Пилот «штуки» - Рудель Ганс-Ульрих

«Я знаю, чего вы хотите, но я умоляю вас не сердить фюрера. Разве вам рейхсмаршал ничего не говорил?»

Я отвечаю, что именно поэтому я и звоню и описываю серьезность нынешней ситуации. Но это не срабатывает. Он советует мне лично прибыть в Берлин и поговорить с рейхсмаршалом, он считает, что для меня есть новое назначение. Я в такой ярости, что не могу говорить и вешаю трубку. В комнате стоит гробовая тишина. Все знают, что когда я в бешенстве, лучше всего дать мне время остыть в тишине.

* * *

Завтра мы должны перелететь в Кляйн-Эйхе. Я хорошо знаю этот район, здесь неподалеку живет наш «танковый знакомый» граф Страхвиц. Лучший способ забыть о моих расстройствах — лететь в Берлин и повидать рейхсмаршала. Он принимает меня в Каринхалле, я поражен его раздражительностью и отсутствием добросердечности. Мы беседуем во время короткой прогулки по лесу. Он немедленно открывает огонь из орудий самого крупного калибра:

«Я говорил с фюрером о вас на прошлой неделе, и вот что он сказал: когда Рудель был здесь, у меня не хватало духу сказать ему, что он должен прекратить летать, я просто не мог ему сказать об этом. Но на что тогда вы, главнокомандующий Люфтваффе? Вы можете ему это сказать, я — нет. Я рад видеть Руделя, но я не хочу встречаться с ним снова до тех пор, пока он не уступит моим пожеланиям. Я цитирую слова фюрера и я говорю вам об этом прямо. Я также больше не хочу обсуждать этот вопрос. Я знаю наперед все ваши аргументы и возражения!»

Это ошеломляющий удар. Я возвращаюсь в Кляйн-Эйхе. Во время полета мой ум занят событиями последних часов. Сейчас я знаю, что должен игнорировать приказ. Я чувствую, что это мой долг перед Германией, перед моей страной, — бросить на чашу весов весь мой опыт и мои личные усилия. В ином случае я буду казаться самому себе предателем. Я должен продолжать летать независимо от того, каковы будут последствия.

В мое отсутствие полк совершает боевой вылет. Лейтенант Вейсбах, который не участвовал в полетах, потому что мне был нужен оперативный офицер, отправляется на танковую охоту с лейтенантом Людвигом, первоклассным стрелком и обладателем Рыцарского креста. Они не возвращаются из боя, для нас это невосполнимая потеря двух бесценных боевых товарищей. В эти дни мы должны отдавать все, что у нас есть, мы не можем щадить себя. Меня эти операции держат в большом напряжении чем когда-либо, потому что я все время помню, что не выполнил приказ верховного главнокомандующего. Если что-нибудь случится со мной, мне откажут в военных почестях и я буду опозорен, эта мысль беспокоит меня. Но я не могу ничего с этим поделать, я нахожусь в воздухе с утра до позднего вечера. Все мои офицеры знают, что если кто-то спросит меня, я не на боевом вылете, а «только что куда-то отошел». Индивидуальные счета уничтоженных танков всегда должны быть указаны в ежедневных отчетах, которые каждый вечер посылают в штаб Люфтваффе с указанием имени летчика. Поскольку приказ о запрещении летать остается в стиле, цифра уничтоженных мною танков больше не записываются на мой личный счет, а идут на счет всего полка. До сих пор в эту категории записывались цифры уничтоженных танков только в том случае, если два летчика атаковали одну и ту же цель. Тогда, для того, чтобы избежать двойного счета, цифра записывалась под рубрикой «Имя летчика точно указать невозможно, победа приписана всему подразделению». Позднее у нас часто возникали споры с командованием, которое указывало, что прежде мы всегда могли указать имя летчика. Почему вдруг столько танков появилось в графе «совместный счет»? Вначале мы отделывались от вопросов, говоря, что сейчас, когда кто-нибудь один замечает танк, мы все пикируем на него одновременно, поскольку каждый хочет нанести удар. Однажды, во время моего вылета, для расследования является шпион в лице офицера Люфтваффе и вытягивает все из моего оперативного дежурного, пообещав, что никому ничего не расскажет. Кроме того один генерал застигает меня врасплох сразу после вылета на аэродроме в Гротткау, на который мы только что перебазировались. Он не верит моим уверениям, что это был всего лишь «короткий испытательный полет», но это, по его словам, не имеет значения, потому что он «ничего не видел». Тем не менее, я вскоре обнаруживаю, что правда дошла до верховного командования. Однажды, вскоре после визита генерала я упомянут в военном коммюнике как уничтоживший одиннадцать танков и одновременно меня по телефону вызывают в Каринхалле. Я лечу туда и встречаю очень холодный прием. Первые слова рейхсмаршала:

«Фюреру известно, что вы продолжаете летать. Я полагаю, что он узнал об этом из вчерашнего коммюнике. Он попросил меня предупредить вас, чтобы вы прекратили полеты немедленно и навсегда. Вы не должны вынуждать его прибегать к дисциплинарным акциям за неповиновение приказу. Более того, он не представляет себе, что так может вести себя человек, награжденный высшей германской наградой за храбрость. Я полагаю, что могу не добавлять своих собственных комментариев».

Я выслушиваю его молча. Кратко расспросив меня о ситуации в Силезии, он отпускает меня и я возвращаюсь в часть в тот же день. Мне ясно, что я должен продолжать летать, если я хочу сохранить душевное равновесие во время столь трудных испытаний для моей страны. Я должен продолжать летать.

* * *

Мы охотимся за танками в промышленном районе Верхней Силезии, где врагу легче маскироваться, а нам — труднее его обнаружить. Наши атакующие Ю-87 крутятся между трубами промышленных городков Верхней Силезии. В Кифернштадтеле мы встречаем нашу артиллерию, которую мы уже дано не видели и помогаем им ликвидировать численно превосходящие силы Советов и их Т-34. Постепенно на Одере создан новый фронт. Создать новый фронт буквально из ничего! На это способен только фельдмаршал Шёрнер! Мы часто видим его сейчас, когда он посещает нашу базу чтобы обсудить со мной текущую ситуацию и возможные операции. Особую ценность для него представляют результаты нашей разведки. В это время докладывают о том, что командир эскадрильи Лау пропал без вести вместе со своим бортстрелком. Он подбит зенитками, совершил на вынужденную посадку в районе Гросс-Вартенберга и захвачен в плен русскими. После того, как ему не удалась попытка приземлиться в стороне от советских войск, ему пришлось садиться прямо в их гуще.

Постепенно создается фронт по реке Одер. Я получаю по телефону приказ немедленно перебазировать полк на аэродром Маркиш-Фридлянд в Померании, а вторую эскадрилью — во Франкфурт. Ситуация здесь стала более опасной, чем в Силезии. Падет густой снег, который не дает нам лететь в тесном строю. Поэтому мы взлетаем тройками и направляемся в Маркиш-Фридлянд через Франкфурт. Некоторые из наших самолетов приземляются на промежуточных аэродромах в Сагане и Сорау. Погода отвратительная. Во Франкфурте уже ждут моего приземления. Я должен без промедления позвонить на старую базу в Гротткау. Когда меня соединяют, я узнаю, что вскоре после моего отлета фельдмаршал Шёрнер приехал повидать меня и поднял большой шум. Стуча кулаком по столу он спросил, кто отдал мне приказ о перебазировании. Лейтенант Ниерман, мой оперативный офицер сказал ему, что приказ пришел из штаба Люфтваффе.

«Штаб Люфтваффе! Все это ширма! Я хочу знать, кто приказал Руделю улететь. Позвоните ему во Франкфурт и прикажите ждать там. Я поставлю вопрос перед самим фюрером. Я настаиваю, чтобы он оставался здесь. Я что, должен удерживать фронт одной пехотой с винтовками?»

Я узнаю обо всем этом по телефону. Если я хочу добраться до Маркиш-Фридлянд до наступления темноты, я не могу больше тратить время. Я звоню в штаб-квартиру фюрера чтобы спросить, продолжать мне перелет или вернуться в Силезию. В первом случае фельдмаршал Шёрнер должен отпустить моих людей, удерживаемых им в Гротткау, так, чтобы у меня был полный комплект людей и снаряжения, когда я прибуду на новое место. Мне говорят, что решение принято: мой полк определенно переведен на север, поскольку ситуация в этом секторе, командующим которым назначен рейхсфюрер СС Гиммлер, гораздо более серьезна. Я приземляюсь в Маркиш-Фридлянде вместе с несколькими первыми самолетами в сильную метель и в полной темноте, остальная часть полка должна прибыть завтра, вторая эскадрилья останется во Франкфурте и будут совершать боевые вылеты оттуда. После того, как мы находим себе жилье для ночлега, я звоню Гиммлеру в Орденсбург-Крёссинзее чтобы доложить о моем прибытии в сектор. Он рад, что я здесь и очень доволен, что выиграл дуэль с фельдмаршалом Шёрнером. Он спрашивает меня, что я сейчас собираюсь делать. Время 11 часов вечера, поэтому я отвечаю: «Иду спать» — поскольку мне нужно вставать завтра как можно раньше, чтобы составить общее представление о ситуации. Но Гиммлер думает иначе.

«А мне не спится», говорит он.

Я говорю ему, что ему не нужно лететь завтра утром, и что когда люди летают без перерыва, сон незаменим. После долгой праздной болтовни он сообщает, что посылает за мной машину, чтобы увидится со мной как можно скорее. Поскольку в любом случае у меня мало топлива и боеприпасов, информация о новом секторе, которую может мне сообщить его командующий, может по крайней мере облегчить мне ряд организационных проблем. На пути в Орденбург мы застреваем в снежных заносах. Когда я попадаю туда, уже два часа ночи. Первым я вижу его начальника штаба, с которым мы долго обсуждаем ситуацию и общие вопросы. Мне особенно любопытно услышать от него, как Гитлер приступает к своей новой задаче, видя, что у него не хватает необходимой подготовки и опыта. Начальник его штаба — армейский офицер, а не член СС. Он говорит мне, что работать с Гиммлером — большое удовольствие, потому что он вовсе не самоуверенный человек и не ищет случая показать свою власть. Он не считает, что знает лучше, чем эксперты его штаба, с готовностью соглашается с их предложениями и затем использует весь свой авторитет чтобы претворить выработанное решение в жизнь. И поэтому все идет гладко.