Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

– Понятно.

Тепло накатывало все сильнее, но, странно, ее даже не разморило.

– Хочешь есть? – Азамат достал из небольшого шкафчика кастрюлю с темными клубнями, кусок сала и несколько сухарей.

– Нет. – Женя встала. – Жалко мальчишку. Да и девочек тех жаль.

– Бывает. – Азамат пожал плечами. – Но Семку жаль, да. Мамка убиваться будет.

Уколова наклонилась к окошку. Темнело все сильнее, дождь еле крапал.

– Выходим утром. – Пуля разложил кожаную укладку со щетками, ветошью и масленкой. Взялся за оружие. – Ложись и поспи. Не хочешь спать – погуляй. Только старайся далеко не уходить, в самом поселке безопасно, но в лес лучше не соваться.

– Угу, – буркнула Женя, – пойду пройдусь.

– Давай, давай. Всяко лучше, чем киснуть.

Она надела куртку и вышла. Саблезуб, согнанный с рюкзака, пшикнул вслед и запрыгнул на лавку, накрытую стеганым ватным одеялом. Азамат посмотрел на уходящую Уколову и вздохнул.

– Знаешь, друг. – Саблезуб поднял одно ухо, чуть повернувшись к нему, и приоткрыл глаз. Как он им, с двумя-то зрачками, видел, Азамат так и не понял. – Чего-то с ней не то. Ходит, злится. Как думаешь, чего ей надо?

Саблезуб зевнул, показав черное небо, свернулся клубком, уткнувшись в короткий хвост носом.

– Во-во, и я так же думаю, друг, что мужика. А не бродить с оружием взад-вперед.

Калитка, тяжело просевшая на скрипучих петлях, скорбно доказала уход Уколовой.

– Ну, а если мужика нет, так пусть лучше походит. Устанет, да и спать ляжет. Э, лентяй, снова дрыхнешь?

Саблезуб, ясное дело, не ответил.

Женя шла по улице, чавкая подошвами по грязи. Местных уже практически не встречалось. Прошло несколько хмурых мужиков с оружием, тетка прокатила на тележке клетки с какими-то крупными зверьками. На нее саму старались не смотреть, но косые взгляды Уколова все же ловила. А она просто шла себе, куда ноги вели и глаза глядели. А ноги почему-то упорно шли к большой воде.

В голове метались мысли. Не вовремя, некстати, но отмахнуться от них не получалось.

Почему она так легко пошла на задание? Из-за Дармового. Из-за преданности ему. Из-за… Признаваться самой себе не хотелось. Евгения Уколова всегда была честной по отношению к себе, но в этом случае хотелось промолчать или уйти в сторону от прямого ответа. Потому что… в общем, потому что. И все тут.

Волны реки набегали на берег. Морось и ветер, холод… но ей не хотелось уходить. По левую руку что-то мелькнуло. Уколова оглянулась, успев заметить невысокий силуэт, скрывшийся в прибрежных кустах. И если ей не показалось, то туда, наверняка заигравшись в прятки, убежала та девочка с третьим глазом посреди лба.

Женя оглянулась, надеясь увидеть кого-то из водников. Но тех не оказалось.

– Ненавижу мутантов. И детей не люблю. – Уколова вздохнула. – Сдалась мне эта дура маленькая!

Кусты шуршали, стряхивая на нее капли. Уколова ругалась и лезла дальше, продираясь через них.

– Эй, как тебя! – Женя, наконец-то, выбралась из зарослей и выпрямилась. Присвистнула. – Эй!

Лес ее не пугал, но насторожил сразу же – слишком темный, частый и дикий. Как-то она совершенно не ожидала увидеть такое сразу за тыном. И как тут искать девочку? Впереди пискнуло. Или показалось? Пистолет она не опускала уже минут пять.

За тем деревом, где пискнуло, Уколова остановилась. Пригляделась, заметив кусок ткани, зацепившийся за сучок. Шагнула к нему – и земля неожиданно ушла в сторону. Ее подбросило вверх, дернуло, выбив воздух. Когда перед глазами мелькнул ствол, она не успела даже крикнуть.

– О, глянь-ка, кого тут нам бог послал? – голос дошел через гудение и бьющие молоточки в ушах. Женя попробовала посмотреть в его сторону, но не успела. По голове ударили быстро и умело, отправив ее в темноту.

Руки затекли. Немудрено, если они притянуты чем-то за спиной к спинке стула. Уколова не торопилась открывать глаза, пыталась хотя бы в чем-то разобраться. Ощутимо болела голова, мутило. На какой-то момент подкатило к горлу, но она удержалась. Сидела, вслушивалась.

Барабанило по крыше, отзываясь металлическим звоном, било по стенам, чуть шелестя по дереву, хлестало по окнам, явно закрытым ставнями. Где-то неподалеку сухо трещало и постреливало, разливалось густым, пахнущим смолой, теплом. Стучало и позвякивало там же, добавляя сытного и мясного запаха. Чавкали, пару раз рыгнув, и крякали, опрокидывая спиртное, там же. Рядом с Уколовой тяжело плюхнулось что-то мокрое, воняющее псиной и кровью. Ткнулось в колено и сердито заворчало.

– Э, пришла в себя, красотка? – хрюкнул мужской голос со стороны вкусного мясного запаха. – Да открывай глазки-то, не притворяйся.

Уколова открыла глаза, сощурилась, глядя в хорошо освещенную комнату.

Горели несколько ламп, залитых, судя по запаху, то ли маслом, то ли жиром. Язычков пламени, ровных и ярких, спрятанных под стеклянные колпаки, хватало. Во всяком случае, ничего, кроме теней, по углам не пряталось. Да и никого тоже.

Уколова покосилась на большого пса, с грязной шубой, роняющего на относительно чистый пол грязь и капли, принесенные с улицы. Помесь немца с кем-то еще породила страшный гибрид, заставляющий нервничать от его присутствия. Хотя хозяева псины казались сейчас страшнее.

– Эй, Живоглот, ну-ка, прекрати ей коленки обнюхивать. Фу, я сказал, на вот, мосол погрызи, – похоже, хозяин, плохо видимый из-за широких спин и крепких затылков с мерно двигающимися в такт жеванию ушами, кинул большущую кость. Стоявшая рядом крепкая баба неодобрительно покачала головой. – Ты смотри, а, каков строптивец, ну-ну…

Он встал, заметно покачнувшись, тяжело пошел по поскрипывающим половицам. Трое крепких ухватов, не оглянулись, продолжая мерно работать челюстями. Уколову снова замутило.

Хрустко дробились хрящи, размалываемые сильными мышцами и наверняка целыми зубами. Блестели мелкие капли пота на складках бритых лоснящихся затылках. Один из крепышей сморкнулся в пальцы, сочно стряхнув соплю на пол. Тут же подскочила незаметная серенькая девчонка, затерла и спряталась. Хозяин, пропустив ее, двинулся к Уколовой.

Невысокий и крепкий, с бородой, торчащей вперед и вверх, с наголо выбритым черепом. Нос картошкой, сочные жирные губы, неторопливо утертые платком, медленно убранным в карман брюк. Одежда у дядьки оказалась чистая, выглаженная, хотя и весьма старая. Стандартный набор последних лет, собранный по сусекам всяких охотничьих магазинов, участков полиции, войсковых частей и закромов Министерства чрезвычайных ситуаций. Форма снизу, камуфляж сверху. Разве что у этого, как нарочно, застиранный китель от «флоры» заправлялся в самые натуральные парадные брюки с красными лампасами.

– Так, и что ж нам тут боженька послал? – хозяин пододвинул еще один стул и сел, положив руки на спинку. – Живоглот, а ну, иди отсюда.

Пес рыкнул, схлопотав тычок в бок. Уколова покосилась на грубые, кустарно пошитые сапоги с тяжелой подошвой, и не стала сочувствовать Живоглоту. Скажите на милость, кого так назовут? Доброго пса-няньку? Помощника вон того калеки с одной ногой, сидящего в углу и неторопливо, с мерзким звуком, точащего нож?

– Меня, милаха, зовут Василием Петровичем, можно и просто Петрович. А как тебя звать?

– Не развяжешь? – поинтересовалась Уколова. – Невежливо как-то…

– И правда, какой я невежливый, – усмехнулся Петрович. Взмах руки она уловила сразу, и успела мотнуть головой. Удар ладонью пришелся вскользь, лишь ожег кожу. – О как, смотрите, пацанва, какая нам резвая кобылка попалась!

Пацанва, заинтересовавшись, развернулась в их сторону. Уколова вздрогнула, глядя на них. В голове, разом вспыхнув, завертелась мысль о рассказе Азамата про то, как его едва не схарчили. Вот и она, сама того не желая, сделала поворот не туда.

Если Петрович выглядел самым обычным человеком, то такого же про его пацанву не сказал бы никто. Глаз на троих у них было четыре, нормальный нос присутствовал только у одного, а двое, отпусти они волосы, казались вылитыми кабанами из-за выглядывавших за нижней губой крепких желтоватых клыков.

– О, смотри-ка, не приглянулись вы ей, отож… – Петрович хохотнул, зарумянившись от удовольствия. – Мать, ты глянь на нее.

– Чего на нее глядеть? – давешняя крепкая баба подошла к ним, неслышно ступая вязаными чулками. – Тьфу, Живоглот, а ну, пшел на улицу, натащил грязи. Косится, говоришь, отец?

Уколова смотрела перед собой. Тетка, видимо мать трех уродов, нависала над ней. Густо дышала чесноком, сложив сильные руки по выпуклому животу. Отвертеться у Жени не вышло. Сильные жесткие пальцы больно взялись за подбородок, задирая лицо к свету.

– Чего рожу воротишь, кобыла длинноногая? – недовольно фыркнула баба. – Сыновья не нравятся, не красавцы, что ли? А?

– Не нравятся. – Женя сморгнула. – И что?