Заложница Ада - Лали Та

эфиры… В тот день Энже не сделала мне инъекцию, а значит время было запущено.

«— Это, что, телевизор?! Я думала их нет на Арканууме! Я думала тут нет никакой связи кроме военной!

— Так и есть, но сегодня… Особый день.»

«Особый день» означал то, что техника работает, ведь весь остальной мир не остановлен.

От осознания этого меня начинает мутить, и Мулциберу приходится поддержать меня.

Он хмурится, а на лице больше не гуляет усмешка. Ждет моей реакции напряженно, словно… Волнуется?..

— Сколько?.. Сколько ты уже прожил?.. — тихо спрашиваю я, не узнавая собственный голос.

— Много… — отзывается он, и видя мой хмурый взгляд. — Я никогда не считал, Диана. В самом начале у нас было много запасов металла, и мы не нуждались в запуске времени.

— Как долго не нуждались? — упрямо гну я.

— Века… Столетия… — равнодушно произносит он, и у меня голова начинает раскалываться.

Вечная жизнь в заточении на Арканууме. Это то, на что он меня обрекал? Я не буду стареть, буду жить, пока он вновь не запустит время, а когда пройдет столетие для меня, весь остальной мир проживет лишь… День?

Видимо мои мысли отразились на лице, потому что Мулцибер мрачно кивнул.

— Мне нужно на улицу, — прошептала я.

Пока мы шли по мостику обратно на улицу, мне казалось, что варево в котлах источает ужасающую вонь. Душащую меня, превращающую в какую-то бессмертную тварь, застывшую во времени.

— К высотке, — произносит Эм, когда мы садимся обратно в машину.

Джип тут же срывается с места с визгом колес, а Мулцибер выглядит еще более напряженным, чем раньше. Мне почему-то ужасно хочется провести рукой по его гладковыбритой щеке, сказать, что все нормально, что я понимаю… Но… Я не делаю этого потому, что не все нормально.

Правда в том, что меня до ужаса пугает то, что он сейчас мне рассказал.

— Я… Я могу умереть, пока нахожусь здесь? — произношу тихо, но глаза Иока тут же впиваются в меня через водительское зеркало, а Мулцибер смотрит резко, поворачиваясь и гневно кривя лицо.

Мочит какое-то время, дергая коленом, а потом произносит:

— Не от старости, если ты об этом.

— А увечья…

— Они вполне реальны, — демон уже взял себя в руки и выглядит бесстрастным. — Тело сохраняет физиологические процессы, но не подвергаясь ходу времени, оно не стареет. Именно так работает сыворотка. Поддерживает в тебе жизнь, оставляя вне колеи времени.

Когда машина тормозит в этот раз, Эм выходит едва ли не ходу. Стоит там один какое-то время, словно беря себя в руки, и лишь потом открывает мою дверь.

Выхожу осторожно, разглядывая башню снизу вверх. Она выглядит просто огромной. Сотня этажей, возможно больше. Рядом разворочены глубокие котлованы для соседних строений. Они подсвечены снизу и выглядят действительно бесконечно, как ямы, тянущиеся в ад.

Мулцибер ведет меня к стеклянным дверям, а потом дальше, к лифтам. Здесь попадаются редкие тусклые огни, и я не понимаю, как он ориентируется практически в полной тьме. Наши шаги отзываются эхом в каждом уголке огромного холла.

— По нашим меркам сейчас ночь, — отчеканивает он сталью, когда мы заходим в лифт.

— Время все-таки есть? — нервно усмехаюсь я.

— Организм требует отдыха, — отвечает он без тени улыбки и смотря куда-то вбок. — Мы приспособились, чтобы не нарушать командную работу.

Мы поднимаемся на сто двадцать второй этаж, после чего Эм выводит меня по бетонной лестнице на площадку крыши. Удивительно, но ветер не гуляет даже на такой высоте.

Я смотрю вниз и тут же чувствую, как слабеют колени. Нереальная высота, на которой мы оказались, рисует вдалеке границу с Колдором.

Я никогда не видела ничего подобного.

Абсолютная тьма сменяется ярчайшим светом буквально на одной полосе. Я не могу рассмотреть природу той стороны, но в нескольких километрах на этой границе нет никаких построек. Только высокие башни. На границе тьмы — черные, покрытые тенью. На границе света — из белого камня, башни Колдора. Мне мерещится легкое движение на светлой границе, но я понимаю, что этого не может быть. Вероятно, это просто игра моего воображения.

Вокруг нас раскинулось черное пространство, озаренное только светом далеких звезд. Жилые дома с такой высоты кажутся просто холмистой местностью, освещенные многими сотнями костров. Их пламя — единственные живые точки в этой абсолютной тьме.

— Но почему горят костры? — шепчу я, понимая, что и мы стоим во тьме. Однако здесь, на огромном расстоянии от земли, я не чувствую запаха гари, а жесткое лицо Мулцибера освещено холодным светом звезд.

— Мы заметили, что время никак не сказывается на стихиях. Они продолжают жить в собственном ритме. Но вот, что удивительно, — Эм усмехается, смотря вниз, на пожарища, тлеющие в каждом уголке Острога, — ты не можешь зажечь новый огонь. Лишь поддерживать те, что были зажжены до новой остановки времени.

— И поэтому вы не даете им потухнуть, — догадываюсь я.

— Именно так, — подтверждает он, оборачиваясь.

Мое сердце делает остановку, от того взгляда, которым он смотрит на меня.

Это какой-то космос. Я просто не принадлежу себе. Задыхаюсь и забываю все плохое, что было между нами, просто потому, что он смотрит на меня вот так.

А я вспоминаю, как раньше боялась его до жути, и сама себе удивляюсь.

Понимаю вдруг, что он ужасно одинокий, на столько израненный жизнью, что стал злым и агрессивным. Атаковал и порабощал мир прежде, чем тот успевал первым это сделать.

Мулцибер знает, что я сейчас думаю о нем. Чувствует это, и делает ко мне несколько шагов, пока я наблюдаю, как его мощные мышцы перекатываются под тканью одежды.

Какой же он огромный… Несгибаемый, словно скала, и такой… Родной.

Подходит вплотную, запуская пальцы в волосы, и выгибает мою голову наверх, так, чтобы мы встретились глазами.

— О чем ты думаешь? — горячо шепчет в губы, и я с ума схожу от его близости, от того, как хрипло звучит его голос из чувственных губ. — Скажи мне, Диана, иначе я просто с ума сойду от этого молчания.

Хмурится, а ноздри раздуваются, грудь тяжело вздымается, и я себя теряю от того, как опаляет его взгляд неоново-зеленых глаз.

— Почему?.. — шепчу срывающимся голосом. — Почему тебе это важно?

— Потому… — хмурится, а по лицу судорога проходит, словно каждое слово болью дается. — Потому, что я надеюсь, что ты останешься здесь. Со мной…

И я задыхаюсь. Ловлю ртом воздух, но не могу вдохнуть, потому что грудь свело спазмом, как от боли, вот только это… Счастье. Невозможное, неосознаваемое, нереальное. И утыкаюсь носом ему в грудь, стараясь не