Леди и джентльмены - Джером Джером

— Успех одного обычно означает неудачу другого бедолаги, — ответил Клодд. — С этим, конечно, ничего не поделаешь, но сегодня думать об этом не хочется. Должен возвращаться к моей соне. Спокойной ночи.

Клодд пожал руки и торопливо отбыл.

— Значит, «мадеры» не будет, — вздохнул Питер. — Странный человек! Добрый… никто не мог бы проявить больше доброты к этому бедному старику. И все-таки мы все такие странные, Томми. Странная мы смесь, что мужчины, что женщины. — Питер иной раз превращался в философа.

Седой старый соня скоро докашлялся до вечного сна.

— Я хочу, чтобы вы с женой пришли на похороны, Глэдман, — сказал мистер Клодд, заглянув в магазин писчебумажных товаров. — И захватите с собой Пинсера. Я ему напишу.

— Не понимаю, какая от нас будет польза, — пробурчал Глэдман.

— Вы трое — единственные родственники, — напомнил Клодд. — Правила приличия требуют вашего присутствия. Кроме того, будет зачитано завещание покойного. Возможно, вам захочется узнать, что в нем написано. Высохший старый торговец писчебумажными товарами широко раскрыл слезящиеся глаза.

— Его завещание? Да что он мог оставить? Ничего не было, кроме ежегодной выплаты.

— Приходите на похороны и все узнаете, — предложил ему мистер Клодд. — Там будет клерк из конторы Боннера, и он принесет завещание с собой. Все должно быть comme il faut[5], как говорят французы.

— Я должен об этом знать, — начал мистер Глэдман.

— Рад, что вы проявляете такой интерес к старику, — усмехнулся мистер Клодд. — Жаль, что он умер и не может поблагодарить вас.

— Я вас предупреждаю! — Голос старого Глэдмана поднялся до крика. — Он был беспомощным сумасшедшим, совершенно недееспособным. И если завещание составлено под…

— Увидимся в пятницу, — прервал его мистер Клодд, всегда очень занятый.

Пятничная церемония не стала многолюдной. Миссис Глэдман иной раз пронзительным шепотом что-то говорила на ухо мистеру Глэдману, бурчавшему в ответ. Мистер Пинсер, дородный господин из палаты общин, сохранял сдержанность священника. Представитель похоронного бюро порадовался, когда все закончилось. Прежде ему не доводилось видеть столь скромных похорон. У него даже возникла мысль сменить профессию.

Клерк солиситора дожидался их возвращения с кладбища Кенсал-Грин. Клодд пригласил всех к себе. Мистер Пинсер согласился принять стакан виски, сильно разбавленного водой, и пил маленькими глотками, не выражая антипатии к алкоголю. Клерк предпочел побольше виски и поменьше воды, а миссис Глэдман без консультации с мужем заявила, что им ничего не надо. Клодд, объясняя, что он всегда следует общепринятым правилам, налил виски с водой и себе, после чего произнес тост: «За нашу следующую счастливую встречу», — и выпил. Потом клерк зачитал завещание.

Очень короткое и простое, датированное прошлым августом. Как выяснилось, старичку, о чем не знали дорогие родственники, принадлежали акции серебряных выработок. На какой-то период предприятие пришло в упадок, но теперь процветало. И по сегодняшнему курсу акции стоили больше двух тысяч фунтов. Старый джентльмен завещал пятьсот фунтов брату своей жены, мистеру Глэдману, пятьсот фунтов своему кузену, единственному живому родственнику, мистеру Пинсеру, а остальное своему другу, Уильяму Клодду, за проявленные доброту и заботу.

Мистер Глэдман поднялся, услышанное скорее развеселило его, чем разозлило.

— И вы думаете, что положите в карман от тысячи до тысячи двухсот фунтов? Вы действительно так думаете? — спросил он мистера Клодда, расставив ноги и глубоко засунув руки в карманы.

— Есть такая идея, — признался мистер Клодд.

Мистер Глэдман рассмеялся, но смех этот не слишком разрядил напряженность.

— Поверьте, Клодд, вы меня позабавили… весьма позабавили, — повторил мистер Глэдман.

— Вас всегда отличало чувство юмора, — прокомментировал мистер Клодд.

— Вы злодей! Бессовестный злодей! — выкрикнул мистер Глэдман, внезапно сменив тон. — Думаете, закон позволит вам грабить честных людей? Думаете, мы будем сидеть сложа руки и смотреть, как вы нас грабите? Это завещание… — Мистер Глэдман театральным жестом указал на стол.

— Вы намерены его оспорить? — осведомился мистер Клодд.

На мгновение мистер Глэдман остолбенел от хладнокровия своего оппонента, но язык и губы достаточно быстро вновь обрели подвижность.

— Оспорить! — выкрикнул он. — Вы еще скажите, что никак не влияли на него? Да вы продиктовали каждое слово из того, что подписал этот беспомощный идиот, неспособный даже понять…

— Вы слишком много говорите, — прервал его мистер Клодд, — а голос ваш не из приятных. Я вас спросил, вы собираетесь оспорить завещание?

— Извините, — встряла миссис Глэдман, обратившись к мистеру Клодду с чрезвычайной любезностью, — но нам пора, если мы хотим поймать нашего солиситора до того, как он уйдет из конторы.

Мистер Глэдман достал из-под стула свою шляпу.

— Один момент, — остановил их мистер Клодд. — Я повлиял на него при составлении этого завещания. Если вам оно не нравится, считайте, что его нет.

— Разумеется. — Это слово мистер Глэдман произнес уже гораздо спокойнее.

— Присядьте, — предложил мистер Клодд. — Давайте заслушаем другое. — Он повернулся к клерку. — Зачитайте нам предыдущее, мистер Райт, датированное десятым июня.

Не заняло много времени прочтение вслух и этого документа. Старичок оставил триста фунтов мистеру Уильяму Клодду за проявленные доброту и заботу, а все остальное — Королевскому зоологическому обществу, потому что покойный всегда интересовался животными и любил их. Родственники, «которые никогда не выказывали никакой привязанности ко мне и нисколько обо мне не заботились, уже получили достаточно из тех денег, что ежегодно мне выплачивались». Далее следовала подпись.

— Позволю себе упомянуть, — заговорил мистер Клодд, поскольку никто, похоже, не собирался нарушить тишину, — что мой добрый бедный друг продемонстрировал присущее ему великодушие, жертвуя деньги Королевскому зоологическому обществу. Мне на память приходит другой такой случай, пятилетней давности. Родственники оспорили завещание, утверждая, что завещатель был не в своем уме. Дело дошло до палаты лордов, прежде чем они его выиграли.

— В любом случае, — мистер Глэдман облизал пересохшие губы, — вы не получите ничего, мистер Клодд… нет, не получите даже этих трехсот фунтов, на которые вы нацелились. Деньги моего шурина пойдут адвокатам.

Тут мистер Пинсер поднялся и заговорил медленно, чеканя каждое слово:

— Если в нашей семье и есть сумасшедший, хотя я не понимаю, откуда ему взяться, так это вы, Натаниэль Глэдман.

Мистер Глэдман смотрел на него разинув рот. А мистер Пинсер невозмутимо продолжил:

— Что же касается моего бедного кузена Джо, ему была свойственна некоторая эксцентричность, но не более того. Я готов показать под присягой, что в августе он был в здравом уме и вполне способен написать или продиктовать собственное завещание. А другой документ, от десятого июня, пустая бумажка.

Высказавшись, мистер Пинсер сел вновь. К мистеру Глэдману вроде бы начал возвращаться дар речи.

— Ох, да какой смысл спорить! — весело чирикнула миссис Глэдман. — Это же пятьсот фунтов, на которые мы не рассчитывали. Я всегда говорю: живи сам и давай жить другим.

— Чертовски хитро, — бросил мистер Глэдман, побледневший как полотно.

— Тебе вредно так волноваться, — напомнила ему миссис Глэдман.

Мистер и миссис Глэдман, памятуя о внезапно свалившихся на них пятистах фунтах, поехали домой в кебе. Мистер Пинсер остался, как и клерк из конторы Боннера, и они хорошо погуляли на поминках за счет Клодда.

После выплат родственникам осталось тысяча сто шестьдесят девять фунтов и несколько шиллингов. Капитал — полностью оплаченный — новой компании, создаваемой для «подготовки, печати и распространения периодических изданий, привлечения рекламы, а также для других видов деятельности, связанных с указанными выше», составил тысячу фунтов, разделенных на акции стоимостью в один фунт каждая. Согласно зарегистрированным документам, четыреста шестьдесят три акции принадлежали Уильяму Клодду, эсквайру, четыреста шестьдесят три — Питеру Хоупу, магистру гуманитарных наук, проживающему в доме 16 на Гуф-сквер, три — мисс Джейн Хоуп, приемной дочери вышеуказанного Питера Хоупа (настоящего имени не знал никто, включая и ее саму), которую обычно называли Томми (она заплатила за них сама после грандиозной словесной битвы с Уильямом Клоддом), десять — миссис Постуистл из Роллс-Корта, подаренные учредителем, десять — мистеру Пинсеру из палаты общин (до сих пор принадлежат ему), пятьдесят — доктору Смиту (он же Шмидт), одна — Джеймсу Дугласу Александру Колдеру Мактиру (иначе Шотландскому пареньку), оплаченная стихотворением «Песня пера», опубликованным в первом номере.