Роковые годы - Борис Никитин

— Уверен, что ничего, — отвечаю я и поворачиваю ему спину.

Экспансивный инженер П. не убил Нахамкеса. Он понимал, как и все мы, что, устранив одного, не спасти положения, а приводили их по одному. Вывести же в расход всех видных большевиков мы не могли, так как не знали, где они прятались, и совсем не имели охотников белого террора.

Наконец, возвращаюсь в кресло.

Чхеидзе снова дает торжественное слово от всех присутствующих, что все сказанное здесь никем и нигде не будет повторено.

Лучи солнца уже заглядывают в комнату.

Начинаю перебирать в памяти все, что имею против Нахамкеса, так как непременно хочу его засадить; а товарищ прокурора должен приехать с минуты на минуту. Наконец он появляется. Отвожу его в сторону и подробно излагаю «досье» Нахамкеса. Слушает со скучающим видом, будто поневоле, торопится, не задает буквально ни одного вопроса, не спрашивает ни одного доказательства, словно все знает заранее или будто приехал с готовым решением. Объявляет Нахамкесу, что он свободен, и поспешно ретируется.

7 часов утра. Чхеидзе уводит Нахамкеса. Кабинет Главнокомандующего пустеет. Остаемся мы вдвоем с Балабиным. У обоих не хватает слов, да их и не надо…

В 11 часов утра из «Довмина» приходит приказание военного министра: «Главнокомандующему арестов по восстанию больше не производить, а право на эти аресты сохранить только за прокурором Палаты».

Глава 15

Обреченные

Измена в левом секторе и массовые убийства на улицах привели в негодование терпеливого петроградского обывателя. Маятник сразу качнуло вправо.

— Теперь будут останавливать контрреволюцию, — сказал мне, усмехнувшись, Балабин.

И действительно, к нам в приемную начинают приходить пожилые женщины хлопотать за мужей, только что арестованных, кем — неведомо. Я только догадываюсь, что политическая канцелярия Козьмина тоже работает не покладая рук. То были жены старых деятелей Союза русского народа или Михаила Архангела, имена которых уже в те времена были достоянием древней истории. Они запрятались после отречения Государя кто куда мог, в страхе никуда не показывались.

Одна из пришедших положительно меня не отпускает:

— К вам я обращаюсь, как к офицеру. Неужели же и вы меня не поймете? Мужу 75 лет, он болен. Семь лет живет на покое, ни во что не вмешивается. А его сегодня увезли, и куда — даже не знаю. Ведь он умрет! У кого мне искать защиты?

Какую угрозу революции могли представить эти ископаемые? Ими пытались свести дутый политический баланс, забрызганный кровью, пролитой большевиками, кровью, которая еще не успела засохнуть. Если нет контрреволюции, то аресты вправо, наудачу, по мнению руководителей народных масс, должны были выправить маятник.

Ну а как же с большевиками?

Ударом по нескольким десяткам боевых отделов, водворением в тюрьму за несколько дней более двух тысяч человек — можно было считать большевистскую организацию разгромленной. Но, конечно, при условии, что после шага вперед не сделают двадцать назад. А между тем начавшиеся отмены и перемены указывали, что колесо медленно, но тронулось в обратном направлении. Чтобы зарегистрировать это движение, недоставало только толчка; он и не заставил себя ждать.

У большевиков имелись склады оружия на различных заводах. Некоторые из них нам были известны раньше, но большинство открылось само собой после восстания, когда Штаб округа был буквально завален точными сведениями о таких хранилищах.

После неудачи, опасаясь потерять это оружие, большевики стали разносить его по квартирам. Достаточно вспомнить состояние Петрограда, чтобы понять, что оружие, разнесенное по частным квартирам, уже совершенно ускользало от Правительства. Требовались быстрые меры, к которым и было приступлено. С маленькими складами мы справлялись легко, на ходу. Для крупных заводов вопрос представлялся серьезнее: туда требовалось посылать целые отряды.

Прекрасно отдавая себе отчет, что о таких больших выступлениях будут громко кричать все, кому они не понравятся, а таких будет немало, я решил на эти отряды получить предварительное согласие Половцова.

— Что ты меня спрашиваешь? — поощряет меня Половцов. — Неужели мы не знаем друг друга?

Прекрасно. Формирую первый отряд, назначаю начальником решительного артиллерийского капитана, посылаю на Сестрорецкий завод.

11 июля экспедиция проходит без кровопролития и очень удачно: нам привозят 1200 винтовок, несколько сотен бомб, а к ним в придачу семь организаторов красной гвардии.

Конечно, громкоговорители возвещают из Таврического дворца о новых происках контрреволюции.

Теперь очередь за Путиловским заводом. Там, кроме большого склада оружия, заканчиваются к выпуску 13 бронированных автомобилей. Не имея в своем ведении броневиков, мы с Балабиным все время искали случая, как бы затащить к себе хоть один и посадить на него свою команду. А тут вдруг 13! Балабин меня подзадоривает:

— На Путиловский завод поезжай ты сам. Если заранее узнаешь, в каком виде броневики и где именно стоят, а ты влетишь внезапно, то там так растеряются, что не успеют прийти в себя. Ты и вытащишь на буксире все машины.

Формирую отряд, собираю грузовики, а за точными сведениями еду к начальнику Главного Технического управления генералу Шварцу. Предприятие очень заманчивое: из-за броневиков стоит пойти на что угодно.

Генерал Шварц оказался хорошо осведомленным о своих строящихся машинах. Я поделился с ним нашим планом. Не прибегая ни к каким справкам, он тут же дал мне все подробности о состоянии броневиков и их местоположении по зданиям завода. 5 машин были уже закончены к выпуску.

Едва возвращаюсь от Шварца к себе в штаб, как вдруг входит Балабин, обращается ко мне и, как автомат, с безразличным видом отчеканивает каждое слово:

— Председатель Правительства, военный министр приказал немедленно прекратить захваты складов оружия на заводах и разоружение рабочих. Он считает, что сознание народа уже настолько развилось, что граждане поймут разумность требования, и большевики сами добровольно отдадут нам оружие. Поэтому министр приказал, чтобы ты составил обращение-воззвание, приглашая население сдать все вооружение.

Я хорошо знал Балабина — у него были стальные нервы; он никогда ничему не удивлялся. Очевидно, он уже обломал все копья. Тоном своего голоса он мне подчеркивает, что является только лаконичным передатчиком приказания, и дает мне понять, что единственно, что мне остается, это — также механически исполнить приказ и не входить в обсуждение этой бессмыслицы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});