Я никогда и нигде не умру - Этти Хиллесум

А теперь спать.

20 июля [1942], понедельник, 9.30 вечера. Безжалостно, безжалостно. Но тем милосерднее мы должны быть внутренне. Об этом сегодняшним ранним утром была моя молитва:

Господи, эти времена слишком тяжелы для таких хрупких существ, как я. Знаю, потом опять придут другие, гуманные времена. Мне бы так хотелось остаться жить, чтобы сберечь всю человечность, которую я, вопреки всему, что ежедневно переживаю, спасаю для них. Единственное, чем мы можем подготовить приход нового времени, это уже сейчас начать готовить его в нас самих. Внутренне я чувствую себя как-то очень легко, во мне нет озлобления, и я ощущаю в себе так много сил и любви. С радостью осталась бы жить, чтобы, сохранив все несокрушимое, что есть во мне, помочь созданию нового времени, которое непременно придет. Ведь оно с каждым днем приближается, я же чувствую. Такой примерно была сегодня моя утренняя молитва. Я спонтанно опустилась на жесткий кокосовый коврик в ванной комнате, и слезы струями текли по моему лицу.

И я верю, молитва помогла мне и дала силы на весь день.

Сейчас прочту еще один небольшой рассказ. Несмотря ни на что, я продолжаю сохранять свой жизненный уклад, даже когда с 10 утра до 7 вечера печатаю на машинке тысячи писем и со стертыми до крови ногами в 8 прихожу домой, чтобы еще что-то поесть. Я всегда найду для себя час времени. Останусь верна себе, не покорюсь, не позволю себя сломить. Как бы я смогла выдержать эту работу, если бы не черпала каждый день силы из своего же спокойствия и хладнокровия?

Да, мой Бог, деля с тобой все превратности судьбы, я очень верна тебе, и я не погибну. Я все еще верю в глубокий смысл этой жизни и знаю, как мне жить дальше, я чувствую в себе большую уверенность, которая есть и у него. Тебе это кажется непостижимым, но я нахожу жизнь прекрасной, и я так счастлива. Разве это не поразительно? Я бы не осмелилась с кем-нибудь другим так подробно говорить об этом.

21 июля [1942], вторник, 9 вечера. Сегодня под вечер, во время долгого пути домой, когда меня снова охватило непрекращающееся беспокойство, я сказала себе: «Если уж ты заявляешь, что веришь в Бога, тогда будь последовательна и полностью доверься, предайся ему. Но в таком случае тебе не надо волноваться о завтрашнем дне». Я шла сегодня с ним вдоль набережной и благодарна тебе, Господи, за то, что это все еще возможно. Если только пять минут за день я смогу побыть с ним вместе, это будет компенсировать весь этот полный тяжелой работы день. Он сказал: «Ох, все эти наши тревоги». И я в ответ: «Мы, если в нас жива вера, должны быть последовательны, и доверие наше должно быть полным».

Я кажусь себе сосудом, предназначенным для того драгоценного кусочка жизни, за который я несу ответственность. Чувствую себя ответственной за большое, прекрасное ощущение жизни в себе, которое должна постараться перенести невредимым через эти времена в лучшие. В этом-то все дело. Постоянно осознаю это. Бывают моменты, когда думаю, что должна покориться, сдаться, но всякий раз побеждает это чувство ответственности за сохранение в себе настоящей живой жизни. Сейчас прочту еще несколько писем Рильке и потом пораньше отправлюсь в постель. Что касается моей личной жизни, — вплоть до сегодняшнего дня все бесконечно хорошо.

В обстановке, средней между адом и сумасшедшим домом, печатая настоятельные прошения, я в промежутках читала Рильке. И он сказал мне так много, будто читала я, уединившись в моей тихой комнате.

«Но, по меньшей мере, я открыл в себе жест, позволяющий одно великое противопоставлять другому не с целью избавления от тяжести, которая во всем великом огромна, а во всем непостижимом бесконечна, а чтобы всегда вновь находить ее все на том же возвышенном месте, на котором, безмерно вырастая поверх наших перепутанных печалей и невзирая на них, — она продолжает свою жизнь».

И вот что мне хотелось сказать еще: думаю, я постепенно приближаюсь к той простоте, к которой всегда стремилась.

22 июля [1942], 8 часов утра. Господи, дай мне силы, не только душевные, но и физические. В момент слабости честно признаюсь тебе: если я должна буду уйти из этого дома, то не знаю, что мне делать дальше. Но я не хочу ни одного дня заранее беспокоиться об этом. Сними с меня эти волнения, потому что, если ко всему прочему я должна буду выдерживать еще и их, — просто не смогу дальше жить.

Сегодня я очень уставшая, полностью разбитая, и у меня не хватает духа продолжать эту работу. Не особенно верю в ее смысл, и если так будет и дальше, то это совершенно вымотает меня. И тем не менее я благодарна тебе за то, что ты не дал мне сидеть за моим тихим письменным столом, а поставил меня в самый центр страданий и волнений этого времени. В идиллии общения с тобой в безопасном кабинете не было бы ничего сложного. Сейчас нужно сохранить тебя целым и невредимым внутри себя, и, как я обещала, любой ценой остаться верной тебе.

Когда я вот так иду по улицам, я много раздумываю о твоем мире, то есть это, собственно говоря, нельзя назвать «раздумьями», скорее это попытка проникнуть в него с помощью нового органа чувств. Порой мне кажется, что я могу окинуть взглядом это время как некий исторический этап, начало и конец которого я вижу, и могу определить его место в целой истории.

И поэтому я так благодарна за то, что во мне нет и малейшего ожесточения, нет ненависти, за то, что во мне есть душевное спокойствие, которое не является покорностью, и за то, как бы странно это ни звучало, что каким-то образом я даже понимаю это время! Если понять людей, можно понять и время, так как оно осуществляется через нас, людей. Оно такое — какое есть, и мы должны его понимать, хотя, зачастую сбитые с толку, оказываемся перед ним бессильны. Я всегда буду идти своей собственной, вымощенной добром и верой внутренней дорогой, которая становится все проще.

23 июля [1942], четверг, 9 часов вечера. Мои красные и желтые розы совсем уже распустились. Пока я была там, в аду, они здесь тихонько цвели. Многие скажут: «Как можно сейчас думать еще и о цветах?»

Вчера вечером, после долгой дороги под дождем с моими волдырями, я все же прошла немножко дальше, до тележки с цветами, и пришла домой с большим букетом роз. И теперь они тут стоят. Они так же реальны, как те беды, которые каждый день я переживаю вместе с другими. В моей жизни есть место для многих вещей. И во мне, Господи, много места. Проходя сегодня через переполненный коридор, я вдруг почувствовала сильное желание опуститься на колени прямо там, посреди всех людей. Единственно достойное человека действие, оставшееся нам в это время, — это стать перед Господом на колени. Каждый день я узнаю о людях что-то новое и все отчетливее вижу, что человек человеку помочь не в состоянии, что все больше нужно рассчитывать на свои собственные внутренние силы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});