу обычая, – как ближайший родственник убитого Азиза-ходжи, – видно, что он и впрямь потерял от нее голову. Не зря же он всю дорогу ей надоедал и добивался ее согласия, ничуть не считаясь с тем, что до истечения пятидесяти дней вдовства с женщиной и говорить о том не пристало. Пусть так, пусть без ума от нее Айбек, но зачем он ей нужен? Владетель дикого и холодного Тобольского улуса, у которого не наберется и трех туменов войска, даже если он посадит на коней всех своих пастухов и подростков! Разве смеет он помышлять о захвате власти в Сарае, разве сможет он ей когда-нибудь дать хоть десятую долю тех богатств, могущества и блеска, к которым она привыкла? А если нет, то что ей за радость быть женой и утехой этого грубого, пропахнувшего лошадиным потом степняка, с кривыми ногами и с лицом, похожим на перезрелую тыкву? Правда, он помог ей вырваться из рук изменников и убийц, и не стоило его раздражать, покуда нужна была его защита. Но теперь, если только ей не лгут глаза и зеркало, в помощи Айбек-хана, пожалуй, больше не будет надобности…

Упругим движением поднявшись с дивана и отведя назад свои смуглые руки, Тулюбек-ханум потянулась всем телом, как бы желая проверить его безупречную гибкость. Потом с удовлетворением поглядела на маленькие ступни своих стройных ног, схваченных у щиколоток обшлагами розовых шальвар, оправила складки темно-зеленого, шитого жемчугом халатика и приблизилась вплотную к висящему на стене серебряному листу, отполированному до зеркального блеска и лишь по краям, в виде рамы, украшенному резьбой и драгоценными камнями.

Зеркало покорно и беспристрастно отразило прелестное, почти юное лицо, с огромными, завораживающими своей бархатной глубиной глазами, гордым разлетом тонких, черных бровей и маленьким, греховно-чувственным ртом. Нет, зеркало не лжет ей, не лгут и глаза! Тот, кто способен устоять перед ее красотою, – тот не мужчина! И она смело может рассчитывать на лучшего мужа, чем ничтожный и уныло-назойливый хан Айбек…

Но так ли ей нужен муж, даже могущественный и прекрасный? – думала она, снова ложась на диван. – Азиз-ходжа был красив и всесилен, он любил ее и не жалел для нее самых дорогих подарков. Но все же она была только его покорной рабой, его игрушкой. И в тот день, когда бы она ему наскучила, разве не мог он просто прогнать ее от себя, сделав предметом снисходительных сожалений и насмешек, или, – что еще хуже, – запереть в задних комнатах гарема, куда не ступает нога повелителя и где безотрадно доживают свой век нелюбимые и стареющие жены.

И разве всякий другой, кто станет ее мужем теперь, будь он даже великим ханом, – не оставит всю власть и все радости свободы и жизни себе одному, снова посадив ее, как птицу в золотую клетку?

Но ведь на царских тронах сидели и женщины! Разве после смерти Гуюк-хана не правила всей необъятной Монгольской империей его жена, Огуль-Гаймиш? Разве после Бату-хана не повелевала Золотой Ордой, хотя и недолго, хатунь Баракчина? Правда, обе они опирались на могущественную поддержку тех, кого дарили своей любовью… Они были мудры: если бы они согласились сделаться женами тех, чья поддержка была им нужна, – царствовали бы не они, а их мужья! И разве не может так же мудро поступить она сама, Тулюбек-ханум? Ведь она не только жена убитого великого хана, – в ней самой течет кровь Чингиса, она имеет двойное право царствовать!

Конечно, без помощи мужчины, обладающего умом, храбростью и силой, захватить власть в Сарае будет невозможно… Но разве не сказало ей это зеркало, что такой помощник у нее будет? И этим помощником должен стать, разумеется, не глупый хан Айбек, а тот, кого сразу указали ей и сердце и разум, едва только она начала обо всем этом думать…

На этом месте размышления ханши были прерваны появлением пожилой татарки, смотрительницы ее шатра. Низко поклонившись, она сказала:

– Пришел Айбек-хан, великая госпожа. Он желает тебе много лет счастливой жизни и просит позволения говорить с тобой.

– Пусть войдет, – с неудовольствием ответила Тулюбек-ханум, садясь на диване и оправляя халат и волосы.

Айбек– хан вошел. Это был высокий и грузный мужчина лет тридцати. Его некрасивое, побитое оспой лицо, сдавленное висков, и впрямь напоминало попорченную дождями тыкву.

– Привет тебе, прекраснейшая ханум! И да умножит Аллах красоту твою, если только это возможно, – прикладывая Руку ко лбу и к сердцу, вымолвил Айбек заранее приготовленную фразу.

– Пусть и к тебе будет Аллах неизменно милостив, благородный хан. Садись, прошу тебя!

Оглянувшись вокруг, Айбек ногою, обутой в зеленый сафьяновый сапог, подтолкнул к дивану ближайшую подушку и тяжело опустился на нее. С минуту он молча сопел, видимо собираясь с мыслями. Наконец Тулюбек не выдержала:

– Если меня не обманула моя служанка, ты желал говорить со мной? – напомнила она.

– Зачем мы здесь? – вместо ответа пробормотал Айбек.

– Я думала, ты это знаешь, хан.

– Что я знаю? Знаю, что ты этого хотела, и я уступил тебе. И вот мы зря теряем тут время, вместо того чтобы спешить и мой улус, пока нас не захватила зима.

– Я не могла продолжать путь, потому что почувствовала себя совсем больной. И должна была воспользоваться тем, что эмир Кинбай, от имени своего господина, предложил мне приют и отдых. Ты сам пожелал остаться здесь, со мной, но если ты спешишь, я тебя не держу: тут я в безопасности и нахожусь под надежной защитой.

– Но разве ты не будешь моей женой?

– Я уже говорила тебе, что пока не думаю о новом замужестве.

– Ты сказала, что не можешь о нем думать и не хочешь говорить об этом, пока не пройдет пятьдесят дней со смерти твоего мужа.

– Этот срок установлен обычаем, которого я не хочу нарушать.

– Но когда он окончится, ты согласишься стать моей женой?

– Когда он окончится, я дам тебе мой ответ.

– Хорошо. Ждать уже недолго, и, если ты не можешь сейчас ехать дальше, я останусь здесь, чтобы этот ответ услышать.

– Как тебе угодно, хан. Но помни: я ничего тебе не обещаю.

– Если тебе так дороги обычаи, я спокоен, ханум.

– О каком еще обычае ты говоришь?

– Я родной брат покойного Азиза-ходжи, да усладится его душа райским блаженством. И тот обычай, о котором я говорю, повелевает тебе стать моей женой.

– Не совсем так, благородный хан: обычай, о котором ты вспомнил, обязывает тебя взять меня в жены, то есть дать мне приют и защиту, если я в них нуждаюсь. Но никакой обычай не запрещает мне устроить свою жизнь иначе, например, навсегда остаться вдовой и до самой смерти оплакивать своего мужа… Именно это наиболее угодно Аллаху.

– Ты не сделаешь этого! – почти в ужасе воскликнул Айбек-хан.

– Может быть, и сделаю. Подумай хорошо, ханум! Если бы Аллах этого хотел, он не создал бы тебя такой красивой! Ты обидишь Аллаха, если не будешь пользоваться его дарами. Скажи, что будешь моей женой!

*В эту пору всех темников в Орде титуловали эмирами.

– Хан! Я уже говорила тебе много раз…

– Знаю, знаю, ханум! Я подожду. Но ты хорошо подумай!