Теплые вещи - Михаил Нисенбаум

– Кого ждем? Опять платоническое прелюбодейство? – спросил я подозрительно. – Якобы поклонницы якобы таланта?

– А что сразу платоническое? И откуда столько «якобы»? У каждого есть конституционное право на отдых. Ты ведь не против конституции? О! Пирожки!

– Надо бы их подогреть, когда все соберутся.

– Да все уже собрались, – сказал Коля и загадочно поглядел куда-то в угол.

Только сейчас я обратил внимание, что дверь в маленькую комнату прикрыта. Так. Там кто-то есть... Может... Да нет, какая Кохановская... Бред!

– Санька! – громко позвал я, ожидая, что покажется Колина жена.

Дверь молчала.

– Санька на сессии, говорил же, – ухмыльнулся Коля.

Понятно. В спальне притаились Колины девки. Кристина или кто там еще. Ну ладно... Будем петь и веселиться. А зачем они закрылись в спальне? Что они там... Ну Коля! Ну шалун, ну великосветская шкода...

– Николай! – строго заметил я. – Ведь супружеское ложе еще не остыло!

– И да не остынет вовек! – пылко возразил Коля.

– Кто там, неугомонный?

– Скажи «сезам»!

Но не успел я сказать что бы то ни было, как дверь распахнулась, и из спальни выскочила девушка. На голове ее был повязан тюрбан из красного мохерового шарфа, а руками она производила танцевальные жесты в восточном стиле, точно одновременно вкручивала две лампочки на разной высоте. При этом она еще издавала какие-то слабые заунывные звуки, как простуженный муэдзин. Это была Ольга Шканцева.

– Желаю десять тысяч лет благоденствия! Поклон чайной стране, ее чайникам и чаинкам из страны растворимого кофе! – возглашала Ольга, продолжая свой персидский танец. – А также братский привет из страны напитка «Летний» и государства «Тархун».

– Ну как? – торжествовал Коля. – Ты счастлив?

– Кто, я? Еще бы.

Это была чистейшая, дистиллированная неправда. От неожиданности я почувствовал себя в западне. Эти кривляния, открытое осмеяние моей Чайной страны, а главное то, что сейчас Ольга показалась ужасно некрасивой, – во мне дрожало и вспыхивало темными разрядами раздражение, которое надо было всеми силами погасить или хотя бы скрыть.

К счастью, никто ничего не заметил, Коля-Оля резвились беззаботными зверюшками, появился чай, разогрели мамины пирожки, захрустели сушки. Как-то само собой вышло, что Коля оказался в центре, мы обращались к нему, избегая разговаривать напрямую. И не только разговаривать – мне неловко было поднять глаза на Ольгу. Казалось, взгляд на ее губы, на руки, на кофту, под которой комковато топорщился лифчик, выдаст мое неодобрение и обидит ее.

Пока Коля горланил песни про пальто и про мистера Жука, я тщетно пытался привести мысли в порядок. «Ты ведь сам хотел ее видеть, ты мечтал о встрече! И томился оттого, что письма еле ходят и неделями нужно ждать не встречи даже – ответа. Так что же ты сходишь с ума и злишься? Оттого, что с тобой не согласовали? Оттого, что ты не сам все устроил? Или дело в том, что за три недели ты успел нарисовать образ, на который Ольга непохожа?»

За окнами стемнело, не хотелось ни чаю, ни песен, ни разговоров. Единственным желанием было поскорее попрощаться и уйти. К таинственным картинам и лисьим снам! К книгам и гуаши! К тяжелым шторам и полукругу света на стене, поросшей сон-травой обойных узоров. Домой!

– Ну что же, – Коля отложил гитару и поднялся с дивана, потягиваясь. – Все хорошее когда-нибудь кончается. Я иду к маме. А вы живите тут в мире и согласии, экономьте электроэнергию. Чистое белье – в шкафу на верхней полке, купальное полотенце в ванной. Одно, но это не страшно, я думаю. Будете вытираться разными концами.

Потом он еще рассказывал, как диван изредка сам собой складывается по ночам, схлопывая спящих, а я в панике пытался придумать, как же выпутаться из этой истории.

– Слушайте, мне надо все же как-то поставить в известность... – промямлил я. – Далеко тут телефонная будка?

– Пойдем, проводишь меня заодно, – предложил Николай.

Шапошная суматоха в прихожей, угрожающие позы наших натягиваемых пальто, Ольгин смех... Если бы этим все и закончилось!

Я вышел первым. Лестница дразнила упущенной свободой – бежать! бежать! Но куда бежать, а главное – от чего? От того, о чем я сам мечтал? От того, чтобы остаться вдвоем с девушкой в пустой квартире – без хозяев, без гостей, без родителей, без единой помехи, с девушкой, которая именно ко мне на встречу и приехала?

9

Ночь проводила по лицу обжигающе-морозным мехом. Я чувствовал себя кем-то вроде пациента, которого выпустили из страшного кабинета между двумя процедурами.

– Вот баловень! – торжествующе крикнул Коля, выскочив из подъезда. – Везет тебе! С Ольгой... И с друзьями особенно! Расскажешь потом?

– Вряд ли. Это было бы нескромно.

– Нескромностью меня не запугать!

До колик хотелось рассказать ему о моих мучениях. Но приходилось молчать. Во-первых, Коля обидится (это ведь в какой-то мере его подарок), во-вторых, разболтает всем, кто подвернется под руку, включая Ольгу, разумеется. Колины глаза блестели из-под ушанки приязнью и любопытством:

– До обеда можете позволить себе все, на что хватит воображения. А после – только то, что дозволено.

«Не уходи!» – хотелось крикнуть в ответ. «Скажу, что дома меня ждут... что приехала бабушка из Москвы, сегодня последний день, обидится... Нет, плохо. Ольга тоже приехала на день и прямо ко мне. Скотобазис! Ну, скажу, что с собакой надо к ветеринару срочно. Что... Господи, как же это гнусно и омерзительно! Может, объясниться? Рассказать честно все как есть, описать свои чувства... Да ну, так еще хуже. Для чего тогда была переписка, лотосовые крючки и прочие древнекитайские заигрывания? Ведь сам, все сам!»

Снег скрипел под ногами, с одинокого фонаря обваливался сизый свет.

– Хочешь, подожду тебя? – участливо спросил Коля, когда мы подошли к телефонной будке на Энтузиастов. Дверь будки не закрывалась из-за утоптанного снега.

– Нет уж, иди давай. Спасибо за сюрприз. Большое спасибо, я хотел сказать.

– Ну, удачи. Да оснастит тебя купидон, – иногда Коля бывает витиеват, хотя мне ли его упрекать.

Сычиков зашагал в темноту широкими лыжными шагами и через полминуты исчез. Пошарив по карманам, я не нашел двушки и бросил в щель десятчик. Оставалась последняя надежда на то, что дома меня и впрямь кто-нибудь остановит. Но мама весело сказала, что что я могу оставаться «у своего любимого Коли» хоть навсегда, скучать никто не будет.

Похоронным шагом плелся я назад к Колиному дому. Мысли тоже замедлили ход и уже не метались в поисках решения, а просто брели, спотыкаясь, к картине удручающего краха. «Скажу, что звонил домой и... и там все серьезно, так что пусть Оля не сердится, мне нужно срочно...»

Поднимаясь по ступенькам, я заносил ногу плавно, точно цапля, и все репетировал фразу, которая формально лжи не содержала, но тем вернее являлась ложью по существу. Не успел отзвучать последний, третий стук, дверь отворилась. Покрасневшая Ольга стояла в одном сапоге. У ног чернела собранная застегнутая сумка. Была в этой сумке холодная сдержанность и надменная немногословность.

– Ты чего? – я вмиг позабыл отрепетированную фразу.

– Ничего. Ухожу, – сказала Ольга равнодушным голосом.

– Как уходишь? Куда? Зачем?

– Погостила, и будет.

– Погоди. Постой. Да сними ты сапог, давай поговорим!

– Можно и в сапогах поговорить, – она по-прежнему не смотрела на меня.

Минуту назад я все на свете отдал бы, чтобы выпутаться из навязанного свидания. Но Ольга приехала ко мне за сто с лишним километров, в Тайгуле у нее нет ни души, а до утра не будет ни электричек, ни автобусов. Куда ей идти?

– Послушай, Оль... Прости меня, виноват я, не спорю. Но зачем тебе уходить? Давай я уйду, а ты оставайся... – Еще не договорив, краснея, я обнаруживал, что предлагаю самый выгодный для себя вариант.

– Ты можешь делать что угодно, – холодно ответила Оля, встряхивая волосами. – Мне все равно.

Сказала и нагнулась за вторым сапогом.

– Да погоди ты! Оставь свой сапог, – и я потянул сапог у нее из рук.

– Отдай! Я все равно уйду, хоть босиком, мне без разницы.

Сейчас рядом стояла и яростно тянула к себе сапог та самая девушка, которая писала гордые, дерзкие письма. Другое лицо, другая осанка, прямой отважный взгляд – амазонка, мушкетер, дева-рыцарь. Это от такой девушки я мечтал отделаться и ее же за это жалел?

– Никуда не отпущу, – твердо заявил я, пытаясь скрыть преображающуюся дрожь. – Хочешь, всю ночь простоим с твоим сапогом, пока он не вытянется в двухметровый ботфорт?

– Всю ночь... тьфу, пропасть!.. Всю жизнь мечтала. Пусти, изверг! Что тебе нужно?

Но я уже знал, что она не уйдет. Мы еще немного поперетягивали сапог, потом я обнял ее и мы переместились в комнату. Со стороны, должно быть, это выглядело, как транспортировка раненого. Уже в комнате, усадив Ольгу на диван, я сам стащил с ее ноги сапог. А потом мы заторопились так, словно у нас было всего несколько секунд, и побежали друг к другу наперегонки, теряя по дороге стыд и обмундирование.