Куда уж хуже. Реквием заговорщикам (сборник) - Марина Серова

Мы взлетели наверх, уже вынимая заготовленные веревки.

Через пять минут одиннадцать связанных мужиков штабелями лежали в подвале, в то время как все их оружие, которого в принципе хватило бы для вооружения полка пограничных войск, металлической грудой темнело в углу.

Михайлов тоже спал, и Боец несколько секунд с непонятной тоской и нежностью смотрел на большого, уже немолодого человека. Словно на отца.

Затем ножом вспорол его путы.

– Жди здесь, – сказал он мне, поправляя кастет на левой руке, – мы наведаемся в баньку, а потом – давать знаки. – Он устрашающе глянул мне прямо в глаза: – Таня, просто сиди на месте, карауль… и не высовывайся!

«Ладно-ладно, герой! Что бы вы без меня делали?!»

Смолчала.

Но, плюнув на запрет, все же подкралась к окну, откуда с удовольствием увидела, как стремительной тенью мой телохранитель возник за спинами двоих охранников, огрел одного по голове, а другого, пока тот разворачивался, свалил мощным ударом в челюсть снизу.

Когда при мне наносят такие удары, я морщусь, испытывая частицу боли тех, кто их получает. Двое свалились, не успев издать ни звука.

Потом Ганс долго и аккуратно возился с оставшимся третьим баллоном и, через минуту после того, как открыл вентиль подачи газа, махнул Бойцу рукой.

Боец тут же заливисто засвистел.

Это был знак шестерым – брать двоих у ручья…

Через несколько минут двор заполнился людьми Владимира Георгиевича. Без лишней суеты они отыскали «Вольво» и несколько машин попроще, пригнали их во двор, поздравили Бойца, Ганса и меня, принесли тела двоих глушанутых у ручья, собрали всех оставшихся в живых и вызвали с Предприятия фургон для того, чтобы увезти их. На разговор.

Только тогда, пока основная масса людей прочесывала местность в поисках возможных спрятавшихся, Боец облегченно вздохнул. Я почувствовала, как подкашиваются ноги, и оперлась на него.

– Ты чего? – спросил он, пряча усмешку.

– А ты чего? – спросила я. – Никогда не охранял слабых женщин?

– Звонить надо, – сказал Боец, усевшись на лавочку. – И ехать: до десяти – минут сорок осталось.

– Господи, как я устала… бери телефон. Набирай номер, бедолага.

Сотовый ликующе запел.

– Алло, Володя?! – радостно и довольно спросил Боец. – Мы тут справились… Нет, все лежат в отключке. Троих, правда, пришлось-таки… Нет, никого не задело даже… Очень классный газ… Да, сейчас приедем. Он спит, я его в своей машине повезу. А ты где? Там? Как переговоры?.. Понял. Знаешь… Что?.. Что?!! – внезапно выкрикнул он, бледнея; меня окатило холодом плохого предчувствия.

Ту‑у-у-у-у‑у!!! – завыл телефон; Боец побледнел, сунул его в карман куртки и ополоумевшим взглядом окинул двор.

– Андрей с группой – ждать фургон! Остальные по машинам! – и рванул меня к своей, на ходу объясняя всему двору: – На шефа с Гером напали! Прямо сейчас! Гоним к шестому мосту на путях! – и газанул.

Глава десятая

Ночной огонь

С такой скоростью я никогда не ездила. Мы мчались так, что на посту ГАИ, мимо которого пролетели четыре машины, не успели даже поднять шлагбаум… Часы мерно тикали, неотвратимое время продолжало свой бег.

Проехать от загородной Сашиной дачи до моста у железнодорожных линий днем, когда пригородные шоссе заполнены частными спешащими машинами, когда скорость ограничена, можно за пятнадцать-двадцать минут.

Но я никогда не думала, что это возможно за три с половиной. Два раза мы чуть не перевернулись, меня бросало от правого окна к левому, и все это краткое время невыносимо медленной езды я видела перед глазами Володю, на груди которого расплывается безобразное коричнево-красное пятно. Я видела, как его отбрасывает назад, как он падает, ударяется затылком об асфальт и едва сдерживает последний стон боли.

Я ненавидела себя за глупость – как я могла оставить его с четырьмя телохранителями вместо четырех машин?! Почему не сообразила, что для умненького Саши это наиболее удобный момент?! Я ненавидела всех, кто желает его смерти, я готова была задушить тщедушного братца-художника, растоптать его – где в этот момент было мое женское милосердие, сострадание?

Руки налились свинцовой усталостью, и чудилось, что вот-вот появится враг, для которого предназначены вся боль, вся ненависть, все горести и весь страх!

Огонь медленно разгорался, и я с трудом удерживала свои пылающие ладони, жаждущие чьей-то смерти.

Дурнота подступала к горлу, в голове бился истерический тонкий крик Наташи, увидевшей смерть мужа, а перед глазами все падал и падал Володя, отброшенный выстрелом в упор.

Боец сжался у руля, машина яростно рычала и неслась вперед на пределе скорости…

Вдруг он страшно крикнул не оборачиваясь:

– Пригнись!

Я нырнула за сиденье, возвращаясь к реальному миру, и только теперь ощутила слезы, текущие по щекам, затуманившие взгляд.

Ломая внутри себя нарастающий страх, я быстрым движением вытерла глаза.

В тот же миг машина взлетела, преодолевая склон перед путями, впереди послышались чьи-то крики.

– Пригнись! – снова заорал Боец не оборачиваясь, я еще теснее вжалась в пол между сиденьями – и смертоносный град обрушился на машину.

Лопнули стекла, приглушенные хлопки слились с воем мотора, пули, словно шарики в детской игре, забарабанили по корпусу, сминая железо и пластик.

Секунда – и резкий поворот, визг тормозов, тряска, глухой сдвоенный удар – двоих стрелявших отбросило с насыпи.

Боец выскользнул из машины – мгновение я видела его искаженное лицо – и, пользуясь ею как прикрытием, открыл огонь с двух рук.

Сзади взревели тормоза еще трех наших машин, выстрелов стало больше, к негромким хлопкам добавились трескучие, менее глухие очереди. Среди них пробилось несколько жутких вскриков боли.

Ответные выстрелы вспороли материю сиденья над моей головой. Я сжалась еще теснее, вскрикнула, не в силах преодолеть панический страх, но все же заставила себя успокоиться. Виски наполнил холод, мельтешение перед глазами исчезло. Только сухие ладони болели от распирающего их пламени.

Выстрелы внезапно стихли как по команде.

Проклиная свой характер, я высунулась из-за покореженной двери и увидела, как Боец, вскочив, помчался куда-то вперед. За ним мимо машины проносились остальные… из оставшихся в живых.

Внезапно сбоку возникли двое, наводя оружие на бегущих. Я предупреждающе крикнула, но мой крик опоздал: хлопнуло! Нечленораздельно взвыв, Боец сам рванулся навстречу.

Я никогда не видела, чтобы люди двигались так быстро.

Двумя огромными скачками преодолев пространство, отделяющее стрелявших от него, Боец обрушился на них всем телом. Он атаковал обеими руками, ударил головой, затем ногой в развороте, коленом, снова ногой…

Страх за него еще не успел родиться, когда все было уже кончено.

Над железнодорожными путями плыл отзвук его остервенелого полукрика-полувоя.

– Проверить все! – приказал он. – Ганс, Киллер, со мной! – и бросился вперед, к бронированной машине, лежащей на боку, опаленной, покореженной, но не уничтоженной: передние колеса все еще крутились.

Я побежала туда же, ловя напряженные взгляды мужчин, выискивающих, остался ли кто-нибудь из врагов в живых.

За моей спиной раздался стон и краткий хлопок.

Хотелось реветь от ужаса и боли, уткнувшись в плечо Сережи.

Боец стоял рядом с перевернутой машиной и трупами двоих телохранителей, лицо его напоминало маску. Он мельком глянул на меня. И неожиданно улыбнулся. Правда, еле-еле, одними уголками губ.

Слава богу, цел!

Ганс тем временем пытался открыть опаленную дверь машины. Лицо у него было напряженное, белое.

– Держи здесь… давай! – втроем рванули, напрочь отрывая оплавленный кусок дверцы вместе с ручкой.

Ганс сунул руку в неровную дыру, что-то дернул там и – чудо! – дверь открылась: сантиметра на три.

– Отойди, – приказал Боец. Подошел, примерился и начал открывать дальше – со скрежетом и треском.

Подбежали еще двое, вместе дверь просто вырвали.

А затем вытащили шофера, Гера и Володю.

Первый был мертв – лобовое пуленепробиваемое стекло все же не выдержало прямого попадания чего-то более крупного, чем пуля, а несколько последующих очередей просто изрешетили сидящего впереди.

Личный телохранитель едва дышал. Его ранили дважды: в плечо и в легкое. На губах медленно появлялись и лопались кровавые пузыри. Лицо у него было серое. Почувствовав чужие руки, он открыл глаза. Увидев Володю, разлепил губы, пытаясь что-то сказать. По подбородку струйкой потекла кровь.

Сзади кто-то вызывал врачей с Предприятия.

– Он жив, – сказал Ганс, и Гер с облегчением откинулся на руки подхватившего его мужчины, кажется, Киллера.

Владимир Георгиевич был даже в сознании.