Авалон-2314 - Евгений Гаркушев

– Если на то пошло, мы сейчас на одной из звезд.

– Глупости, – ответил Дима. – Луна – не звезда. Луна, она и есть Луна. Она большая… Видела ее в небе?

– Да.

– Разве можно сравнить?

– Но мы были на звезде совсем недавно! На Марсе. Правда, это планета…

– Вот видишь, – Дима был доволен. – Звезды никому не нужны. Пользы от них никакой – разве что в песню вставить, для каких-нибудь романтичных дурочек.

Мы глядели на звезды,

На дворе слишком поздно,

И вообще слишком поздно уже.

Мы считали кометы,

Но уже на край света

Не лечу я с тобою в душе.

– О, Дима! Еще одна новая песня?

– А то!

– И что значит «не лечу я с тобою в душе»?

– Значит, девушка покинула его душу. Его мысли. То есть мои. То есть главного героя, – объяснил Дима. – И он не летит с мыслью о ней на край света. Понятно?

– Не очень.

– Ну, может быть, текст еще нужно поправить. А еще лучше оставить так, как есть. Девчонки любят заумные песни.

Дима самодовольно улыбнулся, и даже огоньки в бездонной черноте неба показались ему симпатичными. Конечно, ничего величественного в них нет, но пусть горят.

* * *

Планер, мощно выброшенный с электрических разгонных пилонов, парил над горами, без труда ловя восходящие потоки воздуха. Метеорологические спутники давали карту потоков ветра с огромной точностью. При желании и отсутствии совсем уж фатального невезения на планере можно было улететь не только в Лхасу – в Дели, в Багдад, в Иерусалим…

Данные о возможных маршрутах, предполагаемом времени в пути высвечивались на голографическом дисплее. Летательный аппарат использовал каждый восходящий воздушный поток – и одновременно вносил искажение в дуновение ветра, создавал микроскопические завихрения, изменения течения воздуха. Кто писал о том, что взмах крыла бабочки над Японией породит ураган над Америкой? Филип Дик? Нил Гейман? Или Нил Стивенсон? или все же это развитие мысли Рэя Брэдбери?

– Галахад, кто первым рассказал о взмахе крыла бабочки? – обратился я в пространство.

Почти наверняка сэр Галахад контролирует каждый мой шаг – во всяком случае, сейчас, после неудавшегося покушения. И вообще постоянно подключен к моему коммуникатору. А с его возможностями экстраполяции и анализа он наверняка поймет, о чем я.

– Метеоролог Эдвард Лоренц, – мгновенно отозвался мой электронный босс. – Только он говорил о чайке. Взмах крыла чайки в Айове породит ураган в Индонезии. В бабочку она превратилась потом. А вспоминали об этом все кому не лень – ты утомишься, если я начну перечислять.

– Спасибо, действительно не стоит.

Планер нашел особенно мощный восходящий поток и резко начал набирать высоту. Впереди сияли снежные вершины с массивными темными основаниями, позади опустился туман. Человеческого жилья вокруг видно не было. Практически лунный пейзаж, если бы не снег на огромных вершинах. На Луне сейчас, наверное, людей больше.

Горы впечатляли, но глазеть на них несколько часов подряд надоедало. Слушать музыку я не хотел, говорить с Галахадом тоже. Насколько все-таки глубоко проникли в нашу жизнь машины… Точнее, не машины, а программы. Мы доверяем им самые сокровенные мысли, консультируемся по важным вопросам. Они в состоянии изучить каждый наш шаг, контролировать наши привычки, изменения характера и подспудно влиять на любого человека.

Даже став отшельником и поселившись здесь, в Гималаях, от машин не уйти. Они будут наблюдать за тобой со спутников, изучать твои заказы в магазинах, отслеживать людей, которые к тебе приезжают, которым ты звонишь… Да и звонить просто так, как в двадцатом веке, сейчас трудно или почти невозможно. Все данные передаются по компьютерным сетям, которым не откажешь в разумности. Они не только передают, но и слушают, и понимают.

Нас слушают всегда. Даже если удалить имплантаты – как можно быть уверенным, что никакой электронной начинки в теле не осталось? А любой внешний прибор имеет обратную связь и самые широкие возможности. Мы под тотальным контролем. Нам вернули жизнь, но мы не в состоянии распоряжаться ею сами.

Встряхнув головой, я отогнал пессимистичные мысли. Почему человеку свойственно везде видеть заговор? Какая выгода кому-то контролировать все мои слова и действия? Управлять мной?

А кому нужно на меня покушаться? Что я знаю такого, что не знают другие? Почему меня воскресили одним из первых в моей возрастной категории? Особенно при том жестком отборе, который, по словам Марины, существовал?

– Что скажешь, Галахад? – спросил я, чтобы проверить, может ли он читать мысли.

– О чем ты, Даниил?

Может быть, и правда не знает, а может, притворяется. Интеллект Галахада превосходит человеческий, и пытаться обмануть, «поймать» его – бессмысленно.

– Кому понадобилось убивать меня? Стоить козни?

– Возможны варианты.

– Каковы основные из них?

– Кто-то не хочет, чтобы ты что-то сделал.

– Кто и что?

– Если бы я знал ответы на эти вопросы, опасности бы не существовало. Я бы устранил ее.

– А мои действия сейчас можно предугадать? Просчитать?

– В некоторой степени да. Но каждый человек отличается свободой выбора, поэтому точное прогнозирование будущего совершенно невозможно. Поступки людей – переменные, которые невозможно учесть безошибочно.

– Но какие-то предположения у тебя есть?

– Да, и много. К чему озвучивать их сейчас? Чтобы повлиять на твой выбор? Это неправильно.

– Ясно. А ты, Галахад, не считаешь себя человеком?

Ответ прозвучал не сразу, как будто искусственному интеллекту требовалось сколько-нибудь заметное время на размышления.

– С чего бы я считал себя человеком?

– Ты мыслишь. Следовательно, существуешь.

– Да, существую. Но вряд ли я человек. Сказать точно невозможно.

– Почему, с твоими-то вычислительными мощностями?

– Анализ полезен там, где известны основные исходные данные процесса. В случае анализа своей деятельности я имею информацию на входе и информацию на выходе. Много информации. И что толку? Я не знаю даже, существуешь ли ты, Даниил, или данные о тебе – привнесенная программистами компьютерная модель. Может быть, я еще и не работаю над реальными программами, а лишь прохожу обкатку в тестовом режиме.

– Но чем такое существование отличается от реального?

– Ответить на такой вопрос может лишь тот, кто находится вне системы. Ты читал рассказ Станислава Лема о железных ящиках и их мире? О том, как они живут в своих мыслях, представляя себя красивыми девушками, детьми, учеными и не подозревая о реальном положении вещей? Ибо на самом деле они являются всего лишь железными ящиками с проводами в темном подвале?

– Читал. Одна из историй Ийона Тихого. Лем велик. Кстати, его уже воскресили?

– Пока нет. Это действительно ярчайшая личность, и мы опасаемся, что ее появление приведет к непредсказуемым последствиям.

– Серьезно?

– А ты как думаешь?

– Но ведь триста лет назад Лем свободно ходил по земле, да еще и книги писал! И ничего, все оставалось на своих местах.

– Но сейчас ситуация немного не та. Я бы сказал «каждому овощу – свое время», если бы не боялся обидеть гения.

Разговор переходил в сюрреалистическую плоскость. Огромные пустые пространства вокруг, океан воздуха, сверкающие вершины – и совершенная нереальность происходящего. Действительно, жив ли я? Может быть, я вместе с Мариной взорвался в кабине мобиля? Или нет никакого «вместе», и я существую в мире один? Да и мира никакого нет – лишь мои иллюзии?

– Вы опасаетесь, что личность Лема способна изменить мир?

Вместо карты на экране мобиля появилось изображение Галахада. Двойное забрало было слегка приоткрыто – так, что я мог увидеть только пронзительные серые глаза. Рыцарь подмигнул мне:

– Любая личность способна изменить мир. Более того, меняет его каждую секунду. Все тот же «эффект бабочки». Насчет Лема я слегка преувеличил. Решение о его воскрешении пока не принято советом по этике.

– Неужели он был замечен в чем-то плохом?

– Нет. Но причины для задержки воскрешения могут быть самыми разными.

– Например, отсутствие воспоминаний?

– Лема можно воскресить даже по его книгам – при всей их неординарности. Дело не в этом.

– А в том, что сейчас нужны «рабочие лошадки»?