Охотники на мутантов - Лев Жаков

Рамир потряс головой. В затылке вспух алый шар, боль стрельнула между висками – зато сознание прочистилось. Все-таки действует на него эта пси-аномалия, исподволь в мозги заползает. Цыган повернул голову влево, потом вправо. Метрах в полутора от него лежал камень. А по левую руку в траве белела кость… человеческая кость! Поблескивающая, будто лакированная. Кость и камень… Надо что-то делать, время идет, пора выбира… Рамир поймал взгляд излома и сморгнул. Припомнилось вдруг чужое и мудрое: «Времена не выбирают, в них живут и умирают. Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять. Что ни век, то век железный…»

Словно заподозрив что-то, догадавшись о хитрости пленника, излом оставил свои крючья, подошел ближе. Глаза на невыразительном лице бегали из стороны в сторону.

– Покушать не хочешь пока? – спросил мутант, опускаясь на корточки. Длинная рука поползла к рюкзаку, вытащила нераспакованный брикет сухпайка, вернулась к хозяину. Излом сунул брикет под нос Цыгана. – Ням-ням? – сказал он, заглядывая в лицо.

«Что ни век, то век железный», – твердил про себя Рамир.

Водянистые глаза излома сузились, он нерешительно отодвинулся, уголки губ опустились. Видимо, не имея доступа к мыслям жертв, мутант терял уверенность в себе. А сталкер бубнил про себя, забивая скороговоркой всякие отчетливые мысли:

«Крепко тесное объятье, время – кожа, а не платье, глубока его печать…»

– Девушку убивать не хочешь? – выпрямившись, желчно спросил мутант. Теперь он куда меньше напоминал человека, этакого добренького дядюшку с трехдневной щетиной на впалых щеках. – А я тебе скажу, что придется. Слон ведь не простак, его не обведешь. А ты мечтал, как слиняешь от Умника да Слона перехитришь? Ха! Выходит, браток, ты еще глупей, чем я о тебе подумал поначалу!

«Ты себя в счастливцы прочишь, а при Грозном жить не хочешь?»

Обиженно надув губы, как ребенок, чья хитрость не удалась, излом отошел от сталкера и мстительно забренчал мясницкими крюками. Достал точильный брусок, демонстративно отвернувшись, стал править огромное лезвие тесака.

«Не мечтаешь о чуме флорентийской и проказе? – твердил Рамир, беззвучно шевеля губами. – Хочешь ехать в первом классе, а не в трюме, в полутьме?»

– Хочу, не хочу… – пробормотал излом. – А ты что же, не хочешь со мной разговаривать?.. Ну и ладно. Обойдусь, тебе же хуже. Я-то давно тут живу, в Могильнике, мог бы присоветовать кое-чего, а то и рассказать об этой Крепости, куда девушку твою ведут. Я много чего знаю, многое видел, чего и не снилось твоим умникам…

Он оглянулся с надеждой. Но Рамир на его предложения не велся, слишком это все было наивно – точить тесак на глазах у жертвы и при этом втираться к ней в доверие. Хотя скорее всего излом и не пытался, а просто хотел вывести сталкера из себя, напугать, сломать ментальную защиту, чтобы туману было легче высосать жизненные силы…

«Время – это испытанье, не завидуй никому», – продолжал Рамир, пытаясь вспомнить, как там дальше. Руки с каждой секундой немели сильнее, и надо было все сделать быстро…

Он пополз на спине, твердя: «Что ни век, то век железный…»

Приходилось перебирать ногами, качаться с плеча на плечо. Поясница тут же заныла, но он не обращал внимания, повторяя раз за разом: «Время – кожа, а не платье, время – кожа, а не платье…»

– Ничего, еще заговоришь, кричать будешь, биться головой станешь, ругаться на меня, старого… – Излом оставил крюки и отошел к наполовину выступающему из тумана сооружению, которое с первого взгляда напомнило сталкеру средневековую пыточную дыбу.

«…Глубока его печать. Словно с пальцев отпечатки, с нас черты его и складки, приглядевшись, можно взять», – зачастил Рамир, отгоняя образ освежеванного человеческого тела, свисающего на крюках со скользкой от крови деревянной перекладины. Когда излом пошел к пыточному сооружению, Цыган замер, а теперь опять пополз. Расстояние было всего ничего, но двигался Рамир медленнее полудохлой черепахи.

«Времена не выбирают, в них живут и умирают…»

Он улегся спиной на человеческую кость.

«Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять…»

Сначала ненароком вдавил ее в землю, но потом кое-как обхватил пальцами и вытащил. Округлая со всех сторон, гладкая – такой ни за что не перерезать…

«…Будто можно те на эти, как на рынке, поменять…»

Излом резко повернулся.

«Крепко тесное объятье! Время – кожа, а не платье!»

Мутант рысью подбежал к нему, и Цыган замер на спине, уставившись в серое небо, повторяя, как молитву:

«Глубока его печать.

Глубока его печать.

Глубока его печать…»

Излом наклонился, заглядывая ему в лицо, скривив рот. «Глубока его печать… Глубока его печать… Глубо-ка-его-печать, глубока-его-печать-глубока-егопечатьглу-бокаегопечать…»

– Почти закончил я, сынок. Сейчас тебе будет очень больно, а потом ты умрешь, и я тебя съем. И ты ничего не можешь сделать, ну совсем. Как это – быть таким беспомощным, а? Расскажи мне, всегда хотел узнать, что вы чувствуете перед тем, как я вас съедаю.

«Время – это испытанье, не завидуй никому». Излом задумался, потом сказал:

– Да я и не завидую.

Разведя руками, он повернулся и пошел обратно, так и не заметив, что пленник переместился в сторону. Ведь времена не выбирают, в них живут и умирают… Как только излом зашагал прочь, Рамир пополз за ним – но теперь он развернулся ступнями вперед и стал передвигаться, вминая каблуки в мягкую землю, сгибая ноги. Так получилось быстрее и немного легче. «Время – кожа, а не платье». Хорошо, что земля мягкая, хорошо, что трава влажная. «Как сильны его объятья». Из-за этого все происходит очень тихо, мутант не слышит… Зад уперся в камень. Излом опять стал точить тесак. Рамир полз. «Век мой, рок мой на прощанье…» «Ш-ш-ширк! Ш-ш-ширк» – разносилось в тумане. «Время – это испытанье». Он выгнулся, приподнимаясь, упал спиной на камень. Больно! «Не завидуй никому». Излом повернулся, Рамир замер, только голова немного тряслась от внутреннего напряжения. «Времена не выбирают, в них живут и умирают».

– Да уж, умирают, – сказал мутант. Глянул на пленника и пошел к хижине. Шагнул внутрь. Подогнув колени, Цыган опять приподнялся – и вновь обрушился на камень, но теперь костью, которую сжимал в руках. Кость тихо треснула и лопнула.

«Вре-ме-на-не-вы-би-ра-ют-в-них-жи-вут-и-у-ми-ра-ют…», – Рамир твердил это речитативом и в такт словам кромсал веревку острым сколом кости. Он был в каком-то нервическом исступлении, глаза слезились, из уголка рта текла слюна. Излом появился опять, посмотрел на сталкера. «Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять…»

Излом, ласково улыбаясь, пошел к нему с тесаком на перевес. Рамир скоблил веревки сколом кости. Кромсал, рвал влажные неподатливые волокна. «Глубока его печать, глубока его печать!» Мутант приближался. Одна веревка порвалась, и тут же за ней вторая. Согнув ноги, Рамир вскочил.

Гипертрофированная конечность взлетела, как змея, кинулась на сталкера. Он упал на бок, перекатился, прыгнул, вновь упал – и схватил пистолет. Ноги оставались связаны, Цыган поднялся на колени, вдавил спусковой крючок. Несколько выстрелов прогремели один за другим. Из груди мутанта плеснули фонтанчики крови. Уродливая длинная рука метнулась к сталкеру, сжалась на стволе, пригибая «ТТ» книзу… Рамир выдрал оружие из пальцев мутанта, нажал опять – но больше выстрелов не последовало. Излом бежал к нему, Рамир поскакал навстречу. Яростно швырнул пистолет в морщинистое лицо, раздробил нос, сбил мутанта с ног и упал сверху. Ребра излома треснули. Цыган привстал, сжав тощую шею, стянутыми коленями придавил длинную руку к земле.

– Крепко тесное объятье! – бешено взревел Рамир, стискивая сильными пальцами кадык мутанта. – Время – кожа, а не платье! Глубока его печать!

Он наклонился ниже. Излом издыхал.

– Словно с пальцев отпечатки, – сказал ему Рамир, – с нас его черты и складки, приглядевшись, можно взять.

Мутант захрипел, и он заглянул в мутные глаза.

– Расскажи мне, что ты чувствуешь перед тем, как подохнуть, – напомнил мутанту его же слова Цыган.

Мутант дернулся и умер. Покачнувшись, Рамир отпал от него, свалился на землю. Излом лежал неподвижно, только длинная конечность чуть подергивалась, едва заметно шевелились пальцы. Сталкер поднялся, наступил на ладонь, каблуком втоптал в землю, крутанулся на ней. Хрустнули косточки, рука наконец успокоилась. И все равно Рамир старался не поворачиваться к ней спиной. Боком подсеменил к крыльцу, осторожно взял тесак за лезвие, распилил веревки на ногах. Потер опухшие, посиневшие запястья, размял пальцы. Подошел к мертвому излому, пнул его так, что труп подпрыгнул и перевернулся.

– Ничего ты теперь не чувствуешь, – сказал Цыган, поднял «ТТ» и сунул в кобуру. Вспомнив, достал его, нашел в вещах запасной магазин, перезарядил, опять убрал пистолет. Вернулся к вещам, схватил рюкзак, покидал туда то, что излом вытащил, закинул на спину, надел автомат на плечо и, еще слегка пошатываясь, побежал по едва заметной тропинке, ведущей к центру Могильника. Патронов у него оставалось совсем мало. Чертов излом нарушил все планы – теперь он не успевал перехватить зверолова с девушкой до того, как те достигнут Бобловки.